— Для этого мне надо как минимум увидеть его, — сейчас d ее голосе уже звенели льдинки, — но я не могу вам сказать, когда это произойдет.
— У меня к нему весьма неотложное дело.
— Очень жаль.
— Лучше пожалейте Мицо. В один из пяти следующих дней я планирую вскрыть главное хранилище в центральном банке Шанхая. Поможет он мне или нет, неважно, я все равно это сделаю, но в любом случае о причастности Мицо к ограблению станет известно, я об этом позабочусь, уверяю вас. А если меня возьмут, считайте, что вина его, а, следовательно, и наказание, удвоятся.
— Не вешайте, пожалуйста, трубку, — голос ее дрогнул, — кажется, кто-то открывает дверь.
Трейси наблюдал за девушкой в гардеробе: это была изящная луноликая китаянка, иссиня-черные волосы ее были собраны на затылке в толстый пучок. Она умела двигаться, и прекрасно это знала. Она видела, что он рассматривает ее, и прижала тонкий указательный палец с длинным наманикюренным ногтем к губам, затем девушка томно улыбнулась и направила палец в его сторону. На кончике его Трейси увидел след яркой губной помады.
— Мистер Ричтер, вы слушаете?
Трейси утвердительно кашлянул.
— Прошу прощения за задержку. — Голос снова был веселый, сейчас в нем слышались даже чувственные нотки. — Я проглядела блокнот деловых встреч мистера Мицо и могу с уверенностью сказать, что завтра у него будет время встретиться с вами. В двенадцать тридцать. Вы знаете, как добраться до Жокей-клуба?
Трейси сказал, что знает, и пообещал быть к назначенному времени. Они повесили трубки одновременно.
Гонконгский королевский Жокей-клуб помещался на Стаббз-роуд и был практически встроен в восточный склон горы Николсон. Перед двумя высокими корпусами клуба находились беговые дорожки ипподрома и гаражи с залитой гудроном подъездной площадкой. Это было не самое красивое место на острове — от клуба и до самого залива тянулись бесчисленные многоквартирные дома, чудовищные по архитектуре и обшарпанные снаружи и изнутри.
Именно здесь, в клубе, и была сконцентрирована власть и сила колонии — многие граждане прекрасно знали, что клуб и семьсот его членов контролируют все бега и правительственные лотереи, единственный легально разрешенный игорный бизнес в Гонконге. Все благотворительные акции проводились на доходы клуба, а также из фондов, финансируемых правительством, часть средств поступала из налогов на ставки игроков, часть волевым решением изымалась из касс лотерей. Его превосходительство губернатор Гонконга, возможно, и считался правителем колонии, но реальной властью обладал лишь Жокей-клуб.
К горе Трейси добрался на джипе. Его проводили на крышу клуба, где находились конюшни и обнесенные высоким забором тренировочные площадки для четырехсот скаковых лошадей. Удивляться этому не приходилось: в изрезанной горами колонии невозможно было найти ни одного мало-мальски большого участка с ровной поверхностью. Приходилось использовать крыши.
Поднявшись на крышу, Трейси двинулся по косому проходу влево. Пахло конюшнями. Обнаженные по пояс тренеры вели поджарых лошадей по внешней и внутренней дорожкам. На противоположной стороне, за тренировочным кругом, располагалось здание, где жили служащие конюшен.
У парапета стояли двое. Они с интересом наблюдали за бегом жеребцов по внешнему кругу. Оба — азиаты, тот, что ближе к Трейси, был невысок ростом, но очень широкоплечий, с чудовищно перекаченными, как у культуриста, мышцами и громадной, словно футбольный мяч, головой.
Подойдя ближе, Трейси понял, что этот человек — не китаец. В Гонконге полно жителей самого разного происхождения: чиу-чоу из материковых районов, тибетцы и монголы с гор, китайские мусульмане, туркмены и туркестанцы, а также беженцы из Пекина и провинции Шантунг. Здесь все они считались китайцами, отличаясь при этом друг от друга не только физически, но прежде всего философскими, религиозными и культурными традициями. Но этот человек не был похож ни на кого из перечисленных типов.
Он — японец, понял Трейси. Это показалось ему странным, и Трейси насторожился. Когда-то, до начала второй мировой войны, Шанхай был открыт для всех, власти никому не задавали вопросов и не вмешивались в деловые операции чужаков, даже если те занимались откровенно грязным бизнесом. Придя к власти, коммунисты прихлопнули осиное гнездо, и теперь отбросы со всего мира потянулись в Гонконг, а за ними и те, кто был в неладах с законом у себя на родине. Вероятно, это один из них, подумал Трейси.
— Мицо-сан, — он слегка поклонился коротышке, — для меня большая честь встретиться с вами.
Эту фразу Трейси произнес на кантонском диалекте. Японец отвел взгляд от жеребца и внимательно осмотрел Трейси.
— Это он, Нефритовая Принцесса? — спросил он.
Стоявшая рядом женщина кивнула:
— Я узнаю голос.
— Вы назначили мне встречу довольно странным образом, мистер Ричтер, — у Мицо был очень высокий, почти как у женщины, голос. — Но поскольку вы человек с Запада и, вероятно, недавно в колонии, я на вас не сержусь.
Некоторое время он молча рассматривал Трейси.
— Однако я считаю, что вам следует извиниться перед леди. Боюсь, вчера вечером вы ее перепугали, — на лице его появилось неприязненное выражение. — Весь этот ваш рассказ о бомбах и сейфах... — Он покачал своей непропорционально крупной головой. — Даже не могу поверить, что вы наговорили все это всерьез.
— Если бы вы не поняли, о чем речь, вряд ли вы согласились бы встретиться со мной, — спокойно произнес Трейси. — Но, как бы там ни было, я приношу леди свои извинения. Мне просто надо было пробиться к вам.
Мицо развел руками:
— Боюсь, мир теперь живет по таким законам. Чем популярнее человек, тем больший на него спрос и тем тщательнее он должен оберегать себя от вторжений.
— Жизнь вообще вещь не самая приятная, — в голосе Трейси звучал с трудом скрываемый сарказм.
— Если вы демонстрируете свою независимость, молодой человек, — жестко произнес Мицо, — то вы рискуете потерять лицо. Но такая потеря вряд ли вас волнует, — он издал низкий горловой звук. — Вы, люди Запада, все одинаковы. Американцы, англичане, французы. Для меня вы все на одно лицо.
Он повернулся к беговой дорожке.
— Видите этого жеребца, мистер Ричтер? Он стоил мне столько, сколько средний житель Гонконга не зарабатывает за всю жизнь. И знаете, что? Он стоит каждого цента, которые я за него уплатил. Он летит как ветер и всегда финиширует первым. Больше от него ничего не требуется.
Он снова повернулся к Трейси, маленькие глубоко посаженные глазки словно ощупывали лицо собеседника:
— Этот конь — специалист в своем деле. Это одна из причин, почему я его люблю. Он идеально делает свое дело, во всем остальном же он полный кретин, — его могучие плечи поднялись и снова опали. — В мире сейчас мало настоящих специалистов. Остались одни дилетанты, любители, они, как бабочки, порхают от одного к другому, но не постигают ничего, — он снова покачал головой. — Это не мой метод, мистер Ричтер, а вот вы, видимо, действуете таким образом. По-моему, нам не о чем больше говорить.
Над бегущими скакунами, над унылыми белыми фасадами муниципальных домов висели плотные облака, немилосердно дымящие заводские трубы подкрашивали их коричневым.
— Мой отец — специалист, — сказал наконец Трейси, — я никогда не совершу ничего, что покрыло бы его позором.
Мицо даже не шелохнулся. Звук его дыхания напоминал работу мощного насоса. Рядом с ним стояла Нефритовая Принцесса, устранившаяся из разговора напрочь, словно ушла куда-то вдаль. Но Трейси было трудно ввести в заблуждение: она впитывала каждое слово, она была частью их диалога. И теперь он ждал, когда она выкажет свою заинтересованность. Красивая женщина, не старше тридцати лет. Фарфоровая, почти прозрачная кожа — ни у одной западной красавицы такой не бывает. Хотя у женщин Востока тоже есть пунктик: светлые волосы, которых у них просто не может быть.
Судя по чертам лица, предки ее были чиу-чоу, об этом говорила и длинная лебединая шея, и характерные вытянутой формы глаза с поднятыми к вискам уголками. У нее были пухлые губы и настолько высокие скулы, что, казалось, именно они поднимают уголки глаз.
— Ну вот, — проговорил Мицо, — мы и добрались до самого существенного вопроса. У меня есть знания и умение, у вас — четыре дня, за которые вы должны освоить то, на что требуется не менее полутора лет, — у Мицо оказалась кривая и неприятная улыбка. — Вы следите за моей мыслью? Время — бесценная вещь, с какой стати я должен тратить его на вас?
— Мой отец...
— Мне известна репутация вашего отца, — прервал его Мицо, — но не более того. Сам по себе он для меня ничего не значит.
— Возможно, мне удастся по-иному спланировать свой график.
— Времени слишком мало, и вообще, слишком поздно. — Мицо взял под руку Нефритовую Принцессу и коротко кивнул: — Всего хорошего, мистер Ричтер. Желаю успеха во всех ваших начинаниях.
— Да, вот еще, — спокойно произнес Трейси, когда пара пошла прочь. Мицо остановился, отпустил руку женщины и обернулся. — Мой отец очень болен, он больше не может работать так... как работал когда-то. Но он по-прежнему человек чести, каким был всегда.
Трейси замолчал. Лицо японца было непроницаемым, с таким же успехом можно было пытаться прочесть мысли на идеально ровной стене. Даже черные глазки не мигали.
— Он довольно долго работал над одним проектом... я не знаю, над каким. Он никому об этом не говорил... даже мне. Но я знаю, что это нечто революционное, принципиально новое в области выживаемости человека.
Наконец по лицу Мицо пробежала какая-то тень. Трейси колебался, словно ему предстояло принять важнейшее решение, весь вид его свидетельствовал о неуверенности.
— Информация по проекту у меня с собой. Я... я забрал ее у отца, потому что он не может больше этим заниматься.
— Что вы хотите от меня, мистер Ричтер? — голос Мицо стал резким и шершавым, словно рисовая бумага.
— Я хочу показать это вам, — Трейси изобразил голосом волнение, — я хочу, чтобы научили меня тому, что умеете. Я хочу завершить работу отца.