Но прямо перед домом, напротив подъезда, из которого я только что вышла, уже находилась та самая машина, черная, с затемненными стеклами, возле которой стояла… Елена Пунш в том же самом синем платье, в котором вчера ложилась в могилу.
Улыбнувшись и махнув мне рукой, она подбежала ко мне, схватила за руку и повела к машине.
– Привет, как ты? Сегодня мы улетаем…
Меня снова затошнило, как вчера, когда мы подъехали к кладбищу.
– Послушай, ты что, покойница? – спросила я деревянным голосом, чувствуя, как земля уходит из-под моих ног.
– А что, я плохо загримировалась? – Она вдруг слегка отпустила мою руку и потрогала пальцем свою щеку… И тут я с ужасом увидела, как фрагмент кожи на ее щеке, казавшейся только что матовой и почти белой, поплыл, сморщившись, словно кожица переспевшего персика, приоткрывая желеобразную, цвета венозной крови, разлагающуюся плоть…
Кто же был передо мной? Кто? Восставшая из мертвых покойница? Но такого не бывает! Не бывает!
– Послушай, там, в квартире, Варнава… – сказала я, чтобы проверить, подействует ли подобное известие на это исчадие ада.
– Варнава? Он здесь? Ты врешь! Он не может быть здесь!
– Он приехал ко мне вчера вечером…
И тут Пунш совсем отпустила меня и бросилась к подъезду.
– Подожди меня здесь! – приказала она изменившимся, исполненным злобы голосом. – И не смей отлучаться. Если я только узнаю, что ты солгала, тебе не жить…
«Тебе не жить!» Что-то похожее я уже где-то слышала…
– Он там, твой Варнава, и я ненавижу его! Забирай его себе, надеюсь, что он будет счастлив…
Пунш не успела скрыться за дверью подъезда, как я подбежала к машине со стороны водителя и поняла, что мне наконец-то повезло: ключ был на месте, и надо было только повернуть его, чтобы вся моя жизнь сразу же изменилась…
Аромат свободы вскружил мне голову, когда я, заведя мотор, рванула с места. Конечно, машину я водила не бог весть как, но этот черный зверь рычал уже не так агрессивно и не дергался при каждом переключении скоростей, а к тому времени, как я вырвалась за город, он и вовсе показался мне ручным.
Не знаю, сколько времени я провела за рулем, то выезжая за пределы города, то вновь возвращаясь в него в надежде подъехать к дому, где жил хозяин квартиры, пока не догадалась остановиться возле Главпочтамта, откуда и позвонила ему. Объяснив, что я уезжаю и что мне срочно нужен паспорт, я попросила его о встрече. И уже через сорок минут паспорт был у меня.
– Деньги оставьте себе, мы звонили по междугородке, – расщедрилась я, – а ключи там, в квартире…
– Там твоя подружка? – спросил хозяин, имея в виду Таню Журавлеву.
– Да, она еще немного поживет, – соврала я, не считая нужным сообщать ему о ее отъезде.
Ну не могла же я сказать, что в квартире находится полуживое или, наоборот, – полумертвое существо, выдающее себя за девушку и вообще непонятно зачем существующее… Кто она: ожившая покойница, вампир, привидение?.. Но разве могут быть у привидения такие сильные руки, от которых до сих пор горело мое запястье?!. У нее была поистине МЕРТВАЯ ХВАТКА.
После того как все формальности были улажены, путь мой лежал в камеру хранения, откуда я вполне благополучно забрала сумку с деньгами, после чего поехала в аэропорт, оставив машину прямо на обочине дороги, купила билет в С. и, забившись в угол, как в день своего отлета из С. сюда, в Адлер, стала ждать рейса. Самолет должен был вылететь через три с половиной часа.
Быть может, я бы так и просидела все это время в зале ожидания, спрятавшись за развернутой газетой, если бы не вспомнила о Юре, который что-то знал о Пунш и мог помочь следствию…
И я позвонила Смоленской.
Смоленская, после того как от нее уже под утро ушел Левин, с которым они обсуждали возможности спасения Изольды и продолжения расследования, первое, что сделала, это позвонила в С., на квартиру Изольды. Понимая, что ее могут прослушивать, она даже придумала, каким образом даст понять подруге, что той грозит опасность и что ее могут арестовать в любую минуту, но все это ей не пригодилось: трубку никто не снимал. «В случае, если на ее квартире устроили засаду, – рассуждала Смоленская, – трубку взяли бы непременно, чтобы вычислить, кто звонил и откуда. Означало ли это, что Изольда просто не ночевала дома или же вышла из квартиры в пять утра?»
А что, если ее уже арестовали?..
Звонить ей в прокуратуру было безумием – в такой ранний час там спят даже мыши и тараканы.
Надежда была только на Валентину. Только она, если успеет вовремя вылететь в С., может предупредить тетку о грозящем ей аресте. Но и у нее телефон в Адлере не отвечал, она, по всей вероятности, выключила аппарат, чтобы никто не смог потревожить ее молодой сон.
Эдик, водитель Смоленской, который вот уже неделю жил вместе с москвичами в гостинице в Туапсе и в чьи обязанности входило обеспечение транспортом остальных членов группы, что он и делал, связываясь по рации с районными отделениями милиции, открыв дверь своего номера и хлопая сонными глазами, удивился, увидев перед собой Екатерину Ивановну.
– Я что, проспал?
– Да нет, просто я рано встала, а точнее, вообще не спала. Эдик, будь другом, соберись побыстрее – мы сейчас едем в Адлер.
– В Адлер?
– Когда оденешься, зайди ко мне, я напою тебя чаем и накормлю бутербродами, договорились?
Она вернулась к себе и снова попыталась дозвониться в С., до Изольды. Затем, разозлившись, позвонила в прокуратуру Сочи:
– Георгий Георгиевич? Доброе утро. Извините, что разбудила вас, это Смоленская, руководитель следственной группы из Москвы…
– Я понял, Екатерина Ивановна, – вежливым, но довольно сухим тоном отозвался прокурор. – Я вас слушаю. Что случилось?
– Я узнала, что вы скрываете от моих людей важные улики…
– Вы про зажигалку? Екатерина Ивановна, зажигалка приметная, и о ее существовании знала вся экспертная группа, работавшая в доме, который снимала и в котором была убита Лариса Васильева…
Смоленская отметила, что Георгий Георгиевич держит себя превосходно: спокойным и даже почти ласковым тоном разговаривает с ней по существу дела и даже как будто не пытается ничего отрицать, не чувствуя за собой никакой вины.
– В таком случае объясните, пожалуйста, почему мне до сих пор не представили список вещдоков, улики, результаты экспертиз?..
– Мы же не Москва, у нас нет такой высококлассной техники… К тому же вам известно об этой зажигалке, а вы говорите, что мы от вас что-то скрываем…
– Да бросьте вы, Георгий Георгиевич!
– Я не понимаю вашего настроения, Екатерина Ивановна.
– Скажите, вы давно отправили информацию об Изольде Хлудневой в С., или еще можно что-то сделать, чтобы ее не задерживали?
– Вчера. А почему вас так волнует Хлуднева?
– Это моя подруга. И эту зажигалку ей подарила я… Я выкупила зажигалку после того, как ее бывший хозяин получил по заслугам. Понимаю, Георгий Георгиевич, что это не телефонный разговор, но Изольда спасла мне жизнь, и эта зажигалка – мой подарок ей на память о том страшном дне, когда меня чуть не пристрелил Рябов… Рябов – это тот самый убийца, если вы знаете, на счету которого несколько десятков вооруженных нападений в Харькове…
– Я вспомнил, кто такой Рябов… – отозвался прокурор после небольшой паузы. – Харьковское дело… как же… Но каким образом эта зажигалка оказалась в Мамедовой Щели? Кроме того, вам уже, наверное, известно, что, помимо этой зажигалки, на месте преступления обнаружены и отпечатки пальцев Хлудневой, мы ведь посылали запрос…
– Почему вы не поставили в известность об этом НАС?
– Ваш человек, Левин, работал у нас, он все знал…
Смоленская поняла, что прокурор сумел вычислить, кто и каким образом передал ей информацию о Хлудневой, и теперь изображает из себя воплощение невинности. А поскольку она не могла подставлять Мишу, рассказав, каким сложным образом он добывал эту информацию, то выходило, что ей и ответить-то нечего.
– Хорошо, Георгий Георгиевич, я все поняла, а потому сама завтра вечером приеду в Сочи и встречусь с теми, кто интересует меня в плане экспертиз. Но и вы тоже должны знать, что расследование убийства Мисропяна и его охранника не ограничится одним Туапсе… Надеюсь, вы понимаете, что меня не остановит ни ваше нежелание помогать мне, ни те палки, которые вы вставляете в колеса расследования. Я имею в виду подброшенную зажигалку Изольды и неизвестно откуда взявшиеся отпечатки ее пальцев… Грубая работа, Георгий Георгиевич! – И Смоленская в сердцах швырнула трубку.
Как раз в это время в дверь постучался Эдик.
– Входи, не обращай внимания. То, что ты слышал, не имеет к тебе никакого отношения… Сейчас я успокоюсь и выпью с тобой чаю…
Она усадила парня в кресло, достала из холодильника ветчину и сыр.
Еще никогда ей не было так тяжело и обидно, но самым невыносимым оказалось чувство полного бессилия перед тем, кто пока еще безнаказанно творил смерть на побережье. И этот убийца – или убийцы – ничего не боялся, потому что у него были влиятельные покровители в органах, а то и в самой администрации Сочи, если не всего Краснодарского края.
Они с Эдиком уже вышли из номера, как вдруг оттуда послышался телефонный звонок. Смоленская успела взять трубку после пятого, настойчивого гудка, и ушам своим не поверила, когда услышала голос Валентины:
– Екатерина Ивановна? Как хорошо, что я вас застала… Я в аэропорту, решила вернуться домой. Но прежде мне надо вам кое-что сообщить… Я знаю человека, который мог бы вам рассказать о Пунш…
И она начала торопливо и сбивчиво рассказывать о своей встрече с лилипутом Юрием Лебедевым, о том, как он пытался предупредить ее об опасности, связанной с этими проклятыми платьями…
А потом произошло непредвиденное – Валентина, внезапно распрощавшись и даже не дав слова Смоленской, повесила трубку. Все случилось настолько быстро и неожиданно, что в это трудно было поверить. Как будто она испугалась, что Екатерина Ивановна каким-то образом помешает ее немедленному отъезду из Адлера, остановит ее, вернет назад…