От нечего делать, посматривая на часы, я стал прикидывать, что можно купить на 60 копеек. Итак, на разницу между стоимостью «Пшеничной» и «Андроповской» можно было купить пачку болгарских сигарет с фильтром и 10 коробков спичек, почти три пачки папирос «Беломорканал», 4 пачки сигарет «Прима» и 4 коробка спичек, два плавленых сырка «Дружба» и пачку «Примы». Если ни закусывать, ни курить не хотелось, то можно было проехать 10 раз на автобусе, 12 раз на троллейбусе или 20 раз на трамвае. Можно было купить хлеба…
В дверь позвонили. Я открыл. На пороге стояла Марина Грачева собственной персоной. Выполняя указания Вьюгина, я постарался придать лицу каменное выражение. Увидев меня, Грачева опешила и спросила не по инструкции:
– Где Сергей?
– Здесь нет такого, – с легкой усмешкой ответил я.
– Как нет? Он же… Это…
– Вы, наверное, от кого-то приехали? – подсказал я.
– Точно! – спохватилась Грачева. – Я от тети Клавы.
– Давно старушку не видел! Как она там, еще не померла?
Я впустил девушку в комнату. Судя по первой реакции, она меня не узнала. Немудрено! Она перевелась на первый хлебозавод еще до моего заселения в общежитие хлебокомбината, так что мы с ней ни на территории комбината, ни в общежитии не сталкивались. Несколько раз я видел ее со стороны, она же, скорее всего, меня вообще не видела, а если и видела, то не обратила внимания. Одета Марина была с иголочки: короткая беличья шубка, на голове шотландский мохеровый шарф, на ногах импортные сапоги. На правой руке Грачева носила перстенек и обручальное кольцо. Кольцо было первой линией обороны, предназначенной для отпугивания особо прытких парней, желающих познакомиться с очаровательной блондинкой.
Грачева не стала снимать верхнюю одежду, осторожно села на самый краешек единственной табуретки в комнате.
– Где Сергей? – еще раз спросила она.
Я уловил в голосе девушки тревожные нотки. Ей явно не хотелось менять оперативного сотрудника, с которым привыкла иметь дело.
– Я не уполномочен отвечать на эти вопросы, – сухо ответил я.
– Теперь… как… это… – Она покрутила кистью руки перед собой, но правильную формулировку не подобрала.
– На той неделе, я думаю, он будет в деле.
– Нормально, – со вздохом облегчения ответила она.
Во время этой короткой беседы Грачева откровенно изучала меня и пришла к неутешительным выводам: «С этим молодым человеком дело иметь не стоит».
Как новый куратор я ей не подходил. Почему? Не знаю.
– Финальная игра состоится 6 апреля в 17.00 в поселке Откормсовхоз, улица Пролетарская, дом 3. Вести игру будет Хозяин, с ним – два ассистента. После игры финалист поедет на другой адрес. Куда, я не знаю. Я в игре участия принимать не буду.
– Это все? – стараясь оставаться невозмутимым, спросил я.
– Это не просто все, – неожиданно разозлилась Грачева, – это все, что только можно было узнать!
Она встала и, не прощаясь, вышла. Я мысленно несколько раз повторил адрес, сел за обеденный стол, покрытый прорвавшейся в нескольких местах клеенкой, закурил, чтобы унять бешено стучавшее сердце. Внешняя невозмутимость стоила мне огромного внутреннего напряжения, и теперь, перед тем как выйти на улицу, мне надо было прийти в себя.
«Марина Грачева была настроена на более длительную беседу, – отметил я. – Вначале она хотела снять шарф с головы, потом передумала. Вывод: при Матвееве она бы разделась. Сообщение у Грачевой было коротким. Чем бы они занимались в остальное время?»
Придя в норму, я вернулся в отдел, доложил Клементьеву о встрече. Он молча выслушал, занес адрес в блокнот для секретных записей, спрятал блокнот в сейф, кивком разрешил идти. Я остался на месте.
– В чем дело? – недовольно спросил Геннадий Александрович.
– Игра, о которой сообщал агент, это игра в карты?
– Предположим, да.
– Агента зовут Марина Грачева, ей 20 лет. В прошлом году она окончила пищевой техникум, по распределению пришла работать на хлебокомбинат. Перевелась на другую работу еще до моего прихода. Дальше продолжать?
– Не пойму, куда ты клонишь? Встретил знакомую девушку, что с того?
– Я чувствую себя человеком, попавшим в темную комнату и пытающимся на ощупь определить, кто передо мной: голова дракона из папье-маше или живой дракон. Единственное, что я хочу знать, – в чем заключается игра?
– Грачева узнала тебя?
– Мы незнакомы. Она, возможно, встречала меня около заводской столовой или в общежитии, но не запомнила.
– Эта игра очень важна для нас…
– …Геннадий Александрович, – дерзко перебил я, – если вы мне доверяете, то выслушаете меня. Если нет – я пошел. Задание о встрече я выполнил, с кем встречался – забыл. Если вы дадите мне пять минут, то посмотрите на эту игру с другой стороны.
Что мы имеем? Убит иностранный студент. Врагов у него было полно, но ни у кого из них не было веской причины навсегда избавиться от Пуантье. Единственный человек, который бы не раздумывая ликвидировал его, – это Шутова Ирина. Она ближайшая подруга Грачевой. Возможно, это совпадение. Шутова с ее ненавистью – отдельно, Грачева с карточной игрой – отдельно. Едем дальше. Пуантье, изнасиловавший Шутову, – заядлый картежник, чуть ли не профессионал. Если игра, о которой сообщила Грачева, ведется на деньги, то у Пуантье они были. Ему бы долларов и франков хватило даже в американском казино сыграть. Потратился бы, проигрался, папочка из Браззавиля еще бы подбросил. Адам Моро, бывший любовник Вероники Гуляновой, тоже картежник. Он из скромной семьи, но денег на игру мог бы занять. Не знаю, хватило бы у Шутовой смелости ткнуть Пуантье «электрическим хлыстом» в спину или нет, а вот у Вероники бы точно хватило. Забавный получается клубок. Пуантье-игрок и Пуантье-труп. Вокруг него, живого и мертвого, одни и те же лица. Это не может быть простым совпадением, в этом что-то есть.
Клементьев задумался. Как профессионал, он понял, что от моих доводов просто так отмахнуться нельзя. Несколько совпадений не могут быть случайностью. Вернее, могут, но с очень маленькой долей вероятности. В неведомую мне операцию под названием «Игра» я добавил нитей, и получился растрепанный клубок, моток пряжи, который так или иначе надо привести в порядок. Лучше всего – распутать. Если часть клубка оставить в запутанном виде, то неизвестно, к каким последствиям это приведет. Вдруг выяснится, что к убийству Пуантье имеют отношения участники игры, например, загадочный Хозяин?
– У клубка две нити, – догадавшись, о чем думает Клементьев, сказал я. – Пусть Матвеев тянет за свою, а я потяну с другой стороны. Но мне надо знать, в чем суть клубка, в чем заключается игра и почему она так важна для нас.
– План операции известен руководству УВД. Если мы провалим его реализацию, то будем очень бледно выглядеть. Если провал операции будет связан с участием в ней неподготовленных лиц, то с меня с живого шкуру спустят.
– Это я-то неподготовленный сотрудник? – по-настоящему обиделся я. – А кто подготовленный? Матвеев? Пускай он разрабатывает игроков. Я же в его дела не лезу. Я просто хочу узнать суть игры и понять, имеет она непосредственное отношение к убийству или нет.
Клементьев был мудрым и осторожным человеком. Поняв, что надо действовать, он принял единственно верное решение:
– Поезжай к Матвееву. Скажешь, я велел ввести тебя в курс дела. В подробности пусть не вдается, конкретных имен и фамилий не называет. Но учти! Если провал операции будет по твоей вине, то я отделаюсь неполным служебным соответствием, а тебя от оперативной работы отстранят навсегда. Придется продолжить службу в дежурной части самого захудалого медвытрезвителя. Клеймо неудачника легко получить, избавиться от него сложнее.
В этот день я к Матвееву не поехал. Денег у меня с собой не было, а проведывать больного товарища с пустыми руками как-то не принято. Я сообщил Клементьеву, что встречусь с Матвеевым на следующий день, и поехал в общежитие. Не успел я войти в комнату, как пришел Полысаев.
– Андрей, я не борец за справедливость, я вообще не борец, но за Пашу заступиться хочу. Тимоха рассказал мне о вашем разговоре, и ты мог его неправильно понять. Паша не гомик, он нормальный парень, просто некрасивый и застенчивый.
– Я же не говорил, что он извращенец. Паша мог стать жертвой насилия.
– Не стал бы его Пуантье насиловать, а остальные и подавно! Пуантье, скорее всего, врал, что насиловал пленных в Анголе. Я что-то не замечал, чтобы он на мужчин смотрел как на объект сексуального влечения. Изнасиловать, чтобы показать свою звериную силу и мощь, он бы, наверное, смог, да вот Паша на роль сильного противника не подходит. К тому же у них были нормальные отношения.
– В смысле? – насторожился я. – Я пока о Жан-Пьере ни одного хорошего слова не слышал. По всем рассказам он монстр, чудовище.
– Даже у чудовищ бывают друзья, – устало возразил Полысаев. – Паша, конечно, не был другом Пуантье, даже приятелем не был, но он был практически единственным из учащихся, кто поддерживал с ним отношения. Если на улице мороз, то Пуантье мог его в магазин послать за сигаретами. Пачку хороших сигарет для себя, пачку «Астры» – для гонца. Паша из бедной семьи, в одном пиджаке два года ходил, пока рукава на локтях не залоснились так, что пиджак выбросить пришлось. Жан-Пьер за мелкие услуги ему иногда денег на карманные расходы подкидывал, но это было по-дружески, без всяких намеков.
– Паша еще учится? – уточнил я. – Как он воспринял гибель Пуантье?
– Говорят, был испуган.
– Чем?
– Представь: ты общаешься с человеком, поддерживаешь с ним отношения, а он взял да умер без видимых причин. Паша слабохарактерный, близко к сердцу трагическое известие принял.
– Леня, африканцы пили возбуждающий настой из корней?
– Почему пили? До сих пор, наверное, пьют. Они называют его «ту-кава». Пьют в открытую, ни от кого не таясь, но редко. Банка с ту-кавой у Моро в комнате на подоконнике одно время стояла. Комендантша спросила: «Что это?» Адам ответил: «Африканский чайный гриб. Помогает восстановить силы после пребывания на холоде». Пуантье, насколько мне известно, только перед соревнованиями треть стакана пропускал, чтобы взбодриться и усталости не знать.