Но не сегодня.
— Я не должен был так поступать с вами и с вашей матерью. Особенно после того, что вы пережили, — продолжил Вайдхэн.
Роа и Риа молчали. Смотрели на него и молчали, причем если по дочке, у которой в широко распахнутых глазах читалась какая-то надежда, еще можно было сказать, что она чувствует, то по ее брату — нет. Вылитый Вайдхэн. Даже морщинка между бровей та же, когда он их сдвинул, и взгляд упрямый. Просто один в один отец.
— Я не справился с чувствами…
— Разве правящий не должен справляться со всеми чувствами? — выдал мой сын, и на этот раз я чуть не поперхнулась. Потому что успела отправить в рот тонюсенький ломтик сыра с джемом просто чтобы чем-то себя занять и не нервничать так, как сейчас.
— Должен. Ты прав. Но когда речь зашла о вашей матери и о вас, я не сумел.
— Тогда ты не можешь быть правящим. Ты этой должности недостоин.
На этот раз я не поперхнулась и даже потянулась за кофейником, а после за сливками. Ощущение, что Вайдхэн разговаривает сам с собой, стало невыносимым, ну вот пусть и поговорит. Пусть почувствует, что испытывают другие, когда наталкиваются на его непробиваемость, категоричность и жестокость. Временами абсолютно бессмысленную.
— Возможно, ты прав. Тем не менее это не отменяет того, что я прошу у вас прощения. Мы с вашей матерью хотим с вами поговорить и объяснить все, что произошло. Почему все получилось так, как получилось.
Роа аккуратно, по всем правилам этикета, отложил приборы. Отодвинул тарелку и снял салфетку с колен. Риа, сдвинув бровки, посмотрела сначала на меня, потом на него. Под взглядом брата закусила губу и последовала его примеру.
— Не стоит, — важно заявил мой сын, важно и настолько серьезно, что еще больше стал похож на отца. Хотя казалось, куда уж больше. — Это все не отменит того, что произошло. Мы не хотим с тобой жить. И не станем. Что с этим делать — решать тебе.
— Роа… — попыталась вмешаться я, но сын наградил меня тяжелым взглядом исподлобья.
— С тобой мы тоже не хотим жить. Мы хотим вернуться к папе. В Аронгару. Или так, или никак.
Я все-таки поперхнулась кофе и закашлялась, а Роа, сдернув сестру со стула, вывел ее вслед за собой из гостиной. Я едва успела вцепиться в руку начавшего было подниматься Вайдхэна с шипением:
— Сделаешь только хуже.
— У вас так всегда? — процедил он, когда мы остались одни. — Твои дети всегда диктуют взрослым условия?
— Уже мои? — мне почему-то стало смешно, хотя смеяться тут было не над чем.
— Твои! Наши. Они вообще не видят границ и не уважают тех, кого должны.
— За что, прости? — Странным образом сейчас, когда дети вышли, мне стало легче дышать. Даже несмотря на то, что я услышала. — За то, что их отец увез их от матери, когда они едва не погибли, а мать лгала им все время? Единственный человек, который их не предал — это Элегард Роа. Тот, которого они считали отцом.
— Тот, кого ты им подсунула вместо отца как фальшивку, — процедил Вайдхэн, мгновенно меняясь в лице.
Черты лица заострились, словно он у меня на глазах собирался обернуться, взгляд привычно уже потемнел до черноты, в которой одна за другой вспыхивали и гасли алые искры.
— Неважно. — Как неважно и то, что Элегард хотел отвезти детей в госпиталь, откуда они уже не вышли бы. Винить его за это я не могла, он спасал меня и Лара от того, что должно произойти, потому что знал то же, что и все в мире про огненную лихорадку. — Важно то, что сейчас он — единственный человек, который их не предал. Их единственный островок спокойствия посреди рухнувшего мира, на обломках которого они пытаются не потеряться. Если ты хочешь сохранить с ними хорошие отношения, Бен, если ты хочешь завоевать их доверие и уважение, тебе придется их отпустить. Тебе придется отпустить меня.
— Нет.
Вайдхэн поднялся так резко, что звякнули приборы.
— Выбрось эти бредни из головы раз и навсегда, Аврора. Надеюсь, мне больше не придется тебе этого повторять. Эти дети не покинут Рагран. Что касается тебя, выбор за тобой. Но парность все равно тебя приведет обратно.
Он вышел так быстро, что я не успела даже привести никаких контраргументов. Хотя сдается мне, контраргументы здесь не помогут. Потому что это — Бенгарн Вайдхэн. Черное пламя Раграна. А там, наверху, в детской, его точная копия. Маленький Бен, Роархарн, и в войне между этими двумя мало никому не покажется.
Драконы, как я такое вообще допустила?!
— У вас стабильное черное пламя, — комментирует мое состояние врач, и, хотя я совершенно не чувствую себя стабильно, меня это немного успокаивает.
— Насколько стабильное? — спрашиваю я. — Это значит, что я могу спокойно ходить по улицам и не беспокоиться за то, что превращу в горстку пепла себя и окружающих?
— Вообще-то это о показателях, — хмыкает врач. — О том, что ваше пламя стабильно набирает силу в пределах… гм, нормы. То есть той нормы, что мы знаем о черном пламени.
Рано радовалась, Аврора. Рано радовалась.
— Также в отличие от предыдущего раза…
— От предыдущего?
— В нашей базе данных результаты ваших исследований почти пятилетней давности, — врач, с которым я говорю, новый, мы не были знакомы до этого дня, и он мне сейчас демонстрирует монитор с моими показателями с «предыдущего раза». Впрочем, показатели — это я мягко выразилась. Судя по количеству страниц в документе, потянет на целое исследование, а то и на дипломную работу. Или, лучше будет сказать, на кандидатскую? — Здесь все ваши анализы и выводы моих коллег. Так вот, в прошлый раз ваш маркер был идентичен маркеру риамера Вайдхэна. В этот раз ваше пламя имеет иную структуру и иное происхождение. С наибольшей вероятностью, вы его приобрели на побережье в Ферверне.
Да нет. Со стопроцентной вероятностью я его приобрела на побережье, если только черное пламя не передается через рукопожатие или чихание. Впрочем, я не помню, чтобы Вайдхэн или Ландерстерг на меня чихали, причем если первому определенно начхать на мои чувства, да и на чувства всех окружающих в принципе, то Ландерстерг произвел впечатление дракона адекватного.
Дракон Адекватный. Новый вид. Так и запишем.
— И что из этого следует? — уточняю я.
— В прошлый раз ваше пламя вело себя так, — врач показывает мне монитор. — То есть маркер был маркером риамера Вайдхэна, но он постепенно начинал трансформироваться…
— То есть?
— То есть создавать новый маркер. Ваш личный. Переписывать себя под вас.
— Такое возможно?!
Врач разводит руками. У него настолько густые волосы, что они окутывают его голову, как облако. Такое золотистое облако, на миг выбрасывая меня в мысли о Ларе. О Ларе, которого вот-вот должны привезти: я поняла, что больше не могу держать его вдали от всего, что творится. Рассчитывая, что все решится быстро, я столкнулась с непреодолимым препятствием в лице Наблайдхэна, и сколько это будет продолжаться, я не знаю. А значит, мой сын должен быть со мной, пусть даже он тоже будет все это видеть.
— Границы «возможно» и «невозможно» в случае, когда речь заходит о черном пламени, несколько размываются, риам Этроу. Можно сказать, мы сейчас изучаем его вместе с вами.
— Или на мне?
Врач наклоняет голову, явно не представляя, что ответить на неудобный вопрос.
— Хорошо. Мои дети. Какие у них показатели?
У Вайдхэна тут постоянно дежурят медики, фактически, у него одну комнату пентхауса переоборудовали под медицинские нужды на всякий случай. Чтобы далеко не бегать, видимо. Изначально я сюда шла как раз чтобы узнать о детях, но в процессе выяснилось, что мне тоже теперь нужен ежедневный скрин. Как минимум, в течение недели.
От всего этого волосы на голове встают дыбом. Пусть они стали короче, еще несколько разговоров с Наблайдхэном и похожих сюрпризов — и я смогу посоперничать с этим врачом по их пышности. Потому что мне как минимум надо созвониться с агентами, которые наверняка в ужасе, а как максимум — я в стране нелегально. После всего, что случилось, карьера моя висит не просто на волоске, она уже сорвалась с самой верхней точки мира и летит в бездну. Хотя что говорить о карьере, вся моя жизнь летит следом за ней, вопя во все горло.
— С детьми все очень интересно, риам Этроу. Я их наблюдаю с того самого момента, как их привезли.
— И?
— Когда я впервые их увидел, у них было равное количество пламени. То есть после того чудесного исцеления от огненной лихорадки анализы показывали одинаковую силу у близнецов. Пламя было не приобретенным, как у вас, а пробужденным, что означает — оно все это время было в них и спало.
— Так. Что это для нас значит?
— Это значит, что оно врожденное. Унаследованное от риамера Вайдхэна. Может быть, частично от вас. От того, старого пламени. Но главное даже не это. Главное, что у вашего сына наблюдается стабильный рост показателей, а у девочки — их падение. То есть ее пламя становится меньше и теряет силу. При такой острой динамике ваша дочь станет обычной девочкой через… — Врач замолкает, потом все-таки продолжает: — Примерно через неделю.
— Мы с риамером Вайдхэном тоже в недоумении по поводу такого парадокса. Насколько я знаю, такого раньше никогда не случалось. Риамер Вайдхэн планирует связаться с Арденом Ристграффом и с ферном Ландерстергом, поскольку у них сейчас максимальный опыт наблюдения за детьми с черным пламенем.
Чем я думала, когда пошла в тот день к Вайдхэну? Да-да, в тот самый день, когда стащила у Лизы пропуск. Если бы не это, сейчас всего этого не было бы! Ну да, Аврора, и Роа с Риа тоже не было бы, и Лара у тебя отобрал бы Карид. Стоит задуматься об этом, как сердце сжимается настолько, что начинает кружиться голова.
Ни за что, никогда в жизни не пожалею, что у меня три прекрасных драконенка. И с Вайдхэном надо налаживать отношения, насколько это возможно. Может, он наконец-то поймет, что перед ним малыши, у которых была своя жизнь, а не игрушки. Вот только как это сделать? Он упорно считает меня злом, а дети считают злом его. Теперь, похоже, и меня тоже.