– Коротышкой? Да я выше тебя! – Сэм распрямляется, и пружины в матрасе в подтверждение его слов жалобно взвизгивают.
– Только не в моем комиксе, – снова ухмыляюсь я.
Когда планируешь кого-нибудь убить, все очень похоже на будущую аферу. Точно так же нужно как можно лучше изучить жертву.
Пусть федералы все от меня скрывают, но я буду следовать собственным инстинктам. Если их план пойдет наперекосяк, придется импровизировать. А для этого нужно побольше знать.
Пэттон – фигура публичная. Навести про него справки – плевое дело: журналисты обсасывают мельчайшие подробности его жизни, политические конкуренты смакуют его промахи. Я снова и снова просматриваю фотографии, пока, наконец, его лицо не вырисовывается у меня перед глазами во всех подробностях. Во время интервью на телевидении у него на шее видно линию, где заканчивается грим. Пэттон всегда аккуратно приглаживает свои три седые волосинки и подбирает костюм в соответствии с речью. Вот он дома, на партийном съезде, целует детишек. Я просматриваю новостные статьи, колонки в желтой прессе, ресторанные обзоры, чтобы понять, с кем он встречается (много с кем), какая у него любимая еда (спагетти «Болоньезе»), что он обычно заказывает в закусочной (яичницу-глазунью, обжаренную с двух сторон, тост из белого хлеба с маслом, сосиску из мяса индейки) и даже какой кофе пьет (со сливками и сахаром).
Я изучаю, как организована его охрана. При Пэттоне всегда двое громил. Не одни и те же, но у всех его телохранителей ломаные носы и кривые ухмылочки. Я раскопал несколько статей – там рассказывается, как Пэттон на государственные средства нанимает в свою службу безопасности бывших заключенных – тех, кого он лично помиловал. И без них нигде не появляется.
Смотрю несколько видео в YouTube, где он распинается про теории заговора, про мастеров, про тоталитарное правительство. Прислушиваюсь к его речам, запоминаю особенности произношения. Пэттон каждый раз делает паузу перед тем, как сказать что-то, с его точки зрения, важное. Приглядываюсь к жестам. Он часто протягивает руки к зрителям, будто хочет их обнять.
Звоню маме и выпытываю еще несколько подробностей – притворяюсь, будто мне интересно, как ей удалось втереться к нему в доверие. Узнаю, где он одевается (у Бергдорфа, у них есть его мерки, так что он иногда прямо накануне выступления звонит и заказывает костюм). На каких языках говорит (на французском и испанском). Какие лекарства от сердца принимает (таблетка «Капотена» и одна маленькая аспирина). Как ходит (с пятки на носок, так что сперва изнашивается задняя часть подошвы).
Я читаю, смотрю и слушаю до тех пор, пока мне не начинает казаться, что губернатор Пэттон стоит у меня за плечом и нашептывает мне прямо на ухо. Неприятное чувство.
Глава двенадцатая
Когда в пятницу вечером я возвращаюсь с учебы, в кармане форменных брюк начинает вибрировать мобильник. Номер не определяется.
– Алло?
– Заберем тебя завтра вечером, – это Юликова. – Будь готов. Заедем в шесть.
Что-то пошло не так. Совсем не так.
– Но вы говорили, в следующую среду, а не в эту субботу.
– Прости, Кассель. Планы меняются. Приходится подстраиваться.
– Послушайте, – я чуть понижаю голос, – тот мастер смерти, которого я преследовал… Простите, что не рассказал о пистолете. Я знаю, что вы знаете. Просто запаниковал. Пистолет у меня. Я с ним ничего не делал. Могу принести его вам.
Не надо бы отдавать пистолет Юликовой. Я же обещал вернуть его Гейджу.
Но отдать надо. Нужно было отдать сразу же.
Юликова молчит.
– Это не самый умный твой поступок, – наконец говорит она.
– Знаю.
– Почему бы тебе не отдать пистолет завтра вечером, и мы забудем об этом недоразумении.
Мне все больше и больше не по себе, хотя я не могу четко сформулировать, почему именно. Что-то не так у нее с голосом. Она будто уже отстранилась от ситуации.
Очень странно, что Юликова готова с такой легкостью простить мне пистолет.
Вообще все очень странно.
Надо как-то ее разговорить.
– Я тут читал о Пэттоне…
– Мы можем это обсудить, когда тебя заберем, – голос у Юликовой спокойный, но она явно хочет поскорее закончить разговор.
– Его везде сопровождают телохранители. Двое громил. Я просто хотел узнать, как мы будем с ними вопрос решать.
– Кассель, я же обещала тебе, что этим займутся наши опытные сотрудники. У тебя важная, но небольшая роль. Мы обо всем позаботимся.
– Вам сложно, что ли, – я вкладываю в эту фразу чуточку своей злости.
– Прости, – вздыхает Юликова. – Конечно, ты волнуешься. Мы понимаем, на какой риск тебе приходится идти. И очень это ценим.
Я молчу.
– Одного из них мы подкупили. Он должен задержать второго, чтобы ты успел сделать свое дело. А еще он будет тебя страховать.
– Ладно. Встретимся в Веллингфорде. Позвоните, когда приедете.
– Постарайся не волноваться. До свидания, Кассель.
Убираю телефон, а сердце колотится, как бешеное, желудок скрутило. Ужасно мерзко, когда тебя терзает нарастающее смутное предчувствие, и еще хуже, когда наконец понимаешь, чего именно надо было бояться. Понимаешь, что это были не просто страхи. Осознаешь опасность.
Я не нужен федералам, чтобы устранить Пэттона. Совершенно не нужен. Они могли отделаться от него в любой момент, раз один из телохранителей подкуплен.
Присев на ступеньки у входа в библиотеку, звоню Баррону.
Брат берет трубку. Судя по звукам, он где-то на улице.
– Чего тебе?
– Да ладно, – я тоже не особенно счастлив его слышать. – Чего ты бесишься? Думал, я не смогу убедить ее, что ты врешь, когда ты, и правда, врешь?
– Поглумиться звонишь?
– Юликова перенесла дату операции, и у нее уже внедрен к Пэттону свой человек. Который справился бы гораздо лучше меня. Не складывается как-то, тебе не кажется?
– Возможно.
– А еще ее люди сцапали того мастера смерти, за которым я гонялся. Чтобы проверить, соврал я или нет.
– А ты соврал?
– Да. Я у него кое-что забрал и… В общем-то, я его отпустил. Она об этом знала и ничего мне не сказала.
– И правда, очень странно. Вляпался ты, Кассель. Не завидую я тебе. Выходит, федералы тебе вовсе не друзья.
И он вешает трубку.
Сам не знаю, чего еще я от него ожидал.
Я все сижу и сижу на ступеньках – на тренировку по бегу не иду, на ужин тоже. Просто кручу в руках телефон, пока до меня наконец не доходит, что нужно все-таки встать и куда-нибудь пойти.
Без особой надежды набираю Лилу. Но она все-таки берет трубку.
– Мне нужна твоя помощь.
– Мы уже достаточно друг другу помогли, – тихим голосом говорит Лила.
– Мне просто нужно с кем-то все обсудить.
– Только не со мной.
Я набираю в грудь побольше воздуха:
– Лила, я сотрудничаю с федералами. И у меня неприятности. Очень большие.
– Сейчас куртку возьму. Где ты?
Мы договариваемся встретиться в моем старом доме. Прихватив ключи, иду к машине.
Я сижу один на темной кухне и вспоминаю, как пахли отцовские сигариллы, вспоминаю беззаботное детство. Входит Лила. Когда она включает свет, я смаргиваю.
– Ты в порядке? – Лила подходит к столу и кладет руку в перчатке мне на плечо.
На ней черные джинсы в обтяжку и потертая кожаная куртка. Светлые волосы сияют золотом.
Я качаю головой.
А потом рассказываю ей все: про Пэттона, про Мору, про то, как я хотел быть хорошим, а у меня не получалось, про то, как следил за ней в тот день, как погнался за Гейджем, сам не зная почему, про Юликову и про пистолет. Про все.
Конец моей истории Лила дослушивает, сидя верхом на стуле и положив подбородок на скрещенные руки. Уже без куртки.
– Ты очень сильно на меня злишься? В смысле, если по десятибалльной шкале, где один – надрать мне задницу, а десять – закинуть в бассейн к акулам?
– В смысле, из-за того, что ты видел, как я заплатила Гейджу и как потом он выполнил заказ? Или из-за того, что ты сотрудничаешь с федералами или даже работаешь на них? Или из-за того, что ты никогда и ни о чем не рассказывал? Я, скажем так, не особенно рада. Тебя это напрягает – то, что ты увидел, когда следил за мной?
– Не знаю.
– Думаешь, я совсем бесчувственная? – она спрашивает будто между делом, но я вижу, ей важен мой ответ.
Интересно, каково это, когда тебя воспитывают наследницей криминального клана?
– Ты та, кем всегда собиралась стать.
– Помнишь, в детстве, – Лила чуть улыбается, но взгляд у нее серьезный. – Ты думал, это я буду заключать сделки и расправляться с врагами, лгать и бить в спину. А ты пошлешь все к черту и отправишься путешествовать. Не станешь во всем этом участвовать.
– Что наглядно демонстрирует, насколько стоит полагаться на мои планы.
– Кассель, ты уже очень давно играешь в серьезную игру. В очень опасную игру.
– Я же не собирался заходить так далеко. Сначала одно, потом другое. Нужно было все исправить. Кто-то должен был помочь Море, а кроме меня никто не знал. А потом остановить Баррона, чтобы он не переметнулся к Бреннанам. И самого себя остановить, чтобы… – я замолкаю, потому что дальше говорить нельзя. Нельзя объяснять, как я запрещал самому себе быть с ней. Как едва не сорвался.
– Ладно, тогда просто брось все это, – Лила широко взмахивает руками, будто это так очевидно, что и вслух говорить незачем. – Ты сделал то, что считал себя обязанным сделать, но все еще можешь все бросить. Воспользуйся этой возможностью. Уходи от федералов. Не захотят отпускать – спрячься, заляг на дно. Я помогу. Поговорю с отцом. Может, он согласится чуть повременить с твоей матерью, по крайней мере до тех пор, пока ты не сможешь заняться этим делом. Не дай им с собой манипулировать.
– Но я не могу все бросить, – отворачиваюсь и смотрю на отклеивающиеся обои над раковиной. – Не могу. Это слишком важно.
– Почему ты с такой охотой и по любому поводу готов разбрасываться своей жизнью?