– Но вы-то должны были быть порядочнее меня. В любом случае все кончено.
– Тебе кажется, что ты знаешь правду, но есть множество факторов, про которые ты даже не подозреваешь. Ты не видишь общую картину. И сам не понимаешь, какой бардак устроил.
– Потому что вы хотели избавиться от Пэттона, но при этом вам нужно было, чтобы прошла вторая поправка. И вы решили сделать из него мученика. Убить одним выстрелом двух зайцев.
– Дело не в том, чего я хотела. На кону нечто более значимое.
– Полагаю, нам больше не о чем говорить.
– Ты же понимаешь, что это невозможно. Теперь о тебе знает еще больше людей, весьма высокопоставленных людей. И все жаждут с тобой познакомиться. Особенно мой начальник.
– А мне это все до лампочки.
– Кассель, ты подписал контракт. Это юридически обязывающий документ.
– Разве? – ухмыляюсь я. – Проверьте-ка еще разок. Думаю, вы очень скоро выясните, что ничего такого я не подписывал. Моего имени нигде нет. Было да сплыло.
Мысленно благодарю Сэма. Никогда бы не подумал, что исчезающие чернила могут прийтись так кстати.
На этот раз на лице Юликовой отчетливо угадывается раздражение, и я ощущаю извращенное торжество.
– Где агент Джонс? – спрашивает она после паузы. Будто козырную карту достала.
– Понятия не имею, – пожимаю плечами я. – Вы его потеряли? Надеюсь, что он найдется, хотя… Признаем честно, мы с ним никогда не были близкими друзьями.
– Ты не такой, – Юликова машет в мою сторону рукой. Не знаю, чего она ожидала. Моя реакция ее явно разозлила. – Ты не такой… бессердечный. Ты хочешь сделать этот мир лучше. Очнись, Кассель, пока не слишком поздно.
– Мне пора, – я киваю в сторону дома.
– Можно предъявить обвинения твоей матери.
Лицо у меня перекашивается от ярости. Пусть видит – мне все равно.
– И вам тоже. Слыхал, вы воспользовались малолетним мастером, чтобы подставить губернатора. Можете разрушить мою жизнь, но тем самым вы разрушите и свою. Это я вам обещаю.
– Кассель, – Юликова повышает голос, – я наименьшая из твоих проблем. Думаешь, в Китае ты бы разгуливал на свободе?
– Хватит с меня.
– Прямо сейчас ты представляешь собой гораздо большее затруднение, чем представлял Пэттон. А ты видел, как мое начальство собиралось с ним поступить. Единственный способ это уладить…
– Мы никогда не сможем это уладить! – кричу я. – За мной всегда будет кто-нибудь охотиться. Всегда придется иметь дело с последствиями. ДАВАЙТЕ СЮДА ВАШИ ПОСЛЕДСТВИЯ. Мне надоело бояться, и мне надоели вы.
Подхожу к дому. Но на крыльце останавливаюсь. Дожидаюсь, когда Юликова сядет в блестящую черную машину и уедет. Присаживаюсь на ступеньку.
Долгое время смотрю на двор. В голове пусто. Меня трясет от избытка адреналина и от злости.
Правительство – серьезный противник, которого никому не переиграть. Они могут прийти за теми, кто мне дорог, или за мной самим, выкинуть что-то такое, чего я не предусмотрел. Могут сделать свой ход прямо сейчас или через год. И мне нужно быть начеку. Всегда и везде быть начеку, иначе придется распрощаться со всем, что я люблю и чем владею.
Например, они могут взяться за Лилу – она же хладнокровно застрелила агента ФБР. Если им удастся это вычислить и повесить на нее убийство Джонса, я сделаю что угодно, чтобы ее освободить.
Или они могут взяться за Баррона, который на них работает.
Или…
Внезапно я понимаю, что все это время смотрел на наш сарай. Туда уже сто лет никто не заходил. Там полно старой мебели, ржавых инструментов и краденого добра, которое в итоге так и не понадобилось моим родителям.
Именно там отец учил меня вскрывать замки. Там он хранил свои инструменты, в том числе тот самый супернадежный ящик. Я вспоминаю отца за работой: вот он смазывает замок, в уголке рта зажата сигарилла. Память услужливо дорисовывает картинку: штифт, цилиндр, стержень.
Никто так и не смог открыть тот ящик. Мы знали, что там внутри конфета, но все усилия были тщетны.
В сарае ни я, ни дедушка так и не убирались.
Оставив пакет с молоком на крыльце, подхожу к большим видавшим виды двойным дверям, поднимаю щеколду. Последний раз я был тут во сне. Теперь я тоже будто сплю. Под ногами с каждым шагом поднимается облачко пыли, свет проникает сюда лишь через щели в стенах, потому что окна намертво затянуло паутиной и грязью.
Пахнет гнилым деревом и каким-то зверьем. На мебель накинуты изъеденные молью покрывала – чуточку похоже на привидения. Вот мусорный бак, набитый пластиковыми мешками, несколько потертых картонных коробок с бутылками из-под молока. Старый сейф – так проржавел, что дверь почти отвалилась. В сейфе кучка мелких монет, позеленевших и намертво слипшихся.
На папин верстак тоже накинуто покрывало. Я сдергиваю его на пол. На верстаке навалены инструменты: тиски, съемник цилиндров, декодер, молоток со сменными головками, супернадежный ящик, моток бечевки, набор ржавых отмычек.
Если папа действительно заполучил Бриллиант Бессмертия, если продать его не мог, но хотел сохранить, то почему бы не спрятать его там, где не догадается искать никто из посторонних и не сможет достать никто из домашних. После недолгих размышлений я делаю то, что никогда не додумался бы сделать в детстве.
Зажимаю ящик в тисках и распиливаю его салазковой пилой.
Ящику конец. Весь пол усыпан блестящими металлическими опилками.
Никакого бриллианта внутри нет – только пачка бумаг и древний, наполовину оплывший леденец. Сумей я все-таки открыть ящик в детстве – был бы страшно разочарован.
И сейчас я тоже разочарован.
Беру бумаги, и прямо в руки мне выпадает старое фото. Трое белобрысых мальчишек на фоне огромного дома. Это одно из тех старинных поместий на океанском побережье – на крыше площадка с перилами, колонны. Какой-нибудь старинный богатый род с Кейп-Кода. На обороте незнакомым тонким почерком выведены имена: «Чарльз, Филип, Анна». Значит, один из них не мальчик.
Может, отец собирал материалы для будущей аферы? Я разворачиваю бумаги. Свидетельство о рождении Филипа Рейберна.
Не Шарп – я всегда знал, что эта фамилия такая же фальшивая, как приз в лотерее. Филип Рейберн – так по-настоящему звали отца. От этой фамилии он отказался, скрывал ее от нас.
«Кассель Рейберн» – произношу я мысленно. Получается страшно нелепо.
Еще там вложена вырезка из газеты: Филип Рейберн погиб на восточной оконечности Лонг-Айленда в возрасте семнадцати лет, когда перевернулась лодка. До ужаса глупая и дорогая смерть.
Рейберны могли купить все, что угодно. Наверняка и украденный бриллиант тоже.
Двери со скрипом открываются, я поворачиваюсь, застигнутый врасплох.
– Я нашел на крыльце молоко. Что ты здесь делаешь? – спрашивает Баррон. – А… Что ты сотворил с папиным ящиком?
– Смотри, – я протягиваю ему леденец. – Там внутри и правда лежала конфетка. Кто бы мог подумать.
Баррон смотрит на меня, разинув рот, на лице у него застыл ужас, как будто он только что осознал, что чокнутый из нас двоих все-таки не он, а я.
После ужина возвращаюсь в Веллингфорд. Мистер Пасколи, мой комендант, смотрит косо, когда я протягиваю ему записку от мамы.
– Все в порядке, Кассель. Завуч объяснил, что вас не будет несколько дней.
– А, точно.
Я уже и забыл о том обещании, которое нам с Сэмом дал Уортон. Столько всего должно было случиться, что я и не чаял им воспользоваться. Но вот я снова в Веллингфорде, интересно, что я могу теперь себе позволить?
Скажем, не вставать с утра и наконец нормально отоспаться?
Вряд ли.
Сам не знаю, что я ожидал увидеть в комнате, но точно не Сэма, разлегшегося на кровати с забинтованной ногой рядышком с Даникой. Они увлеченно режутся в джин-рамми.
Видимо, Сэм уже смог позволить себе девушку в мужском общежитии. Похвальная предприимчивость.
– Привет, – здороваюсь я, прислоняясь к косяку.
– Что с тобой было? – спрашивает Даника. – Мы волновались.
– Это я волновался, – я оглядываюсь на Сэма. – Ты как? В смысле, нога.
– Еще болит, – сосед осторожно опускает левую ногу на пол. – Хожу теперь с тростью. Может, потом хромать буду, так доктор сказал. Может, даже всю жизнь.
– Тот коновал? Надеюсь, ты проконсультировался у другого специалиста, – получается грубо, но меня захлестывает чувство вины.
– Мы правильно поступили, – говорит Сэм и набирает в грудь побольше воздуха. На его лице серьезное выражение – таким я его еще не видел. Он морщится от боли. – Я ни о чем не жалею. Чуть было не разрушил собственное будущее. Наверное, я принимал его как должное… вообще все принимал как должное – поступление в хороший колледж, престижную работу. Думал, ты такими классными вещами занимаешься.
– Прости, – говорю я совершенно искренне.
Мне действительно очень-очень жаль, что он так думал.
– Да нет, ты не виноват. Я сглупил. И ты меня спас от больших неприятностей.
Оглядываюсь на Данику. Сэм всегда слишком великодушен, а вот про нее я знаю наверняка: если она сочтет мой поступок дурным, то точно об этом скажет.
– Я никогда не хотел, чтобы ты… Никогда не хотел, чтобы кто-нибудь из вас двоих из-за меня пострадал.
– Кассель, – говорит Даника тем сердитым и в то же время ласковым тоном, на который всегда переходит, когда мы ведем себя как идиоты, – ты не несешь ответственности за Мину Лэндж. Это не ты ее с нами познакомил. Она вообще-то в одной с нами школе учится, забыл? И не ты все это устроил. Нельзя винить себя в… В чем там ты еще себя винишь. Мы же твои друзья.
– Возможно, в этом-то и заключается ваша первая ошибка, – тихонько говорю я.
– А у кого-то хорошее настроение, – посмеивается Сэм.
– Ты видел? – спрашивает меня Даника. – Вторую поправку не примут. Пэттон ушел в отставку. Вернее, его арестовали, но это то же самое. Ты наверняка видел. Он даже публично признал, что твоя мать не сделала ничего плохого.
Может, сказать Данике правду? Из всех, кого я знаю, она больше всего бы мной гордилась. Но нечестно их в это втягивать – что бы они ни говорили. Тем более, это дело гораздо масштабнее и опаснее всего того, во что я ввязывался раньше.