– Неправда. Я вовсе не…
– Это все не твоя вина. Почему ты чувствуешь себя настолько виноватым? Ведешь себя так, будто твоя жизнь ничего не значит? – Лила повышает голос, обходит стол и ударяет меня кулаком в плечо. – Почему возомнил, что именно ты обязан решать проблемы всех и каждого, даже мои?
– Да не почему, – я качаю головой и снова отворачиваюсь.
– Это из-за Джимми Греко, Антанаса Калвиса и остальных? Я их знала, это были очень плохие люди. Без них на свете стало гораздо лучше.
– Прекрати меня утешать. Ты знаешь, что я этого не заслуживаю.
– Почему ты этого не заслуживаешь?! – орет Лила, слова будто вырываются у нее из самого нутра. Она хватает меня за плечо и пытается развернуть так, чтобы я посмотрел ей в глаза. Но я не смотрю.
– Из-за тебя, – я встаю. – Из-за тебя.
Мы оба долго молчим.
– То, что я сделал… – я никак не могу закончить предложение и начинаю снова: – Я не могу простить себя… Я не хочу себя прощать, – опускаюсь на линолеум и говорю то, чего не говорил никогда раньше: – Я тебя убил. Помню, как я тебя убивал. Я тебя убил, – слова снова и снова срываются с губ. Горло перехватывает. Голос не слушается.
– Я жива, – Лила опускается на колени, так что мне некуда деваться – я смотрю ей в глаза. – Я здесь.
Набираю в грудь побольше воздуха, меня трясет.
– Мы оба живы, – говорит она. – У нас получилось.
Я будто сейчас развалюсь на куски.
– Я ведь все запорол, да?
Теперь уже Лила не смотрит мне в глаза.
– Я не позволила Данике над собой поработать, – она выговаривает это медленно и очень тщательно, как будто одно неверное слово способно все разрушить. – Но я все это время тебя любила. Кассель, я всегда тебя любила. С самого детства. Вспомни: на собственном дне рождения я дефилировала перед тобой в нижнем белье.
У меня вырывается смешок. Я машинально дотрагиваюсь до мочки уха, которую она проколола. Дырочка заросла. Неужели я не единственный тогда что-то чувствовал?
– Но я не думал…
– Потому что ты идиот. Полный. Когда действие проклятия ослабло, нельзя было показывать тебе, что у меня остались чувства. Я ведь думала, что влюблена я одна, – Лила сцепила пальцы, и кожа перчаток натянулась на костяшках. – Ты ведь такой добрый. Всегда был добрым. Я решила, что ты притворялся влюбленным, а потом тебе это осточертело. Нельзя было, чтоб ты думал, что и дальше нужно притворяться. Поэтому каждый раз, когда вспоминала тебя, тыкала в руку ножницами или ручкой – чем-нибудь острым. Чтобы при встрече можно было сконцентрироваться на боли… И все равно хотела тебя видеть.
– Лила, я не притворялся. Никогда не притворялся. Я знаю, что́ ты подумала – когда я попросил Данику поработать над тобой. Но вспомни, я ведь целовал тебя еще до того, как узнал о мамином колдовстве. Целовал потому, что очень долго этого хотел.
– Не знаю, – Лила мотает головой.
– Лила, той ночью в твоем общежитии… Ты была под действием проклятия! А я почти на это наплевал. Ужасно, ведь ты вела себя так, будто влюблена, и мне приходилось постоянно себе напоминать, что это не по-настоящему. Иногда это ощущение ужаса меня буквально захлестывало. Мне хотелось от него как-то избавиться. Я знал, что это неправильно, и все равно не остановился.
– Все хорошо. Хорошо.
– Но я бы никогда…
– Я знаю, Кассель. Но ты мог бы все объяснить.
– И что бы я сказал? Что действительно хочу быть с тобой? Но сам себе не доверяю? Что я…
Наклонившись вперед, Лила прижимается своими губами к моим. Никогда еще в жизни я так не радовался, что мне затыкают рот.
Закрываю глаза, ведь даже видеть ее сейчас – это слишком.
Я чувствую себя человеком, который долго перебивался с хлеба на воду, а потом попал на роскошный пир. Человеком, который долго сидел прикованный во тьме и теперь боится света. Сердце так и рвется из груди.
Лилины мягкие губы касаются моих. Один поцелуй следует за другим, я будто тону. Мои пальцы в перчатке очерчивают ее щеку, ямочку на шее, и Лила тихонько стонет. Кровь у меня вскипает, приливает к животу.
Лила быстро развязывает мой галстук. Я чуть отстраняюсь, чтобы взглянуть на нее. И она с улыбкой одним движением сдергивает его с моей шеи.
Я вопросительно поднимаю брови.
Она со смехом поднимается на ноги и протягивает мне руку.
– Пошли.
Я тоже встаю. Рубашка успела вылезти штанов. Мы снова целуемся, наощупь поднимаясь по лестнице. На минутку останавливаемся, и Лила скидывает сапоги, цепляясь за стенку и за меня. Я стряхиваю с себя пиджак.
– Лила… – но больше ничего сказать не успеваю – она расстегивает мою рубашку.
И рубашка летит прямо с лестницы на пол прихожей.
Мы вваливаемся в мою комнату, где я столько раз мечтал о Лиле, где боялся, что больше никогда ее не увижу. Все эти воспоминания сейчас меркнут, становятся неважными, когда ее такая настоящая затянутая в прохладную кожу рука скользит по моему напрягшемуся животу, по предплечьям. Я с шумом втягиваю воздух.
Чуть отступив, Лила зубами стягивает перчатку со своей руки. Роняет ее на пол. Перчатка падает, и я провожаю ее взглядом.
Хватаю обнаженную Лилину руку и целую ее пальцы, Лила смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Прикусываю основание ладони, и она стонет.
Трясущимися руками стягиваю собственные перчатки. Я ощущаю на языке вкус Лилиной кожи. Меня лихорадит.
Если завтра, когда за мной явятся федералы, мне суждено умереть, пусть это будет последнее мое сокровенное желание. Вот это. Смотреть, как легонько опускаются ее ресницы. Как пульсирует жилка на шее. Чувствовать, как она дышит мне в губы. Вот это.
Я был с девчонками, к которым что-то испытывал, и с теми, к которым не испытывал ничего. Но никогда не был с той, которую люблю больше всего на свете. И теперь меня охватывает страстное желание сделать все правильно.
Дотрагиваюсь губами до шрама на ее шее. Ногти Лилы впиваются мне в спину.
Лила отстраняется, сдергивает через голову свою рубашку, швыряет ее на пол. На ней голубой кружевной лифчик с бабочками. Вот она снова у меня в объятиях, губы приоткрыты. Дотрагиваюсь обнаженными руками до ее мягкой, нежной кожи, и Лила выгибается.
Непослушными пальцами расстегивает мой ремень.
– Ты уверена? – спрашиваю я, чуть отпрянув.
Вместо ответа она делает шаг назад, расстегивает лифчик и бросает его поверх рубашки.
– Лила, – беспомощно говорю я.
– Кассель, если мне придется это обсуждать, я тебя убью. В самом прямом смысле. Удавлю твоим же собственным галстуком.
– А я думал, галстук остался внизу, – я изо всех сил пытаюсь вспомнить, что это я собирался обсуждать, и тут она снова меня целует. Запускает пальцы мне в волосы, притягивая меня поближе.
Сделав два шага назад, мы падаем на кровать, раскидывая подушки.
– А у тебя есть?.. – выдыхает Лила, прижимаясь ко мне обнаженной грудью.
Я вздрагиваю от каждого слова, заставляю себя сконцентрироваться. Но все равно не сразу понимаю, что она имеет в виду.
– В бумажнике.
– Ты знаешь, у меня в этом деле опыта мало, – голос у нее дрожит, будто от внезапно нахлынувшего волнения. – Один раз только было.
– Мы можем остановиться, – я убираю руки, прерывисто втягиваю воздух. – Надо…
– Если ты остановишься, я тебя тоже убью.
И я не останавливаюсь.
Глава тринадцатая
Когда я просыпаюсь, солнце уже вовсю светит в грязное окно. Протягиваю руку, но голые пальцы натыкаются не на теплую Лилу, а на скомканные простыни. Ее уже нет.
«Кассель, я всегда тебя любила».
Мое тело помнит прикосновения ее рук. Я лениво потягиваюсь, и в позвоночнике приятно щелкает. В голове кристально ясно – никогда со мной такого еще не бывало.
Лежу и с улыбкой пялюсь на потрескавшуюся штукатурку на потолке. Представляю, как Лила на цыпочках выбралась из комнаты, пока я спал, чуть помедлила, решая, не вернуться ли – не поцеловать ли меня на прощание. Записку не оставила, как сделала бы на ее месте обычная девчонка. Нет, конечно. Не захотела показаться сентиментальный. Оделась в ванной, сполоснула лицо, подхватила сапоги и побежала в одних чулках к машине. Тайком пробралась в свой роскошный пентхаус, пока ее папочка, преступный гений, не проведал, что его дочка провела ночь дома у парня. У меня.
Улыбка никак не желает сходить лица.
Она меня любит.
Наверное, теперь можно умереть счастливым.
Откапываю в родительской спальне потрепанную кожаную сумку, запихиваю туда пару футболок и самые нелюбимые джинсы. Нет смысла брать с собой нормальные вещи – я ведь не знаю, куда отвезет меня Юликова и увижу ли я потом еще когда-нибудь эту сумку. Прячу бумажник и удостоверение личности под матрас.
Цель у меня простая – выяснить, не собирается ли Юликова меня подставить; поработать над Пэттоном, чтобы он не смог навредить маме, а потом вернуться домой.
А там посмотрим. Никаких бумаг я не подписывал, так что официально я не состою в ПЮО. И могу от них уйти. По крайней мере, мне хочется в это верить. Это же правительство, а не криминальный клан, где дают клятвы на крови и чуть что режут глотки.
Конечно, если я не стану агентом, мне все равно придется иметь дело со всеми, кто позарится на мой колдовской дар.
Я представляю, как после выпускного уеду в Нью-Йорк: буду работать официантом, встречаться с Лилой поздно вечером за чашечкой эспрессо. Никто не узнает, кто я. Какой у меня дар. Будем вместе в моей маленькой квартирке пить дешевое вино, смотреть черно-белые фильмы и жаловаться – каждый на свою работу. Лила будет рассказывать о войне гангстерских кланов, о нечестно нажитом добре, а я… Мотаю головой – слишком уж замечтался.
Лучше не увлекаться пустыми фантазиями, а успеть к Уортону. Иначе я и Веллингфорд не закончу.
Смотрю на мобильник: у меня в распоряжении где-то полчаса. Успею заскочить в общежитие за Сэмом и придумать, что сказать Уортону про Мину. Времени в обрез, но должно хватить.