– Сейчас же у Тимохи короткая прическа. Что изменилось?
– К армии готовится. Он даже бегать по утрам решил, да все как-то не получается, все на следующий понедельник переносится.
Не всем такое дружеское расположение военрука к иностранцу понравилось. Представь – нас он тиранит, а с Самуэлем разговаривает не как со студентом, а как с коллегой, с равным. Решили пошутить. Как-то перед уроками в аудитории, где должны были проходить занятия у иностранцев, написали мелом на классной доске «ККК», что означает Ку-клукс-клан. Самуэль вошел первым, молча стер надпись. Вечером в общежитии, говорит: «Что вы, как шакалы, на доске пишете? Вкопайте на стадионе под нашими окнами крест и подожгите его»[4]. Больше у нас шуток на расовые темы не было.
Если твое расследование зайдет далеко, то тебе наверняка скажут, что у меня и Самуэля были странные отношения. Действительно, я общался с ним больше других жильцов общежития и понял, что я для него вроде говорящей собаки, которую забавно послушать. Самуэль был марксистом до мозга костей. Все, кто не разделял его революционные идеи, делились на две группы: «попутчики» и «враги». Я был «попутчиком». Я в тонкостях марксизма-ленинизма не разбираюсь, но Самуэлю от кого-то надо было узнать об особенностях жизни в Сибири, вот он и расспрашивал меня обо всем, просил провести обзорные экскурсии по городу.
– Если Самуэль такой правильный, почему же он с парня за выбитый зуб золото потребовал?
– Парень-то не марксист! Если человек не марксист, то он уважения не заслуживает. «Марксист» в понятии Самуэля – это фанатик, в духе стихотворения:
Нам солнца не надо – нам партия светит!
Нам хлеба не надо – работу давай!
– Самуэль и Паунтье не враждовали?
– О, тут надо понимать особенности национально-освободительных движений в борьбе с колониализмом! Ты представляешь расстановку сил во время гражданской войны в Испании? Не ломай голову, я тебе расскажу. Против генерала Франко воевали интербригады со всего света. Там были отряды советских добровольцев, коммунисты со всей Европы, троцкисты, анархисты, социалисты. Если бы они совместно не держали фронт, то насмерть перегрызлись бы между собой. Че Гевара, анализируя поражение республиканцев в гражданской войне, писал, что для достижения общей цели на первоначальном этапе стоит забыть о межпартийных разногласиях. Для Самуэля борьба с колониализмом не закончилась, а перешла в новую стадию – борьбу с неоколониализмом и американским империализмом. Чернокожий Пуантье для него соратник в борьбе – значит, друг. Хреновый такой друг, на которого нельзя положиться, но ни в коем случае не враг. Единственная стычка между ними произошла из-за Санька Медоеда. В остальном они ладили. Еще Самуэль неодобрительно относился к… – Полысаев испуганно воскликнул: – Ой! – и прервался на полуслове.
Я покровительственно хмыкнул, насмехаясь над его детской непосредственностью:
– Про Веронику Гулянову начал рассказывать, да осекся?
Он молча кивнул.
– Леня, мы здесь, на заводе, в общежитии, все в одной лодке. Все равны, как голые в бане. Если мы будем морализировать и выявлять друг у друга недостатки, то рассоримся вдребезги и превратим нашу жизнь в ад. Я – враг условностей, я живу по своим законам и меряю людей своей меркой. Для меня главные критерии в оценке человека не праведный пуританизм и соответствие общепринятым стандартам, а личные качества. Порядочный он или нет, умный или глупый. Можно на него положиться в трудной ситуации или он предаст тебя при первой опасности. Я не собираюсь осуждать Веронику за ее отношения с чернокожими, так что давай валяй. Что там у них было?
– По общежитию прошел слух, что Вероника собирается замуж за парня из Гамбии. Самуэль этого допустить не мог. Он считал Веронику мещанкой, инертной особой, которая после замужества будет отвлекать супруга от борьбы с колониализмом. Открыто выступить против отношений Вероники и африканца он не мог, так как это походило бы на расизм наоборот, на черный расизм, и он пошел другим путем. Самуэль встретился с директором техникума, побеседовал с ней. Через неделю Вероника разорвала отношения с гамбийцем и перешла на заочное отделение.
– Так вот кто стукач! – воскликнул я.
– Как ты не понимаешь! – обиделся Полысаев. – Для Самуэля это не наушничество, не стукачество, а одна из форм революционной борьбы. Он ни от кого не скрывал, что был у директора на приеме.
– На него в общежитии не ополчились?
– Мнение учащихся его не интересовало в принципе, а у себя, на пятом этаже, Самуэль был высшим авторитетом. Восставать против него никто бы не посмел. Военрук, кстати, негласно поддержал его. Из каких соображений он это сделал, не знаю, но явно не с целью продвижения революции в Африке. Скорее всего, не захотел, чтобы привлекательная русская девчонка навсегда покинула Родину и отправилась куда-то в дебри Западной Африки.
– Мне бы тоже было жалко, если бы Вероника сгинула от малярии где-нибудь в крохотном поселке без канализации и водоснабжения.
– Про Самуэля вроде бы все. В этом году он получит диплом и уедет в Гвинею-Бисау. Бухгалтером работать не пойдет, займется партийной работой.
– Зачем ему диплом?
– Советское образование – это очень престижно. «Я учился в СССР». Этими словами все сказано. Это как знак качества, признак надежности, преданности идеалам антиколониализма. На кого ты учился, получил диплом о высшем образовании или только о среднем специальном, это уже никому не интересно. Представь ситуацию, что ты – африканский президент и тебе надо построить плотину для орошения земель. У тебя есть инженер, получивший образование за границей. Доверять ему серьезное дело не стоит. Кто его знает, какие знания он получил? Для строительства плотины ты выпишешь из СССР настоящего инженера, работу оплатишь поставками бананов и кофе, а своему инженеру доверишь партийно-политическую работу среди рабочих, чтобы они прониклись важностью стройки для развития народного хозяйства.
– Давай про Пуантье.
– Жан-Пьер был сволочью, каких свет не видывал. Представь, ты стоишь в коридоре в общежитии. Он проходит мимо и как даст тебе затрещину: «Ты что посреди дороги встал, места мало?» На девчонок смотрел с такой похотью, что они старались с ним взглядом не встречаться и наедине не оставаться. Но стоило ему прийти в учебный корпус или заметить рядом педагога, как он тут же преображался и становился прилежным студентом и активным общественником.
Урок мужества в актовом зале. Пуантье и Самуэль как герои войны стоят на сцене рядом с нашими ветеранами. Заиграли «Интернационал». Все встали по стойке «смирно», руки по швам, и только один Пуантье отдал революционный салют. Как отдавать комсомольский салют, знаешь? Левую руку надо сжать в кулак и поднести к груди. Революционный салют отдают точно так же, но кулак держат тыльной стороной к себе, демонстрируя врагам готовность в любую секунду вступить в бой. Военрук, когда увидел, как один-единственный человек в зале продемонстрировал готовность к борьбе за идеалы интернационализма, сжал зубы, подался вперед. Если бы в этот миг Пуантье призвал Берга за собой на баррикады, военрук не задумываясь пошел бы за ним. Как не любить и не уважать такого студента!
Но в общежитии он нам прохода не давал, гнобил всех, пока Санек Медоед не появился. После их конфликта Санек списался с земляками в Москве, и они узнали, что Пуантье в Анголе не был, а все его рассказы о войне – выдумки. Отец Пуантье служил в одной воинской части с нынешним президентом Конго Сассу-Нгессо. Вместе они участвовали во всех государственных переворотах, в репрессиях против врагов революции. После прихода к власти Сассу-Нгессо отблагодарил Пуантье-старшего – поставил его вторым секретарем столичной партийной организации.
Жан-Пьер до 22 лет из Браззавиля никуда не выезжал, отсиживался под крылышком у папаши. В 1977 году в Конго произошел очередной военный переворот. Отец, от греха подальше, отправил сына в сельскую местность – руководить полеводческим кооперативом. Как только смута улеглась, он вернулся в столицу. Через два года друг его отца совершил военный переворот и стал во главе республики. Тут-то у Жан-Пьера от вседозволенности крышу снесло, и он совершил нечто такое, что даже его всесильный папаша не смог замять. Сыночка надо было спрятать куда-то на время, пока шум уляжется. Самый верный путь – в Анголу. Что бы он ни натворил на родине, с войны вернется героем.
Но Жан-Пьер решил жизнью не рисковать, уехал на север Конго бороться с браконьерами. Там он схлопотал пулю от охотников за экзотическими животными и вернулся в столицу лечиться. Скандал вспыхнул с новой силой, и папа отправил его учиться в СССР. Больше про него Санек ничего не узнал. Теперь о самом Саньке. Вот уж кому учеба была на фиг не нужна, так это ему. Санек всю жизнь воевал, и если бы не ранения и болезни, то остался бы в Анголе. Когда здоровье стало подводить, руководство партии послало героя борьбы с колониализмом учиться в СССР. В военное училище его не приняли по состоянию здоровья, в гражданских вузах места не было, и выбор пал на наш техникум.
Как объяснил мне Самуэль, Санек приехал в Советский Союз, чтобы постоянно быть под присмотром наших медиков. В Гвинее-Бисау медицина находится в зачаточном состоянии, а у нас, сам понимаешь, любого больного на ноги поставят! Наша медицина – одна из сильнейших в мире. Как человек Санек блеклый, неинтересный. Представь, что ты пришел в собачий питомник. Идешь мимо клеток. Одни собаки лают, рвутся тебя покусать, другие хвостом виляют, просят погладить. В самом углу лежит больной пес и о чем-то своем размышляет. Этот пес – Санек Медоед. Он еще не отошел от войны. Мысленно он все еще в Анголе.
Военрук пытался привлечь Санька к общественной деятельности, но тот отмахнулся, и Берг от него отстал. О, вспомнил интересный момент! Как-то военрук разоткровенничался и говорит: «Наша главная задача состоит не в обучении иностранных студентов, а в их морально-политическом воспитании. Из СССР они должны вернуться друзьями нашей Родины, убежденными сторонниками построения социализма». Объяснять Саньку преимущества социализма так же глупо, как пионеру пробраться на областное комсомольское собрание, выскочить к трибуне и начать присутствующих азам марксизма-ленинизма учить.