– Не хочу о ней говорить.
– Хорошо, – вздыхает Юликова. – Можем не говорить, но ты должен подписать или не подписать бумаги.
Стопка документов на столе внушает некоторые сомнения. Если они собираются просто швырнуть меня в тюрьму, им не нужно мое согласие. Они и так добьются желаемого, когда я окажусь за решеткой.
Вешаю себе на шею шнурок с удостоверением, хватаю гарнитуру. Так я ничего не смогу вычислить: можно до посинения трепаться с Юликовой, и она все равно не допустит ни малейшей ошибки, не выдаст себя.
– Кассель, Захаровы – это преступный клан. Они воспользуются тобой, а потом без сожаления выкинут, если ты им это позволишь. И с ней будет то же самое. Ей придется совершать такие поступки, которые ее изменят.
– Я же сказал, что не хочу об этом говорить.
Джонс встает и смотрит на наручные часы.
– Нам пора.
Я оглядываюсь на дверь спальни.
– Вещи забрать?
– Нет, – качает головой Джонс. – Вернемся за ними вечером, перед тем, как отвезти тебя обратно в Веллингфорд. Поспишь немного, чтобы отойти после отдачи, смоешь краску.
– Спасибо.
Он хмыкает.
Все возможно. Вполне возможно, они собираются вернуться со мной в этот номер. Вполне возможно, Юликова и Джонс действительно ищут подход к ребенку из преступного семейства, который благодаря своему дару стал одновременно и проблемой, и ценным активом. Вполне возможно, меня не собираются подставлять.
Пора идти ва-банк. Так или иначе. Пора решить, во что мне хочется верить.
Заварил – расхлебывай.
– Ладно, – говорю я со вздохом. – Давайте сюда свои бумаги.
Достаю из кармана худи ручку и размашисто подписываю контракт.
Агент Джонс удивленно поднимает брови. Я ухмыляюсь.
Юликова подходит ближе и внимательно осматривает документ, обводя затянутым в перчатку пальцем мою подпись. Вторую руку она кладет мне на плечо.
– Кассель, мы о тебе позаботимся. Обещаю. Добро пожаловать в Привилегированный юношеский отряд.
Обещания, сплошные обещания. Я убираю ручку. Решение принято, и мне сразу становится легче. Словно гора свалилась с плеч.
Выходим из номера.
– А где агент Бреннан? – спрашиваю я в лифте.
– Она уже на месте, – отвечает Джонс. – Занимается подготовкой.
Выходим из гостиницы. В машине я сажусь на то же место, что и вчера. Пристегивая ремень, вытаскиваю из кармана на дверце мобильник и сую его в карман.
– Хочешь, заедем нормально позавтракать? Буррито перехватим? – предлагает Джонс.
Последняя трапеза. Но вслух я этого не говорю.
– Я не голодный.
Смотрю на шоссе через тонированное стекло и мысленно раскладываю все по полочкам. Нужно многое сделать, когда прибудем на место. Я составляю список, вновь и вновь прохожусь по нему.
– Скоро все закончится, – говорит Юликова.
Она права. Так или иначе, скоро все закончится.
Меня выпускают из машины около парка. Щурюсь, когда в глаза ударяет яркий солнечный свет. Проходя через пункт безопасности, низко опускаю голову и повыше поднимаю удостоверение. Женщина с папкой в руках объясняет, что для волонтеров накрыли специальный столик с кофе и пончиками.
В парке установлена большая сцена с голубым задником. На ней кто-то прикручивает микрофон к большущей кафедре с гербом Нью-Джерси. Другой работник обустраивает огороженную секцию для особо важных персон рядом с зоной для журналистов. Еще двое прилаживают внизу под белым занавесом колонки.
Позади всего этого стоят полукругом автофургоны, а в центре столики, на которых волонтеры раскладывает брошюры, указатели и футболки. Чуть поодаль тот самый столик с едой. Вокруг него столпилось несколько человек – смеются, разговаривают. Почти на всех гарнитуры, как у меня.
Юликова хорошо подготовилась. Все точно как на карте. Прохожу мимо фургона, где должен переодеваться Пэттон, прямо к тому, который выделили мне. Внутри серый диван, туалетный столик, есть небольшая ванная. Высоко на стене висит телевизионный экран, по которому показывают новостной канал. Если я правильно читаю по губам, внизу чуть с запозданием идет текст расшифровки: обещают прямой эфир с пресс-конференции.
Проверяю телефон. Семь сорок. Речь Пэттона запланирована на девять. Сколько-то времени у меня есть.
Запираюсь, а потом для проверки дергаю за ручку. Вроде держится, но замок хлипкий. Я бы такой с завязанными глазами вскрыл.
В наушниках раздается потрескивание, а потом агент Бреннан интересуется:
– Кассель? Ты на месте?
– Да, все превосходно, – говорю я в микрофон. – Лучше не бывает. А вы там как?
– Эй, ты там особенно не хорохорься, – смеется она.
– Принято. Просто телик посмотрю, подожду.
– Давай-давай. Я выйду на связь через пятнадцать минут.
Снимаю гарнитуру и кладу ее на стол. Невероятно трудно просто сидеть и ничего не делать, особенно когда сделать нужно столько всего. Руки так и чешутся, но я точно знаю, что сейчас за мной будут следить очень внимательно. А вот потом им станет скучно. Поэтому я достаю свои карточки для записей и ручку и развлечения ради пытаюсь вычислить, где здесь спрятана камера. Я даже не уверен, что она есть. Но полагаю, чуточку паранойи не повредит.
Наконец в наушниках снова трещит.
– Есть что доложить?
– Нет. Все в порядке.
На часах почти восемь. Остался всего час.
– Следующий сеанс связи еще через пятнадцать минут, – говорит Бреннан.
– Можно и через двадцать, – я стараюсь, чтобы голос звучал как можно более беззаботно.
А потом выключаю гарнитуру. Мне этого делать не запрещали, так что, наверное, проверять не придут, хоть и не обрадуются, конечно.
Если на меня навесили какой-нибудь GPS-маячок, то он либо в удостоверении, либо в худи, либо в гарнитуре. Скорее всего, не в удостоверении, ведь его надо сканировать. Снимаю худи и кладу его на стол. Иду в ванную и включаю воду, чтобы приглушать все звуки.
Раздеваюсь. Складываю одежки, кладу их на маленький столик поверх полотенец и антибактериального мыла для перчаток. Вытаскиваю распечатанные фотографии. А потом голышом усаживаюсь на корточки на холодном полу и кладу руки на собственные бедра. Сдавливаю пальцами кожу.
Концентрируюсь на своих воспоминаниях – на том, что узнал за прошлую неделю, на мельчайших подробностях. Вглядываюсь в лежащие передо мной фотографии, вспоминаю видеоролики. Представляю себе губернатора Пэттона. И становлюсь им.
Больно. Растягиваются сухожилия, смещаются кости, меняет форму плоть. Я изо всех сил пытаюсь сдержать крик. У меня почти получается.
Когда я встаю, меня настигает отдача.
Кожа вот-вот лопнет, ноги расплавятся. Голова приобрела какую-то странную форму. Зажмуренные глаза широко распахиваются, и я будто смотрю на мир через тысячу разных линз, я весь покрыт немигающими глазами. Все такое яркое. Больно, везде и по-разному. Я теряю сознание.
Все гораздо хуже, чем я помнил.
Я снова могу двигаться. Не знаю, сколько времени прошло. Кажется, довольно много. Раковина переполнилась, и вода льется на пол. Пошатываясь, встаю, закручиваю кран, хватаю одежду. Еле-еле удается натянуть трусы и футболку. Джинсы не налезают.
Смотрю на себя в зеркало: голова лысая, лицо в морщинах. Кошмар. Передо мной Пэттон. Выливаю на свои три седые волосины гель для волос и приглаживаю их расческой – теперь все точно как на фото.
Руки трясутся.
В детстве я мечтал быть мастером трансформации, ведь это такая редкость. Они особенные. Ты особенный, если ты мастер трансформации. Только это я и понимал, но никогда не задумывался о самом даре. Даже когда осознал, что я действительно мастер трансформации. В смысле, я знал, что у меня крутой, мощный и уникальный дар. Опасный. Редкий. Но до меня не очень доходило, почему всякие важные шишки так меня боятся. И хотят перетянуть на свою сторону.
А вот теперь я понимаю, почему мастеров трансформации боятся. Почему меня так хотят контролировать. Отчетливо понимаю.
Я могу спокойно войти в дом другого человека, поцеловать его жену, сесть за стол и поужинать с его семьей. Могу украсть в аэропорту паспорт, и через двадцать минут это будет мой паспорт. Могу стать черным дроздом, который сидит на ветке напротив вашего окна. Котом, который крадется по карнизу. Могу отправиться куда угодно и творить сколь угодно ужасные дела, и никто и никогда не сможет связать меня с этими преступлениями. Сегодня я похож на самого себя, а завтра могу стать похожим на вас. Могу стать вами.
Черт подери, да я сам себя боюсь.
Беру в одну руку мобильник, в другую карточки и осторожно выбираюсь из фургона так, чтобы не засветиться на предполагаемых камерах.
Встречные оборачиваются на меня, выпучив глаза от удивления: посреди парка в одном нижнем белье стоит губернатор Пэттон.
– Проклятье, все перепутал, – ворчу я и открываю дверь губернаторского фургона.
Как я и надеялся, там висит в чехле костюм, который я заказал у Бергдорфа, точно по Пэттоновским меркам. Пара новеньких ботинок, носки, чистая белая рубашка в упаковке, шелковый галстук.
Изнутри фургон точь-в-точь как мой: диван, туалетный столик, телевизор.
Через мгновение туда без стука заходит помощница.
– Простите, губернатор, – извиняется она с ошалевшим видом. – Мы пропустили ваш приезд. Вас ждет гример. Никто не видел, как вы подъехали, и я… Дам вам минутку – одеться.
Смотрю на мобильник. Половина девятого. Я почти полчаса провалялся без сознания и к тому же пропустил вызов от агента Бреннан.
– Зайдите за мной через десять минут, – говорю я, стараясь изобразить голос Пэттона. Я посмотрел массу видеороликов, усердно тренировался, но подделывать голос очень трудно. – Мне нужно одеться.
После ухода помощницы звоню Баррону.
«Пожалуйста, – умоляю я вселенную или того, кто меня слышит в данный момент. – Пожалуйста, пусть он ответит. Я в тебя верю. Сними трубку».
– Привет, братишка.
Меня захлестывает облегчение, и я падаю на диван. До самого последнего не был уверен, что Баррон откликнется.