Снова киваю.
– Я получила разрешение провести небольшую операцию, чтобы отстранить Пэттона. Но мне нужна твоя помощь, Кассель. Обещаю, твоя безопасность будет нашим главным приоритетом. Ты в любой момент сможешь прервать миссию, если почувствуешь угрозу. Мы разработаем план и возьмем на себя все риски.
– Что конкретно вы собираетесь сделать?
– Мы хотим, чтобы ты трансформировал Пэттона.
Юликова смотрит на меня безмятежным добрым взглядом, будто ее устроит любой мой ответ. Спокойно отпивает из стаканчика.
– Ого, – ее слова меня ошеломили, в голове пусто.
Потом до меня доходит: конечно же, именно это и должно было случиться. Моя главная ценность в том, что я мастер трансформации. Именно поэтому они готовы взять меня в свою программу и простить мне убийство.
Простить одно убийство, чтобы я мог совершить для них другое.
– Извините, я просто очень удивился.
– Тут есть чему удивляться. Знаю, тебе не по себе от собственных способностей.
Агент Джонс фыркает, и Юликова бросает на него свирепый взгляд.
Когда она поворачивается ко мне, я вижу злость в ее глазах.
– И знаю, что прошу о весьма непростом одолжении. Но нам нужно, чтобы от него и следа не осталось. Нельзя, чтобы это было похоже на убийство.
– Даже если это на самом деле убийство?
– Ты превратишь его в живое существо, – кажется, она удивилась. – Насколько я понимаю, он может сколь угодно долго оставаться живым в чужом теле. Он не умрет. Мы просто хотим его изолировать.
Посадить в клетку, запереть, как Лилу, когда она была кошкой, но только навсегда – по-моему, это ничуть не лучше смерти. Но может, Юликовой так спать будет спокойнее.
– Мне поручили сделать тебе предложение, – она наклоняется ко мне. – Поскольку ты окажешь нам огромную услугу, мы в благодарность можем снять обвинения с твоей матери.
– Ты предлагаешь ему еще одну сделку? – Джонс с силой ударяет кулаком по подлокотнику. – Да он и вся его скользкая родня хуже, чем гололед на шоссе.
– Мне что – попросить тебя подождать за дверью? – стальным голосом спрашивает Юликова. – Эд, это опасная операция, а он пока даже не участник программы. Ему семнадцать! Пусть хотя бы о матери не беспокоится.
Джонс переводит взгляд с меня на нее, потом отворачивается.
– Ладно, – ворчит он.
– Мы в ПЮО часто говорим, что герои – это те, кто готов запачкать руки, чтобы их не пришлось пачкать другим. Мы совершаем ужасные поступки, чтобы их не надо было совершать кому-то еще. Но на этот раз совершить такой поступок придется тебе… по крайней мере, мы об этом просим.
– А что будет, если я откажусь… В смысле, с мамой?
– Не знаю, – Юликова берет остатки кекса. – Сделку разрешил мой начальник, но заниматься этим будет он сам. Полагаю, твоя мать может по-прежнему скрываться, чтобы избежать правосудия, или же ее арестуют и, если это случится в другом штате, экстрадируют. Если она окажется где-нибудь, где Пэттон сможет ее достать, я бы не ручалась за ее безопасность.
Мне вдруг становится совершенно ясно: Юликова точно знает, где именно сейчас моя мать.
Они мной манипулируют. Юликова демонстрирует, какая она вся из себя больная и несчастная, рассыпается в любезностях, устраивает импровизированный обед. Джонс ведет себя как полный мерзавец. Классическая тактика – хороший и плохой полицейский. И ведь работает же.
Пэттон – отморозок, он объявил охоту на мою мать. Я хочу его остановить, хочу, чтобы она была в безопасности. А тут предлагают и то и другое сразу – большой соблазн. К тому же, меня загнали в угол: маме нужно помилование.
Если я сам себе не доверяю и не могу разобраться, что правильно, а что нет, придется довериться кому-то еще. Я же именно поэтому и хотел стать федеральным агентом, так? Если уж совершать дурные поступки, то, по крайней мере, на службе у хороших людей.
Я – оружие. И я отдал себя в руки Юликовой.
Теперь придется позволить ей использовать меня так, как она считает нужным.
Набираю в грудь побольше воздуха:
– Хорошо. Я поработаю над ним.
– Кассель, я хочу, чтобы ты понимал: ты можешь отказаться. Можешь сказать нам «нет».
Вот только я не могу. Она все обставила так, что я никак не могу.
Джонс молчит – держит свой сарказм при себе.
– Я понимаю, – медленно киваю я. – Понимаю и говорю вам «да».
– Это будет тайная миссия. Очень маленькая группа, действующая при поддержке моего начальства. При условии, что удастся все провернуть. В случае провала они умывают руки, мы сами по себе. Командовать буду я, все вопросы должны решаться напрямую через меня. Никто другой ничего не должен знать. Я рассчитываю на вас обоих – не проболтайтесь.
– То есть, в случае провала нашей карьере конец, – говорит Джонс.
– Не только у Касселя есть выбор, – отвечает Юликова, отпивая кофе. – У тебя тоже. Тебе не обязательно участвовать.
Джонс молчит. Возможно, его карьере конец и в случае отказа. Интересно, он вообще осознает, что сейчас играет роль плохого полицейского? Я в этом не уверен.
Доедаю сэндвич. В палату заглядывает медсестра и предупреждает, что через десять минут принесут лекарства. Юликова собирает пустые стаканчики и выкидывает их в мусорную корзину.
– Хорошо, – повторяю я, подбирая обертку от сэндвича.
Юликова сжимает затянутыми в перчатки ладонями мои предплечья и заглядывает мне в глаза, будто надеясь прочитать там ответ на невысказанный вопрос.
– Кассель, если передумаешь, ничего страшного. Ты в любой момент можешь передумать.
– Не передумаю.
– Я тебе верю, – она чуть сильнее сжимает пальцы. – Верю. Через несколько дней встретимся и обсудим подробности.
– Давай не будем ее утомлять, – хмурится Джонс. – Нам пора.
Неудобно уходить, оставив в палате такой беспорядок, но оба федерала смотрят на меня с таким выражением, что становится ясно: аудиенция окончена. Иду следом за Джонсом к двери.
– Просто для протокола, мне это все не нравится, – говорит он, положив руку в перчатке на дверной косяк.
Юликова кивает, но на лице у нее едва заметная улыбка.
Глядя на них, я еще раз убеждаюсь в том, что сделал правильный выбор. Вот если агент Джонс одобрит какое-нибудь мое решение, тут впору разволноваться.
Глава седьмая
Послушно иду следом за Джонсом по больничным коридорам, потом на парковку. Все, с меня хватит. Джонс меня ненавидит. Нельзя, чтобы он вез меня обратно в старый дом. Чтобы снова разговаривал с дедушкой.
– Я отчаливаю. До свидания.
Джонс недоверчиво смотрит на меня, а потом фыркает.
– Пешком собрался идти?
– Друг подвезет.
– Садись в машину, – рычит он, в мгновение ока потеряв терпение.
Что-то такое мелькает у Джонса во взгляде – я еще больше уверяюсь в том, что не надо с ним никуда ехать.
– А вы меня заставьте. Ну?
Поскольку он все-таки не набрасывается на меня, я достаю мобильник и набираю Баррона. Тот поднимает трубку после первого же гудка:
– Братишка, ты бы завязывал поскорей с этой своей школой. У федералов так круто. Прошлой ночью у нас был рейд в стрип-клубе для мастеров. Милые шалуньи буквально завалили меня дамскими перчатками. А ты знал, что липучки – это уже вчерашний день? Теперь у всех перчатки на магнитиках – раз и соскальзывают с руки…
– Все это… очень интересно. Но на самом деле мне позарез надо, чтобы ты меня подвез.
– Ты где?
Диктую название больницы. Джонс смотрит на меня ледяным взглядом. Да, мы друг друга недолюбливаем. Ему бы порадоваться, что не придется еще час со мной возиться, но он почему-то в ярости. Чем больше на него смотрю, тем больше мне не по себе. Джонс ведет себя так, как будто перед ним не нахальный подросток, а равный и ненавистный соперник.
Присаживаюсь на бетонное крыльцо. На улице ужасно холодно. Баррон приезжает не сразу. Я уже подумывал, не позвонить ли кому-нибудь еще, но как только решил зайти внутрь – купить чего-нибудь горячего или выманить у медсестры одеяло, как брат является – на красном «феррари». Он ослепительно улыбается мне, опустив тонированное стекло.
– Ты ее спер.
– Еще лучше. Эту красавицу конфисковали во время рейда. Прикинь? У них есть целый склад, на котором конфискованное добро хранится, пока не заполнят все бумажки. Изумительный склад. Запрыгивай давай.
Меня не приходится просить дважды.
– Я не только новую тачку себе раздобыл, – хвастается довольный Баррон, – но еще и багажник набил банками с икрой и бутылками «Круга». Пылились себе на складе. И несколько телефонов прихватил – наверняка смогу перепродать. Короче, прекрасная выдалась суббота. А ты как?
Я закатываю глаза. В теплой машине так хорошо. Блаженно откидываюсь на сидении.
– Мне нужно кое о чем тебе рассказать. Поехали куда-нибудь посидим.
– Куда пожелаешь, братишка.
В конечном счете мы просто покупаем китайскую еду на вынос и едем в его дом в Трентоне. Баррон немного его подлатал – заменил выбитые окна, в которых раньше торчали картонки, даже мебель кое-какую прикупил. Мы сидим на новеньком обтянутом черной кожей диване, положив ноги на чемодан, который тут вместо журнального столика. Брат передает мне контейнер с лапшой ло-мейн.
На первый взгляд, жилье как жилье, не то что раньше. Но, когда я лезу в шкаф за стаканом, то замечаю на холодильнике знакомые желтые странички для заметок: телефон, адрес и имя – чтобы не забыть. Каждый раз, когда Баррон меняет чьи-то воспоминания, отдача уничтожает его собственные. Какие именно – никогда не угадаешь. Можно потерять что-нибудь маленькое, например, воспоминание о вчерашнем ужине. А можно, что-нибудь большое, например, память о похоронах отца.
Лишаясь прошлого, становишься другим человеком. Воспоминания пропадают одно за другим, и ты постепенно перестаешь быть собой, пока в конце концов не остается один остов, подделка.
Мне очень хотелось бы верить, что Баррон больше ни над кем не работает, как и обещал, а все эти напоминания – просто дань привычке или подстраховка на экстренный случай. Но я же не дурак. Этот самый склад наверняка охранялся. И кое-кого наверняка заставили «вспомнить» про заполненные бумаги, чтобы Баррон смог загрузить багажник и укатить на красном «феррари» из правительственного здания. Сначала «вспомнить», а потом забыть.