– Залезай, – приказывает Джонс, махнув рукой на багажник.
Внутри почти пусто – только запасное колесо и аптечка. И моток веревки.
Отвечать смысла нет. Я бросаюсь наутек. Может, удастся сбежать даже со скованными за спиной руками.
Не разбирая дороги, несусь вниз по склону холма. Ноги ужасно скользят. Кошмарные парадные туфли, да еще и тело чужое, массивное. Я к нему не привык и потому постоянно теряю равновесие. Ноги-то теперь короткие. Оскальзываясь, съезжаю в своих дорогущих брюках по грязной траве. Снова вскакиваю. Только бы добраться до деревьев.
Слишком медленно.
Джонс накидывается на меня сзади, валит на землю. Я трепыхаюсь, но все бесполезно. В висок упирается холодный ствол, а в поясницу – колено Джонса.
– Трусливый, что твой хорек. Слышишь? Хорек! Вот ты кто.
– Вы меня не знаете, – отвечаю я, сплевывая на грязную землю кровь. И, снова не сдержавшись, смеюсь. – И про хорьков вы, как видно, тоже знаете маловато.
Джонс ударяет меня кулаком в бок, и я чуть не теряю сознание от боли. Когда-нибудь все-таки придется научиться держать язык зубами.
– Вставай.
Я подчиняюсь. Джонс конвоирует меня обратно к машине. Никаких больше шуток.
Он опять подталкивает меня к багажнику.
– Залезай. Немедленно.
– Простите. С Пэттоном же все в порядке. Он жив. Что бы вы там ни думали…
Прямо над ухом угрожающе щелкает предохранитель.
Лезу в багажник. Джонс связывает веревкой мои ноги, а конец привязывает к цепочке от наручников. Я едва могу шевельнуться. Теперь не побегаешь.
Слышу, как что-то с треском рвется. Скотч. Джонс в несколько слоев заматывает им мои ладони, предварительно вложив в каждую по камню. Потом переворачивает меня на спину. Я смотрю на него и на шоссе позади. Мимо проносится машины, и я очень надеюсь, что какая-нибудь из них остановится. Напрасно.
– Я с самого начала знал, что ты совершенно непредсказуем. И очень опасен. Ни на какую преданность тут рассчитывать нельзя. Я пытался объяснить это Юликовой, но она не слушала.
– Простите, – меня охватывает отчаяние, – я обо всем ей расскажу. Скажу, что вы были правы. Только сообщите ей, где мы.
– Нет уж, – смеется Джонс. – Ты же у нас теперь не Кассель Шарп, да? Ты губернатор Пэттон.
– Ладно вам, – от страха язык у меня заплетается, – Джонс, вы же работаете на хороших парней. Вы не должны так поступать. Вы федеральный агент. Слушайте, я пойду с вами. Во всем признаюсь. Можете меня запереть.
– Лучше бы ты дал нам себя подставить, – Джонс отрезает армейским ножом полоску серебристого скотча. – Если никто не будет тебя контролировать, если ты будешь разгуливать на свободе и заключать сделки с кем попало… Что тогда начнется? Это лишь вопрос времени – рано или поздно какое-нибудь иностранное правительство или корпорация предложат тебе хорошую цену. И ты превратишься в опасное оружие, ускользнешь от нас. Лучше просто исключить тебя из уравнения.
До меня едва доходит: я был прав – они действительно собирались меня подставить.
– Но я же подписал…
Джонс тянется заклеить мне рот. Я мотаю головой и плююсь, но он все равно приклеивает полоску скотча мне на лицо. На мгновение я забываю, что можно дышать через нос, и ударяюсь в панику.
– Пока ты произносил свою распрекрасную речь, у меня появилась одна идейка. Я позвонил весьма неприятным людям, которые ждут не дождутся встречи с тобой. Ты же знаешь Ивана Захарова? Оказывается, он готов выложить немалую сумму за возможность лично прикончить одного губернатора, – Джонс ухмыляется. – Не повезло тебе, Кассель.
И захлопывает крышку багажника. Я остаюсь один в темноте. Машина куда-то едет, а я все спрашиваю себя: а когда вообще мне везло?
Глава шестнадцатая
В багажнике быстро становится жарко. От бензиновой вони меня тошнит. Что еще хуже, когда машина подскакивает на очередной кочке, я больно ударяюсь обо что-то железное. Пытаюсь упереться ногами, но при каждом повороте и на каждый выбоине голова или спина все равно впечатываются в стенку. Джонс так крепко связал меня, что даже калачиком не свернуться.
В общем, не самый лучший способ провести свои последние часы.
Я перебираю в голове разные варианты. Один хуже другого. На шее висят амулеты, поэтому трансформироваться я не могу. Даже если удастся как-то их сорвать, до кожи руками я дотронуться тоже не могу, и поработать над собой не получится.
Уж в этом Джонсу не откажешь – все предусмотрел.
Мы сворачиваем с шоссе: шум других машин постепенно стихает, из-под колес с грохотом вылетают мелкие камешки, будто дождь барабанит по крыше.
Через несколько минут выключается двигатель, хлопает дверь. Где-то вдалеке раздаются голоса, но говорят так тихо, что я их не узнаю.
Когда агент Джонс наконец открывает багажник, я уже в полной панике. Меня обдувает холодным ветерком. Я дергаюсь, хотя это совершенно бесполезно – только делаю себе еще больнее.
Джонс молча наблюдает за моими потугами.
Потом вытаскивает нож и разрезает веревку. Наконец-то можно вытянуть ноги. Я делаю это медленно – колени болят из-за того, что пришлось так долго ехать в неудобной позе.
– Вылезай.
С трудом сажусь. Джонсу приходится помочь мне выбраться из багажника.
Рядом с нами какое-то большое фабричного вида здание, башня на железных опорах выплевывает в затянутое облаками небо языки пламени. За клубами дыма просматриваются сияющие железные мосты, ведущие в Нью-Йорк. Видимо, вот-вот пойдет дождь.
Поворачиваю голову. Футах в десяти стоит еще одна черная машина. К ней прислонился Захаров, во рту у него сигара. Рядом с ним Стенли прикручивает глушитель к очень большому черному пистолету.
Кажется, хуже уже просто некуда, но тут пассажирская дверь открывается и выходит Лила.
На ней узкая черная юбка, серое пальто с поясом, серые же перчатки и кожаные сапоги до середины голени. Глаз не видно из-за черных очков, губы накрашены темно-красной помадой цвета свернувшейся крови. В руках Лила держит чемодан.
Я никак не могу подать ей знак. Она бросает на меня мимолетный холодный взгляд.
Ошалело мотаю головой. Нет, нет, нет. Но Джонс лишь отрывисто смеется.
– Вот он, как я и обещал. Только тело ни в коем случае не должно всплыть. Вы поняли?
Лила ставит чемодан рядом с отцом:
– Вот ваши деньги.
– Прекрасно. Давайте начнем, – говорит Джонс.
Захаров кивает и выдыхает небольшое облачко. Оно по спирали поднимается вверх и сливается с клубами фабричного дыма.
– А какие у меня гарантии? Откуда мне знать, что вы не попытаетесь свалить это на мою организацию? Ваше предложение было очень неожиданным. Мы нечасто заключаем сделки с людьми из правительства.
– Сделку вы заключаете только со мной. Я сам по себе. И делаю то, что считаю правильным, – Джонс пожимает плечами. – Я здесь – вот вам и гарантия. Вы убьете его у меня на глазах. Может, мои руки чисты, но ответственность за его смерть ляжет на нас обоих. Ни вам, ни мне расследование ни к чему. Если будет вскрытие, то меня могут связать с этим делом. Если сдам вас, то мне, в самом лучшем случае, предъявят обвинение в похищении. Я свою часть сделки выполню.
Захаров медленно кивает.
– Трусите? – спрашивает Джонс. – Вы же станете для мастеров настоящим героем, да еще устраните человека, который недавно на вас покушался.
– Мы друг друга не поняли, – отвечает Захаров.
– В смысле, не вы прятали у себя Шандру Сингер? Простите, перепутал, – Джонс даже не пытается скрыть издевку.
– Мы не трусим, – отвечает Захаров.
– Я это сделаю, – предлагает Лила, а потом поворачивается к Стенли: – Дай пистолет.
Я смотрю на нее во все глаза и молюсь про себя. Пытаюсь ногой вычертить что-то на грязной земле. Быстрее-быстрее! Изображаю букву «я» вверх ногами – чтобы она могла прочесть. Это я.
Но тут агент Джонс бьет меня в висок прикладом пистолета. А я и не заметил, как он его достал. Перед глазами все плывет. Такое впечатление, что мозги с грохотом перекатываются в черепной коробке. Я падаю на живот, ведь руки все еще скованы за спиной.
Задыхаясь, лежу на земле.
– Какая нежданная радость – посмотреть, как он корчится в грязи, – Захаров подходит ко мне, наклоняется и хлопает рукой в перчатке по щеке. – Губернатор, неужели вы и правда думали, что до вас никто не сможет добраться?
Я мотаю головой. «Пожалуйста, – мысленно прошу я. – Пожалуйста, спросите меня о чем-нибудь. Пожалуйста, снимите скотч. Пожалуйста».
Ко мне подходит Лила с пистолетом в опущенной руке. Смотрит долгим взглядом. Пожалуйста.
Захаров встает, взмахнув полами своего черного пальто.
– Поднимите его на ноги, – приказывает он Джонсу. – Человек должен встречать смерть стоя… Даже такой человек.
Ветер раздувает белокурые волосы Лилы, вокруг ее головы словно сияет золотой нимб. Она снимает очки. Вот и хорошо. Мне хочется последний раз взглянуть в эти глаза. Один голубой, другой зеленый. Как море.
Дед говорил: от таких девушек пахнет не духами, а озоном и металлическими опилками. Их лучшее украшение – беда. Если такая девушка влюбится, то кометой рухнет с небес.
«По крайней мере, именно ты нажмешь на курок». Жаль, что даже этого я не могу сказать.
– Уверена? – спрашивает Захаров.
Лила кивает и машинально дотрагивается затянутыми в перчатку пальцами до своего горла.
– На мне метки. Я его убью.
– Тебе придется залечь на дно и скрываться, пока мы не удостоверимся, что убийство не повесили на тебя.
Лила снова кивает.
– Оно того стоит.
Жестокая. Моя девочка.
Агент Джонс рывком поднимает меня на ноги. Меня шатает, словно пьяного. Хочется кричать, но рот заклеен.
Пистолет в руке Лилы дрожит.
Бросаю на нее последний взгляд, а потом крепко зажмуриваюсь, так что в уголках глаз выступают слезы. В темноте под веками пляшут разноцветные пятна.
Как жаль, что я не могу с ней попрощаться.