Гейдж кивает, не сводя с меня взгляда. В этом взгляде плещется смех.
– Точно. Черные волосы, смуглая кожа, высокий. Милашка. Пистолет у меня спер.
Захаров подходит к Лиле и кладет затянутые в перчатки руки ей на плечи.
– А может, это был его брат?
– Баррона при всем желании трудно назвать героем, – говорю я.
– Фотографию надо, без нее точно не скажу, – качает головой Гейдж, – но вряд ли.
– Расскажи, что было дальше, – кивает Захаров.
– Пришлось перелезть через забор, а квартала через три меня сцапали трое бугаев в черных костюмах. Затолкали в машину, и я решил, что конец мне, но тут они и говорят: расскажи, что случилось, а мы не будем мокруху раскручивать.
– И ты рассказал? – спрашивает Захаров, хотя, судя по всему, эту историю он слышит не в первый раз.
Лила отходит от отца и усаживается на краешек дивана.
– Сначала отказался, я же не стукач. Но им плевать было, кто заказчик и кого заказали. Они хотели только знать про того полоумного. Я им рассказал про парня, с которым минуту поболтал, и меня отпустили. Сказал им, что он забрал мой пистолет.
На меня накатывает головокружение. Я будто падаю.
– Они спрашивали, знаем ли мы друг друга. Назвался ли он федеральным агентом. Я и говорю: «нет». Когда меня отпустили, я пришел к мистеру З. Решил, что неплохо бы вам узнать обо всем.
– На брата совсем не похоже, – я стараюсь смотреть как можно более прямо.
– Осторожность никогда не помешает, – говорит Захаров.
– Простите, больше ничем помочь не могу, – пожимает плечами Гейдж. – Если еще что понадобится, дайте знать.
– А мне пора, – я встаю. – Можно идти?
Захаров кивает. Подошвы моих ботинок отбивают четкий ритм на каменном полу. И вдруг я слышу за спиной еще чьи-то шаги.
– Погоди-ка, – говорит Гейдж. – Я с тобой спущусь.
Оглядываюсь на Лилу с Захаровым. Они смотрят нам вслед. Лила поднимает руку, прощаясь.
Захожу в лифт и закрываю глаза, двери захлопываются. Воцаряется тишина.
– Ты меня убьешь? – наконец спрашиваю я. – Ненавижу ждать.
– Что?
Открываю глаза и вижу, что Гейдж хмурится.
– Это же ты на меня набросился.
– А ты мастер смерти. Я так понял, ты соврал, чтобы потом лично меня прикончить, – я вздыхаю. – Зачем соврал? Почему не сказал Захарову, что это я?
– А что тут такого? Ты меня отпустил, а я по долгам плачу.
У Гейджа заостренные, почти изящные черты лица, но под курткой накачанные мышцы. Видно по плечам.
– Я просто хочу вернуть свой пистолет. Это беретта тысяча девятьсот сорок третьего, семейная. Еще моей бабушке принадлежала. Досталась ей от дружка-итальянца после войны… Она мне отдала этот пистолет, когда родители меня выставили. Всю дорогу до Нью-Йорка я проспал в автобусе, а под тем, что служило мне подушкой, лежала эта самая беретта. С ней мне безопасно.
– Верну, – киваю я.
– Просто отдай Лиле, она передаст. Слушай, чего от тебя хотели агенты – не мое дело. Ты вроде не один из них, а Лила вряд ли бы сказала мне спасибо, натрави я на тебя ее папашу.
– Что ты имеешь ввиду? – хмурюсь я.
– Ты же младший Шарп, правильно? Кассель. Она мне про тебя все уши прожужжала, – Гейдж с ухмылкой окидывает меня оценивающим взглядом и приподнимает брови. – Не думал, что ты и правда весь из себя такой, но меня не всякий поймает.
Я смеюсь.
– А сколько вы уже знакомы?
– Я взял заказ у ее отца, когда мне было тринадцать. А ей тогда, наверное, двенадцать было. Мы сразу друг к дружке прикипели. Залезали в спальню к ее мамочке и примеряли наряды, пели перед большим зеркалом. Собирались группу сколотить, «Небо над Токио», хотя оба не умели ни играть, ни петь.
До меня не сразу доходит, что именно он только что сказал: Гейдж совершил убийство для Захарова, когда был еще ребенком. Ужасно. Но тут я вспоминаю, что занимался тем же самым для Антона.
А потом понимаю, что скоро мне снова придется это сделать, на этот раз для Юликовой. А Юликова знает, что я, по крайней мере, один раз ей соврал.
Двери лифта открываются. У меня скручивает живот. Словно землю выбили из-под ног.
Глава одиннадцатая
На следующее утро сразу после утренних объявлений меня вызывают к Уортону.
Стоя перед его полированным рабочим столом, я стараюсь не вспоминать о фотографиях, на которых Мина обнаженной рукой раздвигает воротничок завучевской накрахмаленной рубашки. Наверное, у каждого есть темная сторона, но я как-то не думал, что в понятие «все» входят и престарелые преподаватели из Веллингфорда.
К Уортону я никогда особенно не приглядывался. Он завуч и, скоро, наверное, уйдет на пенсию. На голове торчат тщательно расчесанные клочки седых волос. Ко мне он особенно теплых чувств никогда не питал, но по вполне понятным причинам: я держал подпольную букмекерскую контору, ходил во сне, моя мать сидела.
Теперь Уортон предстал передо мной в совершенно новом свете. Я внимательно оглядываю кабинет. На столе среди бумаг затесалась сегодняшняя газета, раскрытая на разделе кроссвордов, на полях что-то нацарапано синими чернилами, неровным почерком, будто рука тряслась. Под столом валяются пластиковая таблетница и одна желтая пилюля. И самый красноречивый признак – левая рука Уортона дрожит. Может, это и нервный тик, но мне кажется, он дошел до предела. Хотя может, я все истолковал превратно – так, как мне хочется. Я жду, что он будет волноваться, потому что знаю о его темных делишках.
Вот только бы знать наверняка, что это за делишки.
– Шарп, за две недели вы уже во второй раз оказываетесь в моем кабинете, а это обычно ничем хорошим для учеников не заканчивается, – тон такой же строгий, как и всегда.
– Да, сэр, я знаю, – отвечаю я, приняв как можно более покаянный вид.
– Вчера, молодой человек, вы прогуляли утренние занятия. Думали, не будет никаких последствий?
– Простите, сэр. Я себя плохо чувствовал.
– Неужели? А справка из кабинета медсестры у вас имеется?
– Я просто вернулся в общежитие и немного поспал. Когда почувствовал себя лучше, пошел на занятия.
– Значит, никакой записки? – он в притворном удивлении приподнимает седые брови.
Ладно, допустим, Мина – мастер удачи. И допустим, у Уортона проблемы с азартными играми. Может, собирался уйти на пенсию, но выяснилось, что по какой-то причине отложенных денег не хватает. С виду он не из тех, кто сворачивает на кривую дорожку. Но ведь и честным людям случается оступиться. Финансовый кризис шарахнул. Заболел член семьи, а страховка этого не покрыла. И вот, допустим, по какой-то причине Уортон покатился по наклонной. Мой взгляд намертво прилип к желтой пилюле на ковре.
Нанять мастера удачи проще простого. И совершенно незачем искать его среди учеников. Но, может, такой правильный парень, как Уортон, просто не знал, к кому еще обратиться. Использовать магию удачи для азартных игр – дело ненадежное. Чаще всего на ипподромах и в казино такое колдовство отслеживают, хотя иногда охрану удается обойти.
Конечно, удача могла понадобиться Уортону для чего-то совсем другого. Например, Норткатт собралась в отставку, а он хочет занять ее место.
– Нет, записки нет.
– Кассель, в качестве наказания вам придется остаться в школе в эти выходные. В субботу прямо здесь в моем кабинете. Приходите в десять утра. И никаких отговорок. Иначе схлопочете третье, последнее взыскание.
– Да, сэр.
Может, пилюля под столом ничего и не значит – таблетка аспирина или противоаллергическое. Но у меня так мало улик – эта точно не будет лишней. Нужно что-нибудь уронить, но все вещи в рюкзаке. С собой ни ключей, ни ручки.
– Можете идти, – Уортон, не глядя, протягивает мне пропуск.
Уронить его? Но листок бумаги может упасть совсем не там, где надо, – им трудно прицелиться.
Встаю, делаю пару шагов по направлению к двери, а потом у меня появляется идея. Не самая удачная, конечно.
– Извините… Мистер Уортон?
Он поднимает взгляд, хмурится.
– Простите, я ручку уронил.
Подхожу и, нагнувшись, хватаю пилюлю. Уортон отодвигается на стуле и заглядывает под стол, но я уже распрямился.
– Спасибо, – я быстро выхожу, пока он не успел ничего сообразить.
Спускаюсь по лестнице, уставившись на лежащую на ладони таблетку. Любую пилюлю можно идентифицировать с помощью интернета. Надо только ввести подробное описание: цвет, форма, маркировка – а потом разглядывать картинки, сравнивая их с образцом. Ничего такого делать не придется, потому что на этой пилюле написано «Арисепт», а на другой стороне стоит цифра десять.
Я знаю, что это за лекарство. Видел рекламу по телевизору.
Средство против болезни Альцгеймера.
Перед обедом натыкаюсь на Данику – она поджидает меня на скамейке возле столовой. Глаз не видно из-за падающих на лицо каштаново-фиолетовых кудряшек. Она машет мне рукой и отодвигает в сторону холщовую сумку для книжек, приглашая присесть.
Сажусь, откидываюсь на спинку и вытягиваю ноги. На улице холодно, сгущаются темные тучи, но пока еще кое-где проглядывает солнышко – можно погреться.
– Привет, – здороваюсь я.
Даника поворачивается, и я наконец понимаю, почему она завесила волосами лицо: глаза у нее покраснели, веки припухли. На щеках соленые дорожки от слез.
– Так тебе Лила позвонила? – не хочется казаться черствым, но получается как-то само собой.
Вытерев глаза рукой, Даника кивает.
– Мне очень жаль, – я лезу в карман в поисках бумажного платка. – Честное слово.
Даника фыркает и показывает на лежащий у нее на коленях мобильник.
– Десять минут назад я порвала с Барроном. Надеюсь, ты счастлив.
– Счастлив. Баррон – настоящая скотина. Он мой брат, уж я-то знаю. Сэм гораздо лучше.
– Знаю. И всегда знала, – она вздыхает. – Прости. Я очень злюсь на тебя за то, что ты оказался прав, а злиться не стоит. Это нечестно.
– Баррон – социопат. Социопаты очень хорошо умеют убеждать. Особенно если ты из тех девчонок, которые уверены, что смогут направить парня на путь истинный.