– Да, конечно.
Лила выходит и закрывает за собой дверь.
Мама хватает меня за шею и притягивает к себе. Перчаток на ней нет, и ногти больно впиваются в кожу.
– Что вы там творите? Спутались с федералами? – тихо и яростно шипит она.
Я вырываюсь из ее хватки. Поцарапанную шею саднит.
– Я тебя не так воспитывала. Где твои мозги? Знаешь, что они с тобой сделают, если узнают, кто ты такой? Воспользуются тобой, чтобы навредить другим мастерам. Твоему же деду. Всем, кого ты любишь. А Баррон… Он думает, что из чего угодно выпутается, но, если ты его в это втравил, ему конец. Эти мерзавцы сажали нас в лагеря. И снова посадят, если найдут способ официально все обстряпать.
Мне вспоминаются недавние Лилины слова: «Она же умная». Наверное, все мы в чем-то умные, а в чем-то глупые. Но работа на правительство – это не просто дурацкий бойфренд. Если бы мама знала, чего они от меня хотят, наверное, отнеслась бы к ним иначе. Когда я смотрю на нее, лежащую на кровати, бледную и разъяренную, мне еще сильнее хочется избавиться от Пэттона.
– Баррон может сам себе позаботиться.
– Так ты ничего не отрицаешь.
– А что плохого, если я хочу сделать со своей жизнью что-то хорошее?
– Да ты хорошее от плохого не отличишь, даже если их тебе сунуть под нос, – смеется мать.
– А Лила… Она знает? – я оглядываюсь на дверь.
– Никто не знает наверняка. Но они подозревают. Именно поэтому я не хотела сообщать тебе об этом маленьком происшествии. Не хотела, чтобы ты сюда приходил… И твой брат тоже. Это опасно. Один парень описал тебя, сказал, ты связан с агентами.
– Ладно. Сейчас я уйду. Рад, что с тобой все в порядке. Я, кстати, был в том ювелирном. Все глухо, но кое-что я узнал. Папа заказал две подделки. Могла бы сразу мне сказать, что это он договаривался с Бобом.
– Две? Но зачем ему… – мать замолкает, будто до нее наконец дошло очевидное. Ее облапошил собственный муж. – Фил бы никогда так не поступил. Ни за что. Твой отец не был жадным. Он даже продавать камень не хотел. Сказал, надо сохранить его как страховку на тот случай, если нам вдруг понадобятся деньги. «Наш пенсионный фонд» – так он его называл.
– Может, он узнал о твоей интрижке и разозлился, – пожимаю плечами я. – Может, думал, что тебе ни к чему красивые украшения.
Мама снова смеется, но теперь беззлобно. На мгновение она становится похожа на себя прежнюю.
– Кассель, ты слыхал про трюк с влюбленным дурачком? Думаешь, твой отец не знал?
После смерти отца мама именно такими трюками и зарабатывала. Надо найти богатенького простачка. Поработать над ним, чтобы в себя влюбить. И забрать денежки. Одна такая афера закончилось не очень удачно, и мать угодила в тюрьму, хотя ее и освободили после апелляции. Но я не думал, что она занималась этим при жизни отца.
Смотрю на нее, раскрыв от удивления рот.
– Так папа знал про тебя и Захарова?
– Кассель, – фыркает она, – ты и вправду у нас чересчур правильный. Конечно, знал. И ведь нам удалось раздобыть камень.
– Ладно, – я изо всех сил стараюсь не думать о том, что она творила. – Тогда зачем ему так поступать?
– Не знаю, – мама чуть отворачивается и принимается сосредоточенно разглядывать декоративную штукатурку. – Видимо, у каждого мужчины должны быть свои секреты.
Я смотрю на нее долгим внимательным взглядом.
– Только не очень много секретов, – поправляется она с улыбкой. – Иди поцелуй мамочку.
Когда я выхожу из спальни, Лила, скрестив руки на груди, ждет в коридоре, прислонившись к стене рядом с картиной какого-то современного художника. Эта картина, наверное, стоит больше чем весь наш старый дом.
Я вытаскиваю телефон и демонстративно вбиваю туда номер доктора. На визитке имя не указано, поэтому я вписываю его как «доктор Док».
– Надо было все-таки тебе сказать, – наконец говорит она.
– Да, надо было. Но мама умеет убеждать. И она взяла с тебя обещание.
– Некоторые обещания можно и не выполнять, – Лила понижает голос: – Глупо было думать, что, если я уйду из школы, мы больше не увидимся. У нас с тобой ведь все дико перепуталось, да?
– Ну быть со мной – это же не приговор, – сухо говорю я. – Вся эта история с мамой когда-нибудь закончится, ты поговоришь с Даникой, и тогда… – я неопределенно машу рукой.
И тогда я исчезну из ее жизни, более или менее.
– Наверное, так ты тогда себя и чувствовал, – Лила отрывисто смеется. – Будто это был приговор. Я таскалась за тобой повсюду, требовала внимания, зациклилась на тебе… Даже запорола эти твои странные отношения с Одри, которые вы то начинали, то заканчивали.
– Думаю, их я целиком и полностью запорол сам.
Лила хмурится. Я вижу, что она мне не верит.
– Тогда зачем, Кассель? Зачем говорить, что любишь, а потом просить Данику надо мной поработать, чтобы я к тебе ничего не чувствовала? И снова говорить, что любишь? Зачем приходить сюда и целовать, прижав к стенке? Тебе что – просто нравится с ума меня сводить?
– Я… Нет!
Но Лила не слушает.
– Раньше ты был моим самым лучшим другом, а потом внезапно по твоей милости я превратилась в животное, меня заперли в клетке, а ты вел себя так, будто тебе плевать. Да, они стерли твои воспоминания, но тогда-то я об этом не знала. Как я тебя ненавидела. Хотела, чтоб ты сдох. А потом ты освободил меня, и не успела я со всем этим свыкнуться, как меня заставили в тебя влюбиться. Теперь при виде тебя я чувствую все разом. А я не могу себе позволить расклеиться. Может, ты был прав. Может, было бы лучше, если бы я вообще ничего не чувствовала.
Не знаю, что ей ответить.
– Прости, – вот и все, что я могу придумать.
– Нет, не надо просить прощения. Я этого не хочу, – шепчет Лила. – Хорошо бы, чтобы хотела, но нет. Просто сейчас я в полном раздрае.
– Ничего подобного.
– Не надо меня дурить, – смеется она.
Очень хочется подойти поближе, но Лила решительно скрестила на груди руки. Поэтому я иду к лестнице. На верхней ступеньке поворачиваюсь к ней:
– Не важно, что случилось, не важно, что еще я чувствую, не важно, во что еще ты веришь – я надеюсь, ты веришь, что я всегда буду твоим другом.
– Хотелось бы, – краешек ее рта приподнимается в улыбке.
Спустившись, вижу Захарова – он стоит возле камина с каким-то парнем. Я сразу узнаю эти косички, блестящие золотые зубы. Парень смотрит на меня темными глазами, его взгляд невозможно прочесть, он приподнимает ухоженную бровь.
Я замираю.
Сегодня на нем не худи с капюшоном, как тогда, когда я гнался за ним по улицам Квинса, а лиловая мотоциклетная куртка. В ушах золотые серьги-конусы. Глаза накрашены.
Гейдж. Так он назвался.
Захаров, видимо, заметил, как мы переглянулись.
– Вы знакомы?
– Нет, – быстро говорю я.
Вот сейчас Гейдж ему все расскажет.
– Нет, по-моему, мы не встречались.
Он обходит меня по кругу, хватает за подбородок рукой в перчатке, поворачивает лицо туда-сюда. Гейдж чуть ниже меня. Я вырываюсь и отступаю. Он смеется.
– Трудно представить, чтобы я забыл такое лицо.
– Расскажи Касселю то, что рассказал мне, – приказывает Захаров. – Кассель, присядь…
Я оглядываюсь на лифт. Наверное, успею до него добежать, но сколько еще ждать, пока откроются двери. Даже если доберусь до первого этажа, из здания вряд ли выйду.
– Присядь, – настойчиво повторяет Захаров. – Я попросил Гейджа зайти. Чем больше думаю, что твой брат мог связаться с федералами, тем больше убеждаюсь в том, что ты бы в таком случае непременно кинулся его покрывать. Особенно учитывая, что я обещал его убить. Беру свои слова назад. Но раз уж Филип оказался крысой, думаю, мы оба понимаем, что́ стоит на кону, если и у второго братца развяжется язык.
Шумно вздохнув, я усаживалась на диван. Из-за горящего в камине пламени на стенах пляшут причудливые тени. У меня потеют ладони.
– Папа? – Лила наклоняется, перегнувшись через перила. – Что происходит?
Ее слова эхом отдаются в огромной комнате, отскакивая от деревянных потолков и каменных полов.
– К нам тут Гейдж заглянул. Насколько я понимаю, у него были осложнения.
Гейдж смотрит наверх и улыбается Лиле. Интересно, как давно они знакомы?
– Я сделал то, о чем ты просила. Дельце выгорело быстро. Встретил его в первом же месте, куда пошел проверять.
Лицо у Лилы в тени, выражения не разобрать.
– Проблем с Чарли Уэстом не было? – спрашивает Захаров.
Лила спускается.
Гейдж пренебрежительно цыкает.
– Я быстро сработал, никаких проблем.
Лила идет по черно-белому мраморному полу почти беззвучно, она ведь босиком.
– Ничего, что Кассель все это слышит?
А ведь когда-то я считал, что она принадлежит к особой категории людей – к мастерам. Я знал: есть обычные люди и мастера, и мастера гораздо круче обычных людей. Так считали все в Карни, всяком случае, так говорили мне. В детстве двоюродный брат Лилы, лучший друг моего собственного брата, не хотел, чтобы я вокруг нее ошивался, потому что думал, что я не мастер.
Но и среди мастеров не все равны. Лила – наследница Захарова, такие, как она, заказывают убийства, им не приходится самим марать руки. Она не стреляет – только передает деньги.
– Пусть Гейдж сам все расскажет, – командует Захаров. – Мы же доверяем Касселю?
Лила поворачивается ко мне. Пламя в камине высвечивает изгиб ее скулы, острый подбородок.
– Конечно, доверяем.
Как-то Захаров спросил меня, готов ли я подчиняться его дочери. Тогда я ответил, «конечно». А вот теперь думаю: каково это будет? Ничего не екнет?
– Ну и вот, – начинает Гейдж, – я его коснулся, а потом один полоумный, возомнивший себя героем, погнался за мной и чуть руку мне не сломал, – он смеется. – Схватил доску и выбил у меня пистолет. Еще пара секунд, и я бы его пристрелил.
Я изо всех сил пытаюсь не дергаться, изображаю легкий интерес.
– Судя по твоему описанию, тот парень был очень похож на Касселя, – говорит Захаров.