Мы объявили о разрыве помолвки сразу после возвращения из Зинсприда, создав еще один инфоповод, взбудораживший всю общественность. Потом последовала очередная волна звонков от журналистов и прочей прелести, но мне на них было уже наплевать. Я почти не заходила в сеть, избегала новостных лент, всего, что может напомнить о том, что пока еще слишком больно. С Беном мы тоже больше не встречались, но он, узнав о переезде, поставил условие, что я уеду только после того, как в моей крови не останется пламени. Я пришла в ужас, на первые анализы шла в такой тряске, что меня чуть не вывернуло наизнанку, но… анализы его медиков вновь не показали ни намека на беременность, повергнув меня в глубокий шок.
Я даже начала сомневаться в результатах тестов, но мои обязательные «не беременные» дни так и не приходили, кроме того, тесты, которые повторно притащила Зои, показали все то же самое. Я не представляла, что и думать, на вторые анализы шла все с той же опаской, но чуть поспокойнее, и… опять ничего. Третьи, четвертые и пятые тоже ничего медикам Бена не показали, а на заключительной серии тестов, которые проводили, чтобы убедиться в том, что черного пламени во мне не осталось, что маркер ушел окончательно, мне сказали, что мои результаты сейчас в точности такие же, какими наверняка были перед встречей с Вайдхэном.
После этого мне разрешили выехать, и я не стала откладывать. С каждым лишним днем, проведенным в Рагране, я все больше боялась остаться. Потому что здесь о нас напоминало абсолютно все, даже несбывшееся, и это было настолько непростительно больно, отчаянно, глубоко, что пару раз мне в голову приходили мысли: а вдруг мы тогда ошиблись? Вдруг все, что сейчас происходит — неправильно?
Но потом я вспоминала про аборт, про Лауру, а заодно и про то, что Бен сразу же согласился на расторжение помолвки, и понимала, что правильно.
Квартиру, которую он мне подарил, я продала. Сочла справедливым взять эти деньги на первое время для ухода за его сыном, который наверняка потребует гораздо больше вложений, чем даже мой быстро растущий Лар. Я смутно представляла себе, как растут иртханята, я вообще мало что знала про детей иртханов, но одно я знала точно, ребенку-полукровке точно потребуется особенная няня, плюс на первое время после переезда, на обследования и достойные роды деньги точно потребуются мне.
По крайней мере, именно так я это себе представляла, когда выставляла квартиру на продажу. На деле же все оказалось еще круче: квартира действительно оказалась очень стоящая, и помимо того, что я озвучивала себе в мыслях, я смогла даже зарегистрировать и открыть школу балета в Зингсприде. Правда, пока небольшую, но у меня уже были планы, как ее развивать. Уютный зал с очень красивым оформлением для самых маленьких балерин (почему-то я решила, что заниматься хочу именно с детьми) готовили по заказанному дизайн-проекту, уже запустили рекламу, и к моему приезду школа будет готова принимать первых учениц.
На сайте, к моему удивлению, уже оставили около сотни заявок — возможно, не последнюю роль сыграло то, кто именно открывал школу, наш скандальный короткий роман с Беном, но я решила на этом не заморачиваться. Если начну, так и буду заморачиваться всю оставшуюся жизнь, потому что эта история будет всплывать постоянно, тут и там, и везде. В моих и только в моих силах доказать всем, что моя школа — это нечто большее, чем имя Авроры Этроу, у которой был роман с Черным пламенем, а сейчас… сейчас надо просто радоваться тому, что есть.
Так что ехала я отнюдь не на пустое место, как боялась моя мама. С ней мы ненадолго пересеклись в кафе перед отъездом, и она пожелала мне удачи.
— Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, Аврора, — сказала она.
— Знаю, — тактично ответила я.
Но обращаться не собиралась. В глубине души я так и не нашла в себе сил до конца простить ее за то, что она выбросила меня из жизни. Да, она пожертвовала своей, чтобы со мной ничего не случилось, но все это не отменяло того, что было. Все мои попытки сгрызть себя за то, что не получается быть хорошей любящей дочерью разбивались о годы одиночества, школьные драки, упреки отца, постоянно пенявшего, что я — истинная дочь своей матери, бессонные ночи с Ларом, в которые я укачивала и кормила сына с мыслью о том, что рассталась с ней навсегда, и, видимо, я просто была не готова к этой встрече. Не готова к тому, что спровоцировал Бен, и погружаться в наши несостоявшиеся отношения еще больше мне сейчас не хотелось.
Впереди меня ждала совсем другая жизнь и воспитание теперь уже двух детей, которые никогда не смогут сказать, что их матери рядом не было.
Сложности заключались разве что в том, что моему ребенку был нужен «отец». То есть мужчина, которого можно записать отцом, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов. Увы, но я пока не представляла, что с этим делать. Точно так же, как не представляла, что делать со своей очень странной беременностью.
Во-первых, у меня полностью прошел токсикоз. Я чувствовала себя так, как раньше, правда, ела как не в себя. Во-вторых, мне нужно было показаться врачу, но врачам мой ребенок показываться отказывался — а даже если представить, что что-то в этом отношении изменилось, то есть если не сдавать анализы, а идти сразу на УЗИ, я смутно представляла, что говорить врачам: любой нормальный врач тут же определит срок, а срок — прямое указание на того, кто отец ребенка. Понятно, что существует врачебная тайна, и все такое, но я не хотела даже думать о том, что будет, если Бен обо всем узнает.
С одной стороны не хотела, а с другой…
Из мыслей меня выбил звонок в дверь, мелодичным эхом разнесшийся по дому.
— Привет, Аврора, — с улыбкой поздоровалась Эла, наша новая няня. В отличие от Нии, она была молодая, светловолосая и такая солнечная, что я после одной беседы и знакомства с Ларом сразу остановила выбор на ней.
— Привет. Лар еще спит. Никак не привыкнет ко времени после переезда.
Два часа разницы, а мой сын изображает тураску[1]. Милую такую тураску, которая спит почти до обеда.
— Ничего. Я пока как раз завтрак приготовлю. Ты знала, что дети просыпаются на вкусные запахи?
— О-о-о да, — рассмеялась я. — Еще как знала.
Тем более что я сейчас тоже с радостью просыпалась на вкусные запахи и умудрялась сочетать несочетаемое, вроде чипсов и мармелада одновременно. Или бекона с джемом из литтоновых ягод.
— Ты надолго?
— Нет, на пару часов. Сегодня последний день перед открытием школы, хочу убедиться, что все готово.
— Да, это дело такое, важное, — Эла кивнула. — Тогда до встречи.
— До встречи.
Я забежала к себе в комнату, чтобы взять сумочку, бросила быстрый взгляд в окно. Квартиру в Зингсприде я снимала, небольшую, но достаточно уютную, а главное, в хорошем районе, неподалеку от здания, где располагалась моя школа. Две спальни (моя — с панорамными окнами), внизу — кухня-гостиная-холл, вот и вся квартира, но мне нравилась. В Аронгаре такая планировка была очень популярной и распространенной, местные архитекторы любили двухэтажные квартиры.
Разумеется, вид здесь был попроще, чем у меня в Рагране — на город, петли аэромагистралей, другие высотки. Тем не менее именно эта квартира показалась мне очень-очень уютной, и я остановилась на ней. Сейчас я была уверена, что в ней мы с Ларом и с его братиком будем счастливы.
Заказанный флайс прибыл очень быстро, и спустя пару минут я уже летела к своей школе, на которую возлагала очень большие надежды. Помимо того, чтобы преподавать там самой (пока позволяет мое состояние), я собиралась пригласить двух преподавателей, а еще — после того, как рожу и восстановлюсь, планировала вернуться в балет. Да, разумеется, над этим придется потрудиться, но…
Мысленно улыбнулась, представив свою сбывшуюся мечту. У меня все будет хорошо и даже лучше. Обязательно будет!
В Зингсприде как обычно была жара, но для поездки в школу я надела блузку с длинным рукавом. Во-первых, так солиднее, а во-вторых… во-вторых, она скрывала узор. Потухший, спящий, лишенный черного пламени, но запечатлевшийся на мне, как клеймо. Медики Бена разводили руками и говорили, что узор, скорее всего, останется навсегда. Они даже предлагали мне его свести: на попытки как-то на него воздействовать узор больше не реагировал, но я отказалась.
Сама не знаю, почему. Глупо, наверное, но свести узор в тот момент было как выдрать частичку меня, а я и без того достаточно из себя выдрала этим расставанием. Иногда мне казалось, что сохранив его, я сохраню связь с Беном, но, разумеется, это мне просто казалось — потому что я больше его не чувствовала. Ни Бена, ни узор, ни в линиях на моей руке, ни во мне больше не было пламени, он стал самой что ни на есть обычной татуировкой, которую можно сделать в любом салоне.
С этой мыслью я вышла из салона флайса на пышущую жаром внешнюю парковку офисного центра, где располагалась моя школа. Поспешила к дверям, чтобы не успеть прожариться до хрустящей корочки, когда услышала за спиной:
— Привет, соседка.
Насмешливое, знакомое, ехидное.
Обернулась и увидела идущего ко мне Элегарда Роу.
[1] Зверек, обитающий в подземных пещерах пустошей Лархарры, отличающийся тем, что постоянно спит.
Конец второй книги