– С чего же ты хочешь начать? – с поддевкой спросил Вьюгин. – С Грачевой?
– Нет. С человека, нарисовавшего в мужском туалете гроб на колесиках. Я догадался, кто он, и знаю, как его взять за жабры. От него перейду или к соседке по общежитию Шутовой, или к Грачевой.
– Кстати, что у нас с ней? – спросил у заместителя Вьюгин.
– Я приказал Матвееву закрыть агентурное дело в связи с утратой доверия и устно предупредил его: если он продолжит поддерживать связь с Грачевой, я возбужу служебную проверку по факту провала реализации оперативной разработки.
– В воскресенье я заступаю ответственным по отделу. Пошли ко мне Матвеева. Я на пальцах объясню ему, с кем стоит изменять жене, а от кого стоит держаться подальше.
Вьюгин посмотрел на меня, усмехнулся:
– Работай, коли заняться больше нечем! Но учти: влипнешь в историю – мы тебя вытаскивать не будем. О Матвееве можешь не беспокоиться. Он покровительствовать Грачевой больше не будет.
В общежитие я вернулся около 13.00. Общага была пустой. Почти все жильцы собрались на проводы Тимохи в заводской столовой. Я, недолго думая, пошел туда, но вовсе не с целью поднять тост за будущего солдата. Во-первых, я не мог упустить возможность наесться до отвала за счет хлебокомбината, во-вторых, мне был нужен Полысаев.
В столовой я сел за столик в углу, чтобы не попасться на глаза главному механику, выступающему в роли тамады. В разгар веселья я, сытый и практически трезвый, вышел вслед за мужиками покурить на улицу, отозвал Полысаева в сторону.
– Привези ко мне Пашу Носенко, – велел я.
Леонид Полысаев был слегка пьян, так что вначале не понял, чего я хочу.
– Куда привезти? Когда? – вытаращил глаза он.
– Ко мне в комнату. За стол больше не возвращайся. Поезжай в техникум, найди Носенко и объясни ему, что если я сегодня вечером не переговорю с ним с глазу на глаз, то в понедельник пускай будет готов отправиться на нары. Мы с ним церемониться не будем. Прямо во время занятий арестуем.
Полысаев не двинулся с места. Он еще не понял, шучу я или нет.
– Леня, ты, кажется, по собственной инициативе прибежал ко мне и заверил, что Носенко – славный парень. У тебя есть шанс спасти его. Действуй! Все в твоих руках.
Полысаев кивнул и поспешил в общежитие. Я отыскал среди курильщиков Тимоху.
– Извини, не могу принять участие в торжествах, но завтра я весь день свободен. Заходи в любой момент, посидим, потолкуем, вспомним, как ты за моей Ларисой чуть не приударил.
Тимоха попросил подождать, скользнул в столовую, вернулся с бутылкой водки.
– Спер, пока никто не видел, – объяснил он. – Водку можешь выпить за мою предстоящую службу. Завтра я обязательно зайду к тебе попрощаться, а пока, сам понимаешь, ждут!
В комнате я не удержался, открыл бутылку, выпил граммов сто, закурил.
«В классической криминалистике расследование преступлений опирается на исследование материальных доказательств. Приезжает Шерлок Холмс на место происшествия, встает на колени, ползает по комнате, обнаруживает человеческий волосок, отпечаток ботинка и окурок сигареты. Внимательно изучает их в лупу и говорит:
– Убийство совершил сын барона. Ему двадцать пять лет, окончил Оксфорд, вчера на ужин ел запеченного фазана с яблоками.
Присутствующие при этом чуде полицейские и доктор Уотсон изумляются:
– Холмс, как вам удалось это узнать?
– Элементарно, друзья мои, элементарно! Сына барона свидетели видели выходящим из этого дома вчера вечером, в час убийства. После совершенного злодеяния он поехал в ресторан, где ужинал за соседним со мной столиком. Я не мог не заметить, как у него дрожат руки, когда он прикуривал сигарету точно такой же марки, что и окурок, который я обнаружил около лужи крови. Днем ранее сын барона нечаянно наступил мне на ногу на приеме у министра иностранных дел. Я знал о том, что отношения между бароном и сыном осложнились после дела о наследстве, и специально не стал стирать со своего ботинка отпечаток его обуви. Можете убедиться, господа, они совпадают!
– Гениально! – восхищаются полицейские, а доктор Уотсон строчит в блокнот наброски для новой книги.
Но что делать, если по делу нет никаких вещественных доказательств, а подозреваемые – есть? Отказаться от расследования или прибегнуть к испробованным методам: шантажу и запугиванию? В использовании противозаконных методов нет ничего дурного. Главное, против кого они применяются и какие будут иметь последствия. Подбросил же Глеб Жеглов Кирпичу кошелек – и ничего, вся страна в восхищении от его ловкости и смекалки. Один только наивный Шарапов возмущен, но ему простительно. Он еще не стал сыщиком и вряд ли когда им станет. Преступления в белых перчатках не раскрывают. Нельзя копаться в грязи и остаться чистеньким».
В коридоре раздались голоса первых возвращающихся с торжеств жильцов. Соседи по этажу всю пятницу и в ночь на субботу запасались вином и сейчас собирались продолжить веселье вдали от начальства. Похоже, им предстояла веселенькая ночь.
«Почему я хочу довести дело до конца? – спросил я себя. – Пуантье был законченным мерзавцем, сволочью. Друзей в общежитии техникума не имел и не стремился иметь. Ему нравилось быть одиночкой, презирающим окружающих. За время учебы конголезец нажил много недоброжелателей и даже врагов, но все до поры до времени было тихо, пока не произошли некие события, закончившиеся трупом в кабинете машин и оборудования. В чем была суть этих событий? Кто в них участвовал? Кто решился на убийство? Самый реальный кандидат – Марина Грачева. Она больше остальных была заинтересована в ликвидации Пуантье. Грачева могла собственноручно прикончить наглого картежника, а могла выступить инициатором и организатором его убийства. Путь к Грачевой лежит через Носенко и Шутову. Носенко я поколю, а вот Иру Шутову мне трогать жалко. Слишком она безобидная и потерянная, инертная, как амеба, впадающая в анабиоз».
За окном водитель хлебовозки посигналил, требуя открыть ворота. Я от неожиданности вздрогнул, затушил сигарету и продолжил размышления:
«В сентябре у Пуантье появился «электрический хлыст». Судя по всему, он привез его с летних каникул и намеревался использовать в случае конфликта с картежниками или помощниками Мелкумяна. Перед тем как пустить «хлыст» в дело, Пуантье был обязан проверить работоспособность прибора. Где это сделать? Во Франции? В Москву Пуантье летел через Париж, там, наверное, он и купил «хлыст». Проверять его на парижских бомжах было опасно. Франция – не СССР. У нас конголезец гость, иностранец, представитель дружественной страны, а во Франции он – никто, выходец из бывшей колонии. Такого за совершение правонарушения не грех и посадить в тюрьму на отдаленном острове.
На месте Пуантье во Франции я бы прибор в дело не пускал, не рисковал понапрасну. Где у нас в Сибири проверить «электрический хлыст»? Пойти на свалку, испробовать на бродячей собаке? Был бы Жан-Пьер не чернокожим, а европейцем или даже азиатом, он бы так и поступил, и никто бы на него не обратил внимания, кроме местных бомжей. Почти двухметровый негр, никем не замеченный, разгуливать по свалке не может – все сборщики вторсырья сбегутся на него посмотреть. Что остается? Испытать прибор на том, кто не побежит жаловаться. Не стал Носенко заявлять о его домогательствах, почему бы на нем работоспособность «электрического хлыста» не проверить? Станет возмущаться – можно заткнуть рот денежной подачкой или застращать разоблачением их состоявшейся или мнимой связи».
В дверь наконец-то постучали. Вошли протрезвевший Полысаев и перепуганный Носенко.
– Леня, оставь нас одних! – приказал я. – А ты, дружок, садись. Поговорим.
23
Паша Носенко был парнем с неказистой фигурой. У него были узкие плечи, худые руки, не по-мужски широкие бедра. Еще больше не повезло Паше с лицом. Волосы выглядели неухоженными, с тусклым сальным блеском. Кожа на лбу была угреватой, зреющий прыщ украшал подбородок. Я попытался представить его с длинной прической. Был он похож на первом курсе на девушку или нет? Если похож, то только со спины или в полумраке.
Перед встречей с ним я продумал несколько вариантов начала разговора, надеясь в первые же минуты сломить его волю и заставить говорить правду, но внешний вид парня подсказал, что лобовой натиск не пройдет. Запугивать его уголовной статьей за мужеложство смысла не было. Ему и так досталось от матери-природы, так что любое словесное или физическое насилие вызовет обратный эффект – он замкнется в себе и будет молчать, как партизан на допросе.
– Ты успел поужинать? – по-дружески спросил я. – Впрочем, не важно! С одной рюмки на голодный желудок не развезет. Выпей за предстоящую службу нашего друга Тимохи. Сам он не может присутствовать, так что придется мне тебя угощать.
Я налил в стакан примерно граммов сто водки, пододвинул к гостю.
– С закуской – не очень! Извини, не успел подготовиться, но кое-что есть. Вот, сдобная булочка за четыре копейки. Она, правда, позавчерашняя, зачерствела, но на закуску пойдет.
Ничего не понимающий парень выпил водку маленькими глоточками, откусил кусок булочки и стал с хрустом жевать.
– Никогда так не делай! – предупредил я. – Сухарь или черствую булочку нельзя жевать. Нужно откусить небольшой кусочек и держать его во рту, пока хлеб не станет мягким. Если ты будешь грызть сухарь, то испортишь эмаль на зубах и повредишь десны. Глотать сухие хлебные крошки тоже не рекомендуется – можно поранить пищевод. Во время войны новобранцев в первую очередь учили не стрелять и ходить строем, а элементарным вещам: как правильно намотать портянки, как грызть сухари.
Я налил в кружку воды, дал гостю запить.
– Веронику Гулянову помнишь? Конечно, помнишь. Скажи, за что ее выгнали из техникума? Подожди, не отвечай! Давай я скажу: ее заставили перейти на заочное отделение и выселиться из общежития ни за что! Только за то, что по общежитию пошел слушок, якобы у нее тесные отношения с африканским студентом и она подумывает выйти за него замуж. Вероника – совершеннолетняя, физически хорошо слож