— Твое пламя слишком серьезное, чтобы позволять ему концентрироваться в тебе, — сообщил он в приватном разговоре, который якобы касался предстоящего заседания Мирового сообщества.
— Со своим пламенем я как-нибудь разберусь сам.
— Так же, как разобрался Кроунгард? Его психика с каждым днем становится все более нестабильной.
— Его психика изначально была нестабильной, — хмыкнул он.
Халлоран не стал развивать тему, коротко обрисовав ситуацию, что у отчима все чаще случаются провалы в памяти и ситуации, когда он путает слова — даже несмотря на то, что на нем таэрран, запирающая пламя внутри.
— Скажи откровенно: тему моего брака с Алерой инд Хамир хотят вынести на рассмотрение Мирового сообщества?
Халлоран промолчал. Но промолчал довольно красноречиво, чтобы стало понятно: да, его брак, брак наделенного черным пламенем иртхана, управляющего страной — вопрос, который беспокоит драконов трех континентов не меньше, чем вся политическая и экономическая ситуация в мире, а заодно и коллаборация с людьми, инициированная Ландерстергом, вместе взятые.
Было и кое-что еще: он почти полностью лишился своего изначального пламени, анализ его крови показал, что в нем остались крупицы огня, данного ему от рождения. Причем крупиц этих с каждым днем становилось все меньше.
— Если так пойдет дальше, риамер Вайдхэн, черное пламя выжжет из вас родовое в течение нескольких недель, максимум месяца.
По договоренности он должен был поставить Мировое сообщество в известность о том, что с ним происходит, но исходя из этой же самой договоренности, он был обязан неукоснительно соблюдать технику безопасности с черным пламенем и сообщать обо всем, что несет в себе потенциальную угрозу.
Несет ли в себе его перерождение, когда в нем не останется пламени матери и отца потенциальную угрозу?
Если о себе он еще был готов говорить, то об Авроре — нет. Только не о ней и не тогда, когда она отказывается выйти за него. Он не хотел давить на нее, не хотел, чтобы все выглядело так, что он женится на ней, чтобы закрыть эту тему. Тему с черным пламенем. Тему с ее уникальностью, которая пока до конца (да будем честны, вообще) не исследована, и предоставить по ней какие-то конкретные данные он просто не сможет.
Не хотел и все больше сходил с ума от того, что она не готова к их близости. От того, что она флиртует — иначе как назвать это общение с Элегардом Роу — с другими мужчинами! Когда она сказала, что не хочет от него детей, и что счастлива тому, что отказалась за него выйти, его накрыло окончательно. Так четко и ярко Лауру в их отношениях с Авророй он еще не вспоминал. Так четко и ярко Аврора еще никогда не была на нее похожа.
Жалел ли о том, что тогда сорвался? Нет. Скорее, жалел о том, что до сих пор не сделал ее своей. О том, что медлил. О том, что позволял ей заниматься всем, чем угодно, только не их отношениями, заботиться обо всех подряд — о чувствах наблова Роу, о своем друге, но только не о том, что между ними происходит.
Все это на фоне внезапно снова начавшей расти силы черного пламени выливалось в такой безумный коктейль, что временами ему приходилось себя одергивать. Особенно когда она входила в его кабинет в своем безупречном деловом костюме, скрывающем тонкую белую блузку, белье, ее роскошную грудь. В такие минуты он чувствовал себя зверем, потому что хотел опрокинуть ее прямо на стол и трахать до умопомрачения, наплевав на то, где он находится, что ее идеальный макияж сотрется, помада на припухших искусанных губах размажется, в том числе и по его лицу.
Потому что просто трахать — этого было мало, он хотел брать ее рот своим, губами и языком, хотел скользить пальцами по лицу, выпивая гортанные стоны и крики, хотел ее так жестко, до боли, не мог насытиться этой женщиной.
Не мог насытиться снова и снова, когда каждый вечер врывался в ее тело, и уж тем более — сейчас, когда они оба держали дистанцию. Когда она заявила, что готова уволиться.
Готова. Уволиться!
Да кто же ее отпустит.
При мысли об этом рычать начинал не перерождающийся в нечто новое дракон, а уже он сам. Лично. Поэтому старался занимать себя делами. Поэтому старался общаться с ней по минимуму — даже домой отпустил через безопасника. Еще бы это сейчас помогало!
— Риамер Вайдхэн. Мы проверили все системы. Можем запускать.
Аврора Этроу
Я молча смотрю на нее, не в силах поверить в услышанное. Если существовал хотя бы еще один крохотный уголок моей жизни, в который риамер, чтобы его все-таки бешеный дракон покусал, Вайдхэн, еще не добрался, то он только что перестал существовать. Я не стесняюсь своей семьи, своих родителей и своего прошлого. Как бы ни пытались одноклассники и учителя вдолбить мне в голову, что я — из неблагополучной семьи, и что в лучшем случае мне светит кое-как закончить школу и пойти на работу, которую мне дадут из большого одолжения, оно не вдолбилось.
Так вот, я не стесняюсь своей семьи, но в этот момент меня снова обжигает изнутри. Яростно, горько и остро, потому что это — моя запрещенная территория. Моя личная территория, на которую я не готова пускать всех и каждого, и даже его пускать была не готова. Даже после всего, что между нами было.
А между тем как все, что мама говорит — правда. Она очень хорошо выглядит, у нее короткая стрижка, новое окрашивание. Неброское платье может и не с таким ценником, как костюм Алеры, но качественное, это видно. Она ухоженная и от нее хорошо пахнет, какими-то сладковатыми духами, именно такой аромат мама любила до того, как у них с папой начались нелады и все прочее. То, что она здесь, что ее пропустили вальцгарды и Ния — тоже вполне очевидное доказательство, что руку к ее возвращению в мою жизнь приложил Вайдхэн.
Наверное, мне стоило бы быть благодарной, но вместо благодарности я испытываю только одно желание: вернуться в прошлое и все-таки дать ему подносом по голове. Тогда, когда была такая возможность.
— Хорошо, — мой голос звучит на удивление спокойно. Хотя ничего хорошего в этом нет, мне хочется вскочить, орать и топать ногами. Мама будто чувствует, потому что подается назад и обхватывает себя руками.
— Я не должна была приходить.
И в этом она вся! Сначала что-то делает, а потом…
— Ты уже пришла, — говорю жестко. — Зачем-то ты сюда пришла. Спустя столько лет.
Упрек все же срывается с губ, хотя я думала, что уже отпустила. Думала, что для меня все осталось в прошлом, но нет. Оказывается, не осталось. Не в прошлом. Все еще слишком живое и бьется во мне клубком таких противоречивых чувств, что узор начинает разогреваться снова.
— Позволь, я все тебе расскажу, — мама вопросительно смотрит на меня, и я киваю.
На кивок у меня силы остались, а на разговоры с ней — нет. Пока нет.
— Когда мы с твоим отцом разошлись, мне было очень плохо. И больно. Возможно, я оказалась слишком слабой, возможно… мне надо было сосредоточиться на тебе, но я не смогла. Все, на что хватило меня — ты знаешь. Но я с этим справилась. Почти. Это ты тоже знаешь.
Да, первая попытка мамы лечиться действительно была успешной. Она взялась за себя до того, как отец запретил нам видеться через суд, и почти преуспела. Почти — потому что потом села в тюрьму. За воровство. Это — часть моего прошлого, но мне сейчас хочется закрыть руками лицо. Потому что Вайдхэн полез в это, чтобы все исправить. Конечно, ему не нужна женщина, даже любовница, с таким прошлым, не говоря уже о жене. Зачем я вообще нужна ему, как жена?
Все наши разговоры сейчас рассыпаются крошкой пепла, и мне остается только вернуть маме вопросительный взгляд. Потому что если она сейчас не продолжит, я даже не представляю, что мне делать дальше.
— Что было потом, ты тоже знаешь…
— Да. Хищение в особо крупных размерах, — перебиваю я.
Мама грустно улыбается.
— Но ты не знаешь всего. Я работала завскладом тогда. Меня перевели, а я, дура, порадовалась, потому что считала, что меня повысили из-за успеха с лечением. На самом деле им нужен был набл отпущения, а бывшая алкоголичка в разводе идеально подходила на эту роль. Меня подставили, Аврора. Я ничего не крала.
Это все уже напоминает какой-то трагифарс, поэтому я морщусь.
— Ты призналась. Все доказательства были…
— Призналась, потому что они угрожали тебе. Девочку из неблагополучной семьи вполне мог задеть флайри, и мне сказали, что если я соглашусь взять вину на себя, тебя не тронут. Я согласилась. Потому что дороже, ценнее тебя у меня никогда никого не было, Аврора.
Я не успела даже вздохнуть, а мама уже продолжила. Торопливо, поспешно:
— Риамер Вайдхэн все это выяснил. Он… пришел ко мне осенью. Прошлой осенью, сказал, что даст этой истории ход, что меня оправдают, с меня снимут все обвинения и выплатят компенсацию, но я сказала, что пока не хочу. Не хочу, пока не увижу тебя и не поговорю с тобой, пока не увижу своего внука. Чтобы увидеть вас, мне нужно было закончить лечение, и я его закончила Аврора. Я сдержала слово, которое дала тебе — не появляться рядом, пока не избавлюсь от своей зависимости. Я закончила лечение еще до праздников, но все тянула. Откладывала, потому что боялась. Сегодня… я все-таки решилась и позвонила ему.
Мама сжала губы, глаза ее заблестели. Какое-то время она смотрела мне в коленки, потом подалась назад. Прижалась к спинке барного стула, все-таки подняла на меня глаза:
— Вот и вся моя история.
Я сидела, как оглушенная. Кажется, даже про пламя забыла, но рукав, к счастью, не тлел.
— Почему ты согласилась? — шепотом спросила у нее. — На подставу?! Как ты могла?
— Разочаровать тебя или потерять — выбор простой, не так ли? — Мама наклонила голову. — Я могла сообщить в полицию, но первое — кто бы меня вообще стал слушать, а второе — даже если бы и стали, вряд ли бы за тобой ходили вальцгарды, как сейчас. Тебе могли навредить, Аврора, а этого я допустить не могла.
Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Как Вайдхэну раз за разом удается рушить мой мир, переворачивать все с ног на голову?