Эта мысль отдалась во мне такой болью, что я чуть от нее не задохнулась. Вдвойне больнее было смотреть в лицо стоявшего напротив мужчины, с которым я… с которым у нас… слезы, душившие меня изнутри, вдруг собрались страшным комом у горла. Тьма, раздирающая мою грудь, вырвалась наружу и облаком растеклась перед глазами, стирая из сознания и Бена, и Зингспридскую ночь, и отель. Я ухнула в нее с такой радостью, с какой никогда и никуда раньше. Ведь в этой глубокой непроглядной тьме мне совсем не было больно.
В себя я пришла от мерного пиликанья аппаратов и от приглушенных голосов. Сознание возвращалось какими-то странными урывками, этапами, я будто плавала в полусне, стремясь поднять веки, но они были невыносимо тяжелыми. Настолько, что как бы я ни старалась их разлепить, мозг отказывался содействовать и управлять телом, и я опять начала проваливаться в то, на чем сейчас лежала. Когда услышала голоса:
— … сильнейший стресс, судя по тому, что я вижу. — Голос был мужской, незнакомый — по всей видимости, это говорил врач.
— Хорошо. Я вас понял. — Это Бен. Бен сейчас тоже воспринимался как сквозь какое-то странное полузабытье, словно он стоял далеко-далеко, а его слова приносило ветром и эхом.
— Вашей женщине необходим отдых, риамер Вайдхэн.
— Моей невесте.
— Вашей невесте. Насколько я понял, она расстроилась из-за разговора о детях.
— Да.
— Ваша невеста не может быть в положении?
— Нет. Это исключено. Мои лучшие медики регулярно делают все анализы, и, если бы что-то такое было, я бы узнал первым.
Меня поразило как скупо и жестко прозвучал его голос. А еще — это его «что-то такое», именно оно отозвалось во мне неправильностью, иррациональностью происходящего и спустя мгновение я вспомнила почему.
— Все же я бы рекомендовал провести дополнительную серию тестов. Если женщина так переживает из-за детей, возможно, это не просто так.
— Возможно, вы лезете не в свое дело? — Теперь в его голосе зазвучал металл. — Моя невеста не в положении.
— Я говорил исходя из вероятности…
— Которая стремится к нулю. Даже если бы такое случилось, особенно сейчас, риам Этроу сделала бы аборт. В настоящее время дети в наши планы не входят.
Последние слова прозвучали так ясно, словно я не валялась полувсплывшим от ударной волны браконьера драконом, а пребывала в твердой памяти и ясном сознании, как обычно. Меня затрясло так, что аппараты заверещали, а глаза распахнулись сами собой, без посторонней помощи.
— Риам Этроу, — высокий потолок тут же заслонила голова медика, — как вы себя чувствуете?
— Отлично. — Голос был не моим, тоже хриплым и вязким. Своим я бы не выдавила «отлично». Горло першило, как после океанской воды, но океанская вода тут была ни при чем, слезы по-прежнему консервировались в груди, как и черное пламя, которое долгое время было моей второй сутью. Когда надо мной склонился еще и Бен, я закрыла глаза, не могла на него смотреть. Не могла, не хотела и с чувствами не сумела справиться.
Особенно теперь.
Если мой самый страшный кошмар мог сбыться, он только что сбылся.
— Что-то не так? Голова кружится? Что-то болит? — по-своему истолковал мой жест медик.
— Нет. Просто устала.
Поразительно, как легко дается ложь, когда рядом тот, кому ты не хочешь говорить правду. А как ему сказать правду? О том, что он станет отцом? В отличие от Карида, у него не будет просто пожелания и обещания денег, он избавится от этого ребенка, как избавился в свое время от Лизы и от тех охранников, и… ему не нужен ребенок от меня. Все, что ему когда-либо было нужно — это Лаура Ландерстерг, он до сих пор ее помнит.
«Где твое кольцо, Лаура?»
Я бы хотела стереть из памяти этот вопрос. Хотела бы стереть из памяти то, что услышала сейчас. Что произошло с тем, кто говорил мне о драконятах? Ложь? Но зачем? Затем, что ты помешана на Ларе, Аврора. И так было бы проще всего уломать тебя на скорый брак и вызвать ответные чувства.
Мир рассыпался осколками и собирался снова, в какое-то уродство, которое я даже объять мысленно была не в силах. Это было настолько отчаянно больно, что я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Узор на моей руке, кажется, раскалился добела, но, когда я все же рискнула открыть глаза, увидела просто черную загогулину, которая даже не думала искрить.
Ненавижу черное пламя.
Ненавижу Черное пламя!
Но сейчас самое главное — это удержать лицо и не дать ему понять, что врач, который, очевидно, оставил нас наедине и вышел, был прав.
— Аврора, мы с тобой наломали дров…
— Не мы. Ты и я. — В меня словно анестезии закачали, потому что я ощущала себя пьяной. Пьяной, а еще больше ничего не болело, словно умение чувствовать временно атрофировалось. — Нас нет и никогда не было.
— Не надо так, — он оперся ладонями о медицинскую койку. Такую же шикарную, большую, как и палата. Такую же, как и все, что его окружало. И меня он хотел превратить в такую же шикарную, в такую же роскошную, в такую же соответствующую его статусу, как даже этот медицинский ВИП-блок в отеле. Уверена, что он ВИП.
— Да. Ты прав. Не надо. Хотя бы из уважения ко всему, что между нами было.
— Было. Есть. И будет.
— Нет, не будет. Не будет, Бен. Ты мне врал. Ты женишься на мне, но ты хотел бы жениться на Лауре. Это кольцо для нее. Не для меня.
— Я не врал тебе никогда, — он повысил голос, его ноздри раскрылись — того и гляди в дракона превратится.
Чешуец отелю, подумалось мне. Хотя… плевать мне на этот отель.
— Хорошо, значит, не договаривал, — покладисто согласилась я.
Как я могла быть такой дурой? Второй раз на хвост тому же дракону… ладно. Со своими чувствами я как-нибудь разберусь, не впервой.
— Хорошо, что это произошло сейчас, — добавила я. — Что мы с тобой вовремя выяснили, что к чему, и что ты не хочешь детей в том числе. Потому что я хочу. Для меня это важно. Для меня важно, чтобы у меня была семья с любимым мужчиной. С любимым и с тем, который будет любить меня. Но это не наша история, Бен, согласись.
На краткий миг мне показалось, что он сейчас рассмеется, скажет, что все это ерунда, что он меня разыграл. Что конечно же он хочет от меня детей, а Лаурой назвал не случайно, на автомате, а чтобы подразнить, но он промолчал. Промолчал и даже отступил, и опустился в кресло рядом с кроватью, а я перевела взгляд на окно. Его запечатали жалюзи, но где-то там, за этими полосками кипела жаркая яркая жизнь. Зингсприд — что дневной, что ночной, был средоточием жизни. Пламенем, огнем, силой, мощью.
Яростной, настоящей, кипучей, не как топкая мощь черного пламени, которое чуть было не превратила меня в пепел. Не превратила, и ладно. Все, что связывало нас с Беном — это то самое черное пламя, которое останется в прошлом, когда я перееду сюда. А я перееду и начну все сначала. Здесь, в Зингсприде.
С Ларом и его братом, и его отец, в отличие от Карида, никогда не узнает, что у него мог бы быть сын.
Почему-то я была уверена, что у меня опять будет мальчик. Малыш, который не унаследует от своего отца ничего, кроме черного пламени. Невыносимо похожий на Лара и на меня.
Глава 22
Зингсприд, Аронгара
Месяц спустя
Поразительно, как быстро можно переехать, когда у тебя есть цель. Цель у меня была: увезти моего еще неродившегося сына от его отца, который не хотел детей в ближайшее время. Возможно, он их вообще не хотел, а все что было сказано — было сказано для меня, но я не стала в этом разбираться. Одно дело иметь за спиной бывшего, который бизнесмен, требующего аборт, совсем другое — правящего страны, в которой, к слову, аборты запрещены.
Да, можно было бы сыграть на этом, можно было бы пойти к журналистам, развернуть все так, чтобы его репутационные риски перевесили его нежелание иметь детей или иметь детей от меня, но я просто не хотела. Не хотела всей этой грязи, всей этой гадости — мне хотелось сохранить остатки того, что между нами было нетронутым и чистым. Хотелось смотреть в глаза своему сыну и не отворачиваться, хотелось, чтобы он знал, что для меня все было в любви.
Лар категорически не хотел уезжать и устроил целый скандал: кричал, что не хочет расставаться с Нией и Беном, что хочет ездить к Зои, Дагу и Кати. Не знаю, что бы я делала в такой ситуации, если бы не Зои — она меня поддержала. И в моем решении просто уехать, и во всех истериках Лара, в которых подруга всегда вставала на мою сторону. В одну из последних встреч они проговорили с Ларом около часа. Я хоть и сидела в гостиной так и не ставшей мне родной квартиры, рядом с ними, в разговоре не участвовала. Зато очень хорошо запомнила ее слова, когда Лар опять начал возмущаться, что не будет видеться с ними.
— Мы будем видеться, обязательно. Я буду приезжать.
— Одна?
— Нет, с Дагом и Кати.
— Но мама не хочет, чтобы мы виделись часто!
— Твоя мама всегда делала так, как лучше для тебя. Позволь ей хоть раз в жизни сделать так, как будет лучше для вас двоих, — Зои взглянула на меня, быстро, коротко — и в ее глазах я прочла «троих»: кроме подруги пока о ребенке не знал никто, — а еще лучше, для всех нас. Представляешь, мы приедем к вам в гости, и все вместе пойдем в самый большой и классный аквапарк в мире!
— Аквапарк? — Лар живо заинтересовался происходящим.
— Да, и будем кататься с горок, там, где всегда-всегда тепло! Классно же!
— Классно! — Сын запрыгал на диване, а на меня посмотрел уже не так обиженно и недовольно. — Да! Да! Да!
Надо будет сводить его в аквапарк, подумалось мне в то время. А еще показать побережье, он должен увидеть его таким, каким его увидела я. Правда, пока я не представляла, что сама буду чувствовать на побережье — все, что связано с Беном, все «общие» воспоминания так или иначе вызывали боль. Такого, на удивление, с Каридом никогда не было. Когда я приняла решение расстаться с ним, то как отрубила, а здесь, стоило на минутку позволить себе слабину и лишние мысли, как в груди начинало жечь. Увы, не от пламени.