– Было дело! – согласился я. – С детства не ем пряники. Лягушку живую с голодухи проглотить могу, а пряник – не буду.
Я встал, воткнул в розетку чайник.
«Интересно, что она еще про меня знает? – промелькнула мысль. – Сейчас главное – не углубиться в мелочи, не перейти на мои кулинарные пристрастия, иначе нить разговора потеряем».
Вероника не думала уходить от разговора. Начала так начала!
– Представь: ты познакомился с девушкой, хорошенькой блондиночкой, как Лариса Калмыкова. Вы встречаетесь долго-долго, целую неделю. Вам интересно вдвоем: есть о чем поговорить, в кровати у вас все отлично – препятствий для женитьбы нет. Скажи, перед тем как повести подругу в ЗАГС, ты поинтересуешься, кто ее родители, где она работает и кем будет работать через десять лет? Предположим, на ее прошлое тебе наплевать, но о будущем-то ты должен задуматься? Серьезные отношения начинаются с быта, а не с любви.
– Кроме Ларисы других примеров не было? – поддел я.
– Марина Селезнева пойдет? – ответно сыронизировала она.
– Нет, конечно. С Мариной будет как в анекдоте: «Я не обиделась. Я просто не могу так сразу сосчитать, сколько парней было до тебя».
– Так вот, все вокруг умные, а меня почему-то за дурочку держат: увидела Вероника африканца и тут же решила выйти за него замуж и в Гамбию уехать. По законам Гамбии мужчина может иметь до четырех жен. Откуда я знаю, сколько жен Адам на родине оставил? Паспорта его я не видела и не спрашивала, а он о женах молчал. Представь, приехала я в Африку, познакомилась с его женами, поселилась в хибаре без водопровода. Утром, до восхода солнца, дали мне в руку мотыгу и отправили на плантацию хлопковые кусты окучивать. К кому жаловаться побежишь? К консулу? Так к нему еще дорогу найти надо, а как ее найдешь, если я ни по-английски, ни на местном языке двух слов связать не могу? Адам говорил, что будет в сельскохозяйственном кооперативе бухгалтером работать, а где этот кооператив находится, молчал. Дураку понятно, что где-то в дебрях Африки. Романтика! Днем из-за жары на улицу носа не высунешь, а ночью гиены под дверью воют, сожрать тебя живьем хотят. Не собиралась я за него замуж никогда, даже в мыслях такой чепухи не было.
– Откуда тогда эти разговоры пошли?
– Самуэль приревновал. Там как дело было… Тебе рассказывать с самого начала или с моего изгнания из техникума? В начале было слово, и слово было «общественно-патриотическая работа». Руководство техникума считает, что иностранные студенты в обязательном порядке должны принимать участие в общественно-политических мероприятиях.
В конце октября 1981 года военрук решил провести урок мужества, посвященный Октябрьской революции. Участников революции, естественно, не нашли, о чем со сцены говорить, было непонятно. Режиссер из драмтеатра написал сценарий «Октябрьская революция – заря освобождения порабощенных народов Азии и Африки». Тему урока выбрали только потому, что у нас африканцы учились. Если бы их не было, то говорили бы об освобождении пролетариата или о единстве народов СССР. Октябрьская революция – такая тема, что под нее можно все что угодно подогнать. «Октябрьская революция – мощный стимул для развития животноводства и птицеводства». Что, не тема, что ли?
Ведущими урока выбрали меня и Самуэля. С ним все понятно: герой национально-освободительного движения, Че Гевара наших дней. Спрашивается, почему соведущей выбрали меня – не общественницу, не отличницу, обычную ученицу третьего курса? Военрук с солдафонской откровенностью сказал: «Ты подходишь нам по фактуре: коса до пояса, славянские черты лица, крепкая фигура». Хорошо еще, не сказал, что на мне шпалы возить можно. Я в отчаянии хотела косу обрезать, потом побоялась, что это сочтут за вызов и такую характеристику после окончания учебы напишут, что в тюрьму не возьмут. Пришлось взять сценарий и начать репетировать выступление.
Совместный труд сближает, совместные репетиции подталкивают мужчину и женщину к более тесному общению. Я и Самуэль все вечера проводили вместе. Иногда он приходил к нам в комнату – порепетировать выступление в неформальной обстановке. Оказалось, что он не такой уж фанатик перманентной революции, каким себя выставлял. Обычный мужчина, соскучившийся по женскому обществу. Дня за два до урока мужества мы остались вдвоем в актовом зале. Зашла техничка, нас не заметила, погасила свет. Самуэль тут же обнял меня, стал целовать. Мне почему-то стало до того противно, что я вырвалась и убежала. Если бы он не рванул ко мне, как изголодавшийся зверь, если бы не был так уверен, что я отвечу взаимностью, то я бы, наверное, задержалась… на какое-то время.
Вероника вновь проверила пуговичку на халате, потом продолжила:
– Провели урок мужества блестяще, без сучка без задоринки. Чернокожие мужчины смотрелись со сцены очень эффектно, как герои войны, сошедшие с кадров черно-белой кинохроники, но девчонки из общежития заметили, что в отличие от репетиций я и Самуэль держимся на расстоянии. Так началась наша взаимная неприязнь. Казалось бы, между мной и Самуэлем ничего такого не произошло. Он хотел меня поцеловать, я убежала. Был бы он русским, об этом случае вспоминать бы не стоило, но Самуэль затаил на меня обиду, как будто я что-то пообещала, а в последний момент оставила его с носом.
– На репетициях, наверное…
– Не было ничего такого! – перебила Гулянова. – Один раз он меня обнял за талию, я руку убрала, он не обиделся, а тут…
– Как-то мелочно для героя войны.
– Кто сказал, что он герой? Он приехал в чужую страну в берете со звездой и значком, похожим на значок «Отличник Советской армии». Больше про него никто ничего толком не знает. Автобиографию он написал сам, никто ее не проверял. Разнарядку на учебу получил в местном райкоме. А там кто знает, по каким критериям в Советский Союз отправляют? Представь, ты приехал в Африку и стал рассказывать, что у нас зимой по улицам медведи ходят. Поверят ведь? Поверят. У меня знакомые в Москве были, разговорились с местными, они спрашивают: «Вам не страшно жить? Волки ведь по улицам бегают, загрызть могут».
– Какие-то у вас липовые герои революции подобрались.
– Не ты один это заметил. Тимоха как-то сказал: «Если Пуантье и Самуэль – герои войны за освобождение Африки, то почему они на бухгалтеров учиться приехали, а не пошли по партийной линии? Секретарь райкома гораздо престижнее, чем счетовод в сельскохозяйственном кооперативе». Один Санек Медоед ни у кого сомнения не вызывал, но он весь больной, не понять, в чем душа держится.
– С Самуэлем понятно. Ты отказала, он затаил обиду. Потом появился Моро. Он хорошо по-русски говорит? Мне довелось с ним словечком переброситься. «Каг дила?» – передразнил я африканца.
– Придуривается. Адам хорошо владеет русским. Говорит, конечно, с акцентом, но слова не коверкает. Я познакомилась с ним в сентябре прошлого года. Опять-таки общественно-политическое мероприятие! Урок мира. Косу я обрезала, но руководство вновь выбрало меня ведущей. «Приедут из горкома партии, мы не можем ударить в грязь лицом. У тебя есть опыт выступления на сцене, тебе и вести урок». Соведущий – Самуэль.
Приглашенный режиссер, преподаватель из института культуры, посмотрел репетицию, отозвал военрука и говорит: «Меняйте пару. Из зала видно, что мужчина и девушка даже стоять рядом избегают, словно она брезгует его обществом».
Встал вопрос: кого менять? Самуэля нельзя, он – лицо техникума. Герой войны, берет со звездой – чем не реинкарнация Че Гевары? Решили вместо меня ведущей сделать второкурсницу, а меня оставили на вторых ролях.
Адам также участвовал в уроке, что-то рассказывал об агрессивной сущности империализма. Волей-неволей мы стали общаться, и тут я выяснила, что он – отличный собеседник, умный, начитанный, без героического прошлого. Провели урок, но отношения прерывать не стали. Однажды он попросил меня показать город. Мы поехали в центр, и я пожалела, что согласилась на авантюру. Видел бы ты, как на меня смотрели прохожие, особенно женщины. Я по их лицам читала, что они обо мне думают. Больше я на такие эксперименты не осмеливалась, с Адамом за пределы микрорайона не выходила, но этого оказалось достаточно, чтобы по техникуму поползли слухи, что я собралась за него замуж.
Вероника посмотрела на часы:
– Ты есть не хочешь?
– Ха! – удивился я. – Покажи мне холостяка в нашей общаге, который откажется от горячего ужина.
– Вчерашние макароны по-флотски будешь?
– Я и позавчерашние съем, и недельной давности. Макароны по-флотски, с тушенкой – это же деликатес, изысканное кушанье. Я не моряк, но макароны по-флотски уважаю. Тебе помочь?
– Сиди пока. Я разогрею, позову тебя принести.
15
Почти каждый субботний вечер я ложился спать полуголодным. Найти пропитание в этот день было непросто: городские столовые уже не работали, заводская столовая закрывалась в пятницу, в ресторане ужинать было накладно. Каждую субботу приходить в хлебопекарный цех за дармовой яичницей совесть не позволяла. Можно было готовить самому, но мои кулинарные способности не распространялись дальше яичницы. Пару раз я пытался пожарить картошку, но каждый раз терпел фиаско: блюдо у меня получалось пережаренное и недожаренное одновременно. Что говорить, всю жизнь меня кормили или родители, или государство! Необходимости учиться готовить пищу самому не было.
Большая часть холостяков в общежитии по субботам также голодала. Некоторые рыскали по общежитию в надежде перехватить знакомую девушку, возвращающуюся из кухни со сковородой картошки, пожаренной на сале. Слово за слово, умеренная лесть о божественном запахе истекающих соком шкварок – и появлялся шанс быть приглашенным на ужин. Кто не хотел навязываться на угощенье, тот шел проверенным путем: после обеда в общежитие поднимали ведро вина, которого хватало и на субботний вечер, и на утро воскресенья. К вину полагалась нехитрая закуска: соленое сало от родственников из деревни, несколько луковиц с рынка, хлеб, соль, вареные яйца, повидло, орехи арахис – все с завода. После пары стаканов вина чувство голода притуплялось, а потом проходило вовсе. Я пьянствовать каждый выходной не мог, так что ложился спать с урчащим желудком. Мой здоровый молодой организм считал хлеб с маслом перед сном издевательством, а не пищей.