– Все еще злишься на Сэма? – вряд ли бы мой сосед обрадовался такому началу разговора, но нужно узнать главное, пока урок не начался.
– Это он тебе сказал? – морщится Даника.
– Мы же в одной комнате живем. Можно догадаться по его унылому виду.
– Я не хочу делать ему больно, – снова вздыхает она.
– И я тоже.
– Ответь на один вопрос, – просит Даника почти шепотом, наклонившись поближе.
– Да, ему очень-очень стыдно. Он знает, что перегнул палку. Может, вы, ребята, просто простите друг друга и…
– Вопрос не про Сэма.
В класс входит Йонадаб, берет кусочек мела и начинает расписывать на доске закон Ома. Я знаю, что это именно закон Ома, потому что так значится сверху большими буквами.
Открываю тетрадь, пишу там: «В чем тогда дело?» – и поворачиваю страницу так, чтобы Даника увидела.
Она качает головой и не отвечает.
К концу урока взаимосвязь между силой тока, сопротивлением и расстоянием сильно понятнее не становится, но, кажется, Уиллоу была права насчет этих своих измерений и людей со змеиными головами.
После звонка Даника цепко хватает меня за локоть и неожиданно спрашивает:
– Кто убил Филипа?
– Я… – если отвечу, придется соврать, а врать ей не хочется.
– Моя мать взяла на себя роль твоего адвоката, – взволнованно шепчет Даника. – Она ведь выторговала для тебя сделку – иммунитет от уголовного преследования, чтобы федералы тебя не трогали, так? Ты обещал им сказать, кто убил людей из тех досье. И Филипа. Чтобы получить иммунитет. А зачем он тебе? Что ты такого сделал?
Тогда федералы сунули мне свои бумажки и заявили, что Филип обещал назвать им имя убийцы. Пока я хлопал ушами, Даника их увидела – очень зря. Я уже тогда это понял, хотя еще не знал, что в досье перечислены люди, которых трансформировал я сам. Трупы так и не нашли… Этих воспоминаний меня тоже лишил Баррон.
– Нам пора. Опоздаем, – говорю я.
Все ушли, и в класс потихоньку стягиваются ученики на следующее занятие.
Даника неохотно отпускает мою руку и тащится следом за мной к дверям. Забавно, как мы поменялись ролями: теперь в угол загоняют меня.
– Мы же вместе работали над тем делом, – не унимается она. И это в некотором роде правда. – Так что ты такого сделал?
Смотрю Данике в глаза, пытаясь угадать ее мысли.
– Я не трогал Филипа. Брата своего я не трогал.
– А Баррон как же? С ним ты что сделал?
Недоуменно хмурюсь. Это еще что такое? Что ей в голову взбрело?
– Да ничего не сделал! С Барроном? Ты с ума сошла?
– Не знаю, – она чуть краснеет. – С кем-то же ты что-то сделал. Тебе нужен был иммунитет от уголовного преследования. Кассель, порядочным людям он ни к чему.
Конечно, она права: никакой я не порядочный человек. Забавно, с порядочными людьми вроде Даники вечно так – им абсолютно неведома склонность ко злу. Им ужасно трудно смириться с мыслью, что парень, который только что так приветливо улыбался, может быть способен на ужасные поступки. Вот и Даника обвиняет меня в убийстве, но при этом не боится, что я ее прихлопну, а злится. Она упорно считает, что мне нужно только послушать ее хоть разок, понять, что я дурно поступаю, и я тут же начну поступать хорошо.
– Слушай, – говорю я, останавливаясь возле лестницы. – Давай встретимся после ужина, и ты меня спросишь, о чем захочешь. И про Сэма поговорим.
Конечно, всего я не расскажу, но она мой друг, и кое-чем с ней поделиться можно. Даника заслуживает правды – той правды, которую я могу открыть. Кто знает, может быть, если бы я действительно хоть раз ее послушал, я бы начал поступать хорошо.
Хуже-то уж точно некуда.
– Ты скажешь мне, кто ты такой? – спрашивает она, заправляя за ухо кудряшку измазанной в чернилах перчаткой. – Скажешь?
Застала меня врасплох. Смеюсь. Я так и не рассказал Данике свой самый большой секрет: я мастер трансформации. Наверное, пора. Наверное, Даника и сама кое о чем догадывается – иначе бы не спросила.
– Подловила ты меня. Хорошо, скажу. Все скажу, что можно.
– Ладно, – медленно кивает Даника. – После ужина я буду в библиотеке. Нужно доклад один написать.
– Договорились.
Со всех ног сбегаю вниз по ступенькам, а потом мчусь через двор, чтобы успеть на занятие по керамике. У меня уже два взыскания – хватит на сегодня.
Горшок получается страшный, как смертный грех. Наверное, еще и с воздушным пузырьком: когда я ставлю его в печь, он взрывается, уничтожив при этом вазы и чашки еще троих учеников.
Когда иду на тренировку по бегу, в кармане звонит телефон. Прижимаю его плечом к уху.
– Кассель, – это агент Юликова. – Загляни ко мне. Прямо сейчас. Как я понимаю, занятия на сегодня у тебя закончились. В школе все предупреждены. Им сказали, что у тебя сегодня назначен прием у врача.
– Но я как раз на тренировку по бегу иду, – хорошо бы она уловила в моем голосе недовольство.
У меня на плече болтается сумка со спортивной формой. Наверху ветер раскачивает кроны деревьев, усыпая кампус желто-оранжевыми листьями.
– Я уже много тренировок пропустил.
– Значит, если пропустишь еще одну, никто не заметит. Кассель, ей-богу, тебя вчера едва не убили. Надо это обсудить.
Вспоминаю про приклеенный скотчем к стенке шкафа пистолет.
– Ну ничего особенного же не случилось.
– Приятно слышать, – и Юликова вешает трубку.
По дороге к машине я пинаю палые листья.
Глава третья
Через несколько минут я уже сижу за столом напротив агента Юликовой. Она отодвигает в сторону кипы бумаг, чтобы лучше меня видеть. У Юликовой прямые седые волосы, постриженные где-то на уровне подбородка. Чем-то она напоминает птицу – нос длинный, черты лица мелкие. На шее массивное ожерелье из разноцветных бусин. В руках дымящаяся чашка чая, под темно-синим вельветовым пиджаком свитер, и все равно губы чуть посинели, будто ей холодно. Или простыла. Юликова больше напоминает преподавательницу из Веллингфорда, чем руководителя федеральной программы для обучения юных мастеров. Я знаю, она так одевается специально – чтобы подопечные чувствовали себя спокойнее. Юликова, наверное, вообще все делает специально.
Но ведь работает же.
Она мой куратор. Ей нужно заполучить меня в свою программу, как только мне стукнет восемнадцать, – такую сделку я заключил с федералами. Но пока не очень понятно, что со мной делать. Ей, видимо, тоже.
– Как дела, Кассель? – спрашивает Юликова с улыбкой, выражение у нее такое, будто бы ей и правда не все равно.
– Да вроде ничего, – нагло вру я.
По ночам едва сплю. Меня терзают сожаления. Зациклился на девчонке, которая меня ненавидит. Украл пистолет. Но таким, как она, вряд ли стоит изливать душу – Юликова ведь оценивает мое психологическое состояние.
– Ну и как – получается у брата учиться? – спрашивает она, делая глоток.
– Получается.
– Наверное, после смерти Филипа тебе хочется защитить Баррона, – взгляд у нее добрый, понимающий, и голос ровный. – Теперь вас осталось двое. Хоть ты и младший, на тебе большая ответственность…
Я пожимаю плечами.
– Но, если вчера ты оказался в опасной ситуации именно из-за обучения, мы немедленно все прекратим.
– Нет, все было совсем не так. Мы просто следили за одним человеком… Выбрали цель наугад. А потом Баррону позвонили. И я на несколько минут остался один и заметил убийцу. Погнался за пареньком – за убийцей. Глупо получилось, знаю. Но он сбежал, вот и все.
– Ты с ним разговаривал?
– Нет.
– Но ты же загнал его в угол в том переулке, правильно?
Я киваю, но потом поправляю ее:
– Сначала загнал, но он сразу же вскарабкался на забор.
– Мы нашли около забора обломок доски. Он хотел тебя ударить?
– Нет. Никто никого не бил. Может, он наступил на доску, когда убегал. Все так быстро произошло.
– А можешь его описать? – Юликова наклоняется ко мне через стол и смотрит внимательно, будто пытаясь прочитать все, даже самые мимолетные мои мысли, разгадать жесты и мимику.
Очень надеюсь, что у нее ничего не выйдет. Я, конечно, врать умею неплохо, но не более того. Раньше приходилось врать либо преступникам, действия которых я могу предугадать, либо простачкам, которыми можно манипулировать. Юликова – совсем другое дело. Я и понятия не имею, на что она способна.
– Да вряд ли, – пожимаю я плечами.
Она несколько раз кивает.
– Больше ничего не хочешь рассказать о случившемся?
Знаю, нужно рассказать про пистолет. Но если признаться сейчас, она спросит, почему я его взял. А может, спросит у Баррона, чем мы занимались. За кем следили. Если на брата найдет, он ей все выложит. Или еще хуже – выдумает какую-нибудь откровенную чушь, и Юликова сразу догадается про Лилу.
Конечно, я не хочу снова вести себя непорядочно, врать. Я хочу научиться поступать правильно, даже если мне это не нравится. Даже если я Юликову за это ненавижу. Но просто сейчас никак нельзя.
Вот в следующий раз… В следующий раз я уж постараюсь. Все расскажу. Но не сейчас.
– Нет. Ничего такого не случилось. Просто сглупил. Буду осторожней.
Юликова, окинув меня многозначительным взглядом, достает из ящика стола пачку бумаг на скрепке и кладет передо мной. Я знаю, что в этих бумагах. Как только я их подпишу, то перестану быть обычным гражданином. Соглашусь подчиняться особым правилам и законам. Если облажаюсь, судить меня будут закрытым судом безо всяких присяжных.
– Может, пора уже бросить Веллингфорд и тренироваться как положено вместе с Барроном и другими курсантами?
– Вы это уже предлагали.
– И ты уже отказывался, – Юликова с улыбкой достает из ящика бумажный платок и, прижав его к губам, кашляет. На белом платке остается темное пятно. – Видимо, и сейчас откажешься.
– Я действительно хочу стать федеральным агентом и работать в ПЮО. Хочу… – Я хочу стать лучше. Хочу, чтобы она сделала меня лучше. Говорить такое нельзя – это чистое сумасшествие. – Но вылететь из старшей школы – плохая идея. Да и соглашение об иммунитете от уголовного преследования…