Трейси взял четвертую фотографию. Эксперты перевернули тело и постарались покрупнее снять спину и затылок. Туэйт встал и начал что-то искать в комнате:
— У тебя есть лупа?
— Посмотри в верхнем ящике, вон в том шкафчике, — Трейси махнул рукой, не отрываясь от фотографии.
Туэйт принялся разглядывать фотографию в лупу. Потом покачал головой.
— Ничего не видно. Я, было, подумал, что на шее остались какие-то следы — скажем, от тонкой проволоки, если его удушили, — он вернул лупу и фотографию Трейси.
— И, конечно, ты решил, что это сделал я, — проворчал Трейси. — Ну-ка, подожди, подожди... Посмотри сюда внимательней!
— Что там?
Сердце Трейси отчаянно забилось, он, миллиметр за миллиметром разглядывал в лупу фотографию. Туэйт пододвинулся поближе.
— Что-нибудь нашел?
— Может быть...
Трейси молчал, и Туэйт взорвался:
— Может, соизволишь мне показать?
Трейси наконец взглянул на него:
— Ты хочешь знать, что я увидел? — Он устало откинулся на спинку дивана. — Посмотри сам. Вот здесь, сзади. У основания черепа.
Туэйт схватил лупу: край воротника, шея. Присмотрелся.
— Похоже на темную точку. Как будто царапина. А, может, пылинка попала на негатив?
— Или точка укола, — медленно проговорил Трейси. Полицейский выпрямился:
— Но как, черт побери, это можно определить по фотографии?
— Я вовсе не уверен, — Трейси перевел дух. — Но у меня есть такое ощущение.
Туэйт собрался было что-то сказать, но передумал: он понимал, когда следует промолчать.
Но усидеть на месте он тоже не мог, поэтому подошел к окну и глянул сквозь жалюзи: по улице сновали люди в легких рубашках, в летних платьях, даже те, кто построже, все-таки приспустили галстуки: летний полдень был в самом разгаре.
Трейси наконец-то произнес:
— Впервые я видел такое в Бан Me Туоте. Это сделал один северовьетнамец. Все, что потребовалось — два пальца, да игла между ними. Ким приволок его для «членораздельного допроса».
— Что это еще такое?
— "Членораздельный допрос"? — Глаза Трейси странно заблестели. — Так на самом деле называлась пытка из пяти стадий.
Туэйт нервно усмехнулся.
— Прямо как в кино, да? Леди-Дракон втыкает герою под ногти горящие бамбуковые палочки.
Но Трейси даже не улыбнулся.
— В жизни, Дуглас, героев нет. И эту пытку не выдерживал никто. Да и ты бы сломался. Мы умели пытать.
— Господи! — Туэйт вытряхнул из пачки «кэмела» сигарету, закурил, глубоко затянулся.
— Вот именно. И количество стадий пытки зависело от того, кого пытали, — Трейси взглянул на полицейского. — Например, одни не выносят, когда им сверлят зубы. Другие не могут выдержать уколы ножом, — теперь он говорил быстро-быстро. — Это называется «страхом боли» и не имеет ничего общего с самими физическими ощущениями. Такой страх есть у каждого, просто разные люди боятся разной боли. Поэтому при «членораздельном допросе» сначала пробуют один вариант, потом другой, и когда находят нужный, все остальное — дело техники.
Туэйт проглотил застрявший в горле ком.
— Но какое это имеет отношение к тому, как был убит Холмгрен?
— Как я уже сказал, Ким как-то приволок для «членораздельного допроса» одного северовьетнамца. Он прошел через первую стадию. — Глаза Трейси смотрели вдаль: он вновь ощущал запах пота, мочи, потому что тот вьетнамец обмочился. Совсем мальчишка, лет семнадцати. Трейси не хотел помнить об этом. — Ким отвернулся на минутку, чтобы взять другое орудие. И в это мгновение вьетнамец хлопнул себя по затылку, словно отгонял надоедливое насекомое — и рухнул. Он был мертв. Мы вызвали врача, тот сказал, что парень умер от сердечного приступа. Но врач ненавидел нас за то, что мы делали. Поэтому объявил нам причину смерти с большим удовольствием.
Трейси вскочил, теперь уже он не мог усидеть на месте. Прошлое бурлило в нем, разрывало ему душу.
— Конечно же, мы знали, что врач ошибается. Мы нашли иглу, мы видели точку укола. Я вызвал эксперта по ядам: он был японец по происхождению, но его семья уже два поколения жила в Америке. И этот эксперт сказал, что парень сделал себе укол чрезвычайно мощного стимулянта, который так возбуждает сердечно-сосудистую систему, что наступает мгновенный инфаркт.
— Даже у совершенно здорового человека? Трейси кивнул:
— Да. Стимулянт очень сильный. Эксперт обнаружил его следы только потому, что знал о его существовании и специально их искал. Это не похоже на обычный яд — он не скапливается в крови, в мышечной ткани, в клетках. Эндокринная система мгновенно его выводит. А поскольку зелье готовят из мускатного ореха, о его существовании, как заверил нас японец, никто из западных медэкспертов не знает.
— Но разве мы можем быть на сто процентов уверенными? Я имею в виду...
— Послушай, Дуглас. Весь ужас в том, что даже если бы тело Джона не сожгли, наши эксперты все равно не смогли бы обнаружить это вещество.
— И все же у нас был бы шанс.
Трейси взглянул ему в глаза:
— Да, ты прав.
Они оба умолкли — между ними вновь пробежала искра былой вражды. И, казалось, вот-вот раздастся взрыв. А затем Туэйт сказал:
— Ладно, к черту. Не имеет смысла думать о том, что было бы, если бы... Мы имеем то, что имеем. Точка, — и напряжение ушло. Туэйт откашлялся, загасил окурок. — И все же я не понимаю, почему тебе пришла в голову такая мысль. Только из-за точки на фотографии?
Трейси принялся вышагивать по комнате. Беспокойство его росло.
— Я подумал об этом еще и потому, что видел, что сделали с Мойрой. Я такое тоже уже видел. Порою вьетнамцев охватывало садистское желание «сокрушить» врага. Проделывали это и красные кхмеры. Правда, по более прозаическим причинам: им не хватало боеприпасов, а они ведь вели «святую войну»! И, чтобы не тратить пули на пленных, они забивали их до смерти именно таким образом, прикладами или деревянными дубинками.
— Какая мерзость!
— Необходимость — мать изобретательности, — Трейси пожал плечами. — Итак, давай взглянем на дело под этим углом. Джон убит, отравлен неизвестным здесь ядом; несколько дней спустя Мойру забивают до смерти; в особняке губернатора мы находим необычное и мощное подслушивающее устройство, — их взгляды встретились. — Все эти детали указывают на то, что здесь действовал человек, который, как и я, бывал в Юго-Восточной Азии во время войны. Человек, который знает эти дела так же хорошо, как и я.
— А что ты скажешь о своем приятеле Киме? Он — вьетнамец, был на войне, мастер пыток.
— Это не Ким, — даже не задумываясь, возразил Трейси. — Во-первых, это он втянул меня в расследование, — Трейси не имел права рассказывать Туэйту подробности о работе Фонда, поскольку внутри страны у фонда не было никакого юридического статуса. — Во-вторых, избиение — это не его стиль. Он предпочитает более чистую работу. К тому же он почти не разбирается в электронике. А «клоп» сделан мастером. У меня ощущение, что я на правильном пути: Джон был отравлен именно таким способом.
— Ты не возражаешь, если я пока, ну... не поверю на слово? Давай сначала послушаем, что скажет твой отец.
— Справедливо, — Трейси слегка расслабился.
Туэйт встал.
— Мне пора в участок. Сегодня полно работы. Благодарю тебя за гостеприимство, но где трое — там толпа. Сегодня я сниму номер в гостинице, счет оплатит моя страховая компания. Я тебе сообщу, где, — он взял измятый пиджак. — К тому же у тебя есть мой рабочий номер.
Он пристально посмотрел на Трейси, потом, преодолев колебания, все же сказал:
— Ты знаешь, а ты классный парень. И когда я увидел тебя в действии... я даже обрадовался, что мы тогда не подрались. Ты такое можешь! Я такого никогда не видел, и вряд ли когда увижу.
— Меня этому учили, — просто ответил Трейси. — И я пользуюсь этой наукой только тогда, когда есть крайняя необходимость. Когда требуется выжить.
Туэйт покачал головой, хитро подмигнул:
— Ну-ну! На мой взгляд, ты «выживаешь» слишком даже хорошо, — он скомкал галстук, сунул его в карман пиджака. — И вряд ли мог добиться таких успехов, если бы на самом деле это тебе не нравилось.
Лицо Трейси подернулось тенью. Свет лился сзади, и Туэйту показалось, что Трейси даже стал как-то выше ростом — или Трейси нарочно создал такую иллюзию?
Что же касается Трейси, то он вспоминал один разговор с Хируге. «Кокоро, — сказал тогда сэнсей, — суть всего сущего. Проникнуть в нее и выжить — вот единственно доступный человеку акт героизма».
— Ты просто спятил, — ответил Трейси.
— Вполне возможно, — ухмыльнулся Туэйт.
Июль 1967 года — август 1968 годаБаран, Камбоджа
По возвращении из Ангкор Тома Сока и его подразделение ждал сюрприз: в лагере появился новый человек. Но не новый солдат. Человек был немолод, к тому же даже не кхмер.
Весь день новичок бродил по лагерю, и солдаты терялись в догадках. Сам, похоже, знал, кто это такой, но когда Сок спросил брата о новеньком, тот улыбнулся и сказал:
— Подожди до вечера. Тогда вы все узнаете, я не хочу портить вам сюрприз.
После ужина товарищ Серей — тот самый офицер, который когда-то испытывал Сока, — созвал всех в кружок и, как Сам и предсказывал, представил новенького. Он оказался японцем. "Это — мит Мурано, — объявил Серей. — Он учитель, проделавший долгий путь, чтобы помочь нам в борьбе за новую Кампучию. Внимательно прислушивайтесь к нему и выполняйте все его указания столь же беспрекословно, как выполняете приказы «Ангки».
Это был кряжистый человек с жесткими как проволока волосами и тяжелым, будто высеченным из гранита, лицом. Как потом понял Сок, лицо это просто не могло улыбаться. А одобрение свое он выражал странной гримасой: обнажал зубы, оскал этот напоминал оскал мертвеца.
Глаза у него были странные — веки захлопывались как у ящерицы. И он смотрел на каждого так внимательно, будто в данный момент для него ничего не существовало, а порой радужная оболочка словно подергивалась каким-то беловатым налетом: эти глаза пугали, будто на тебя смотрел пришелец из иных миров.