– Да уж. Видимо, я именно из тех девчонок. Я так хотела ему верить.
– Да, тебя тянет на темную сторону.
Даника переводит взгляд с меня на затянутое облаками небо.
– Мне так хотелось верить, что в нем есть нечто скрытое, видное мне одной. Что где-то в глубине души ему хочется доброты и любви, но он не знает, как об этом попросить. Глупая я, да?
– Ага. На темную сторону тянет, но кишка тонка.
– Наверно, я это заслужила, – морщится Даника. – Прости, Кассель, что поверила в то, что он про тебя наговорил. Знаю, ты о многом умалчивал, но…
– Нет, – вздыхаю я. – Это я сейчас веду себя как идиот. Злюсь, потому что хотел видеть в тебе человека, который всегда отличит плохое от хорошего. Но это нечестно – ни от кого нельзя такого требовать. И наверное… Наверное, я думал, что, несмотря на все взаимные подколки, у нас более крепкая дружба.
– Иногда и друзья лажают.
– Может, если я выложу все карты на стол, это немного исправит ситуацию. Расскажи мне, что тебе наговорил Баррон, а я расскажу, как было на самом деле. Сейчас или никогда.
– Потому что завтра ты опять начнешь врать?
– Проблема в том, что я не знаю, что буду делать завтра.
И это чистейшая правда.
– Ты никогда не говорил мне, какой ты мастер, но об этом сказали Лила и Баррон. Я не виню тебя – это очень опасный секрет. И ты действительно узнал только прошлой весной?
– Ага. Раньше я вообще не считал себя мастером. В детстве играл и прикидывался, будто я мастер трансформации. Воображал, что могу сотворить что угодно. А оказалось, это почти правда.
Даника задумчиво кивает.
– Баррон сказал, что ты сообщил федеральным агентам… о своем даре в обмен на иммунитет от уголовного преследования, чтобы избежать наказания за прошлые преступления.
– Так и есть.
– Например, за убийство Филипа.
– Так вот что думает Баррон? – я качаю головой и невесело усмехаюсь. – Что я убил Филипа?
Даника кивает. Вся подобралась, будто готовясь услышать страшную правду. Может, ждет, что я сейчас обзову ее идиоткой, или действительно боится моей исповеди.
– Он сказал, что мужчина, которого обвинили в убийстве Филипа, умер гораздо раньше самого Филипа.
– Это правда.
Даника сглатывает.
– Да брось, не убивал я Филипа! Но я знаю, кто это сделал. Нет, тебе я об этом не расскажу, даже если ты попросишь, потому что к нам это никакого отношения не имеет. Скажем так, тот мертвец вдобавок к своим многочисленным преступлением вполне мог взять на душу и этот грех. Он был отнюдь не ангел.
– Баррон сказал, что ты его убил… И держал дома в морозильнике. Что ты убийца. И убил тех людей из досье, которое показал мне после похорон.
– И я отнюдь не ангел.
Даника обдумывает мои слова. В глазах у нее испуг, ну, – хоть не убегает, сломя голову.
– Лила все мне объяснила. Сказала, что они… Что Баррон работал над твоими воспоминаниями. И ты не помнил о том, что сделал. О том, кто ты есть и что случилось с ней.
Меня мучает очень эгоистичный вопрос: о чем еще рассказала Лила? Но как это вытянуть из Даники – непонятно.
– Он действительно держал ее в клетке? – жалобно спрашивает она.
– Ага. Магия памяти… Она уничтожает личность. Если мы те, кем себя помним, то что происходит, когда исчезают воспоминания? Ты не помнишь, как встретил сидящую рядом девушку. Что ел вчера на ужин. Как провел каникулы с родными. Про что читал в учебнике по юриспруденции на прошлой неделе. Все эти дырки Баррон затыкает своими выдумками. Я даже не знаю, помнил ли он на самом деле, в кого превратилась Лила и что это была за кошка.
Даника кивает, заправляя за ухо выбившуюся прядь.
– Я ему сказала, что то, что он совершил, – отвратительно. Что я никогда не прощу его за вранье. Назвала придурком.
– Хорошенькая, наверное, получилась отповедь, – смеюсь я. – Надеюсь, он проникся.
– Не смейся надо мной, – Даника встает и хватает сумку. – Кассель, у него действительно был очень грустный голос.
Я много чего могу сказать: Баррон – исключительный лжец, король лжецов, сам Люцифер мог бы у него кое-чему поучиться.
– Сейчас обед закончится, – вместо этого говорю я. – Пошли хоть пару сэндвичей перехватим.
Дневные занятия пролетают быстро: я прилежно пишу конспекты и контрольные. На уроке по керамике моя чашка выходит из печи целой и невредимой, и я почти сорок минут раскрашиваю ее в темно-красный и рисую поверх расплывающуюся надпись большими черными буквами.
Перед тренировкой по бегу заглядываю в кабинет к Стюарту. При виде меня он хмурится.
– Шарп, вы в этом семестре на мои занятия не ходите, – судя по тону, Стюарт полагает, что это и к лучшему – и для меня, и для него. Он поправляет очки в толстой черной оправе. – Надеюсь, вы явились не выпрашивать разрешения исправить прошлые оценки? Тот, кто пропускает столько уроков, вообще не может…
– Меня попросила зайти к вам Мина Лэндж – передать кое-что, – я вытаскиваю из рюкзака бумажный пакет.
Стюарт, конечно, вряд ли имеет отношение к шантажу, к Уортону или Мине. Но нужно все проверить.
Он скрещивает руки на груди. Разозлился – я ведь прервал его пламенную речь и не дал в который раз поведать мне о том, что ученики, которых временно исключили за то, что они едва не загремели с крыши, должны хотя бы летнюю школу посещать, чтобы наверстать упущенное.
– Мина Лэндж в этом семестре тоже у меня не занимается.
– Так это не вам?
– Да что там у вас? Ума не приложу, что она такое могла мне передать.
– Хотите, посмотрю? – говорю я как можно более невинным голосом. – Я просто посланник, ничего такого не знаю.
– Да, сделайте милость, – Стюарт, скривившись от отвращения, поднимает руки. – Хватит зря тратить мое время.
Я нарочито медленно открываю пакет.
– Тут какой-то доклад и книжка. Ой, это же для мистера Найта. Извините. Я все перепутал.
– Ну да, хорошего мисс Лэндж выбрала себе курьера.
– Ей нездоровится. Поэтому сама и не смогла отнести.
Стюарт вздыхает, на его лице ясно читается: какая морока – вечно приходится терпеть этих недоумков.
– До свидания, Шарп.
Стюарт, конечно, не самый приятный на свете человек, но он точно никогда и никого в жизни не шантажировал.
Мне очень нравится бегать. Нравится, что даже во время марафона волноваться нужно только об одном: переставляй ноги, не обращая внимания на боль в мышцах. И никакой вины, никакого страха. Просто беги как можно быстрее, и никто тебя не остановит. Мне очень нравится чувствовать, как холодный ветер обдувает спину, как по разгоряченному лицу течет пот.
Иногда, когда я бегаю, в голове у меня пусто. А иногда я не могу не думать, не прокручивать мысленно события, снова и снова.
Сегодня я прихожу к нескольким выводам.
Вывод первый: Мину Лэндж никто не шантажирует.
Вывод второй: Мина Лэндж – мастер физической силы и лечит Уортона от Альцгеймера.
Вывод третий: поскольку Альцгеймер вылечить нельзя, ей приходится постоянно над ним работать, а значит, ей самой становится все хуже и хуже, а ему при этом не становится лучше.
Вывод четвертый: хотя Мина и врет на каждом шагу, она, видимо, серьезно вляпалась.
Когда я возвращаюсь в комнату, Сэм лежит на кровати. У меня вокруг талии повязано полотенце – я только-только из душа.
Перед Сэмом на покрывале разложены рекламные проспекты – это те колледжи, в которые его надеются запихать родители. Ни в одном из них нет факультета, где преподают визуальные эффекты. Ни в одном из них у него не получится изготавливать резиновые волчьи морды. Зато все из Лиги плюща. Браун. Йель. Дартмут. Гарвард.
– Привет, – здоровается Сэм. – Слушай, я вчера за обедом с Миной поговорил. Она просит прощения. В общем-то, как ты думал, так и оказалось. Она хочет, чтобы мы вместо нее шантажировали Уортона.
– Да? – я копаюсь в шкафу, выуживаю из-под кучи одежек спортивные штаны и надеваю их. – А зачем ей деньги – не сказала?
– Сказала, ей надо уехать. Я не совсем понял, но вроде кто-то выступает посредником между ней и Уортоном. И этот кто-то не даст ей уехать, поэтому она хочет сбежать. Думаешь, это ее родители?
– Нет, вряд ли.
Я вспоминаю Гейджа, себя, Лилу и то, что говорила миссис Вассерман тогда на кухне: «Гораздо больше тех, кого выгоняют на улицу, вербуют в криминальные кланы, а потом продают богатым».
– Так может, мы ей поможем?
– Сэм, в этой истории многое не вяжется. Если ей нужны деньги, пусть сама Уортона и шантажирует.
– Но она не может. Она его боится.
– Сэм… – вздыхаю я.
– Ты чуть с нее парик не сорвал прилюдно. Тебе не кажется, что нужно как-то это компенсировать? К тому же, я ей сказал, что детективное агентство «Шарп и Ю» все еще занимается ее делом.
Сэм ухмыляется. Хорошо, что он переключился. Ему все-таки нравится Мина? Очень-преочень надеюсь, что нет.
– Сэм, я думаю, ей сильно нездоровится. Думаю, она лечит Уортона и поэтому сама болеет.
– Но тогда точно надо что-то предпринять. Сказать ему, чтоб отдал ей деньги. Объяснить ситуацию. Дать понять, что она не одна. Это же Уортон ее втянул. У нас есть фотографии.
– Она манипулирует людьми. Может, и нами до сих пор пытается манипулировать.
– Да брось, Кассель, это же дама в беде.
– Она сама – ходячая беда, – я чешу царапину на шее – в том месте, где порезался во время бритья. – Слушай, мне в субботу придется отбывать наказание в кабинете у Уортона. Мы там будем с ним вдвоем. Может, и поговорим.
– А что если она не может ждать до выходных?
– Будем жечь мосты, когда до них дойдем, – я открываю ноутбук. – Что это у тебя за проспекты?
– Да нужно писать заявление на поступление в колледж. А ты сам как?
– А мне нужно убийство планировать, – подключаюсь к школьному Wi-Fi и открываю поисковик. – Знаю-знаю, стремно звучит.
– «Кассель Шарп – юный убийца». Про тебя нужно комикс нарисовать.
– Только если ты в нем будешь моим коротышкой-подручным в обтягивающем трико, – ухмыляюсь я.