— Какой очень красивый песня! — повторил афганец.
— Да! Хорошая песня и правдивая, — ответил Екимов.
Около них прошёл патруль десантников спецназа, направляясь к внешнему кольцу охраны стоянок вертолетов.
Екимов удивился неожиданному появлению в столь неурочное время здесь, около офицерского общежития, начальника афганского аэропорта, который сегодня за весь день почему-то ни разу не попадался майору на глаза. Словно его и не было вовсе. Хотя обычно улыбчивый афганец постоянно вертелся неподалеку от штаба, надоедал пустыми вопросами и льстивыми восхищениями. И вдруг, вот он, словно вынырнул из-под земли. Незаметно и тихо подкрался. С какой целью? Для чего? Может быть, афганец подслушивает разговоры летчиков и выведывает военные секреты? Надо предупредить офицеров, чтобы и в своем общежитии не болтали на служебные темы. Эти тревожные мысли пронеслись в голове майора, пока он с улыбкою беседовал с Сайяфом Файзуни.
— Спокойной тебе ночи, товарищ майор, — с почтением сказал на прощанье афганец. — Аллах бережет твою жизнь!
— Спокойной ночи, — ответил Екимов.
«Загадочный человек этот начальник аэропорта, — подумал майор. — В России он ни разу не был, летному делу обучался в Египте, а русским владеет довольно сносно. Наш замполит Корниловский с ним часто якшается… Может ему виднее?»
Начальник аэропорта, отойдя на дюжину шагов, остановился. Огляделся по сторонам. Долго смотрел в спину уходящего майора. И тихо повторил слова, сказанные на прощанье Екимову. Но произнес их уже на пуштунском:
— Аллах бережет твою жизнь!..
Да, так оно и есть. Аллах проявил доброту к майору. Сайяф Файзуни сунул руку в карман брюк, вынул пистолет с коротким глушителем и осторожно поставил предохранитель на место. Спрятал оружие.
Сегодня не удалось. Отомстить за пролитую кровь своего двоюродного брата Абдуллы Аджиб-хана ему не удалось. Его убили вертолетчики майора Екимова. В сердце горит огонь праведной мести. Смерть за смерть, — таков закон предков.
А как хорошо начиналось! Выследил, подошел в темноте незаметно и бесшумно. Но стрелять не решился. Подкрался еще ближе. Чтобы без промаха попасть в черное сердце неверного. Хотел убить с первого же выстрела. Но тут из-за угла показался вооруженный русский патруль. Он и спас майору жизнь. Сайяф Файзуни не отважился стрелять.
— Какой очень красивый песня!
Сайяф Файзуни тихо выругался и подумал о том, что этим певцам хорошо бы поотрезать поганые языки и засунуть их каждому в вонючий задний проход. Когда-нибудь придет такое время!
Посмотрел на небо, усыпанное звездами, потом на горы. Снова выругался. Почему они молчат? Почему не начинают ночь мести? Кончается среда, день, который афганцам приносит удачу…
3
— Хватит дымить! — сказал Паршин. — Дышать нечем.
— Пора проветрить комнату! — вставил Беляк.
— Не суетитесь! Еще не все выпито, — возразил пьяным голосом Владимир Лобнев. — Кондиционер работает? Работает! Значит очистит. И полный порядок!
— Разливай по новой, — поддержал его Друзьякин. — А я вам, мужики, расскажу анекдот… Хотите? Слушайте… Почему петух радостно поет всю свою жизнь? Не знаете? Да просто потому, что у него много жен, и ни одной… ни одной тещи!
— Верно, Вася! — похвалил Хромов, орудуя вилкой в полупустой консервной банке. — Без тещи завсегда хорошо.
— Без тещи замечательно, но вот без денег хуже, не запоешь, — мрачно произнес Кулешов, тяжело поднимаясь с табуретки. — Пошли на воздух! Легкие надо проветрить…
— И отлить тоже! — добавил Серебров, двигаясь к выходу.
После светлой комнаты темнота оказалась кромешной, словно ночь накрыла все вокруг плотным колпаком. Только вверху равнодушно мерцали звезды. С гор тянуло приятной прохладой.
— Ни хрена не видать! — выругался Хромов. — Как у негра в заднице.
— Счас привыкнешь, — сказал Чубков, доставая сигарету из пачки.
— Мужики, вопрос на сообразительность, — Друзьякин сделал паузу и произнес: — Придумайте предложение из трех слов, но чтоб все три слова были глаголами?
— Не мудри, Вася.
— Слабо?
— Ну, слабо, — за всех ответил Хромов.
— А ведь это простое предложение из трех слов мы почти каждый день произносим. Все просто, — сказал Друзъякин и, сделав пазу, четко произнес: — «Сходи купить выпить!»
— Важная фраза в нашей житухе, — вздохнул Хромов. — Только одна постоянная загвоздка имеется. Причем самая главная! Где раздобыть то самое, за что можно купить то, что можно выпить, — сказал Хромов. — Шевелите мозгами, мужики! А я пойду в сортир и подумаю сидя.
— Сиди да не засиживайся! — сказал ему в след Чубков.
Все дружно засмеялись.
И тут же, разом оборвав смех, тревожно примолкли.
— Смотрите! — выдохнул Беляк. — Ракеты!
Со стороны мрачных гор взлетели, оставляя за собой в темной синеве ночи светящиеся следы, огненные стрелы. Они летели в сторону аэродрома. И тут же послышался знакомый свист, который стремительно нарастал.
— Ложись! — выкрикнул Паршин.
Но и без его команды пилоты дружно повалились на землю. В следующую секунду гулко и резко начали рваться реактивные снаряды. Засвистели осколки, торопливо защелкали по кирпичной стене, послышался звон разбитых стекол…
Александр Беляк распростерся на земле, привычно прикрыв руками голову. Хмель быстро улетучился. От пыли запершило в носу. Нестерпимо хотелось пить, во рту пересохло. Учащенно колотилось сердце, и его удары нервной пульсацией отдавались в висках. И тягостное ощущение полной беспомощности, беззащитности и одиночества.
Рядом тяжело дышал Паршин, а дальше распростерся Кулешов.
— А где Хромов? — спросил Беляк.
— В сортире.
— Сидит там?
— А куда деваться!
Александр грустно улыбнулся. Летняя уборная ограждена глинобитным забором, высотою чуть больше метра. Если сидишь в этом туалете, то со стороны тебя не видать. И ты хорошо защищен плотным глинобитным ограждением от осколков и пуль. А чтобы натянуть штаны, необходимо встать. Но подставляться под осколки и пули не очень-то захочется… Набирайся терпения, сиди и жди, когда налет закончится. Рекордсменом по отсидке в туалете был Друзьякин. В прошлый обстрел он просидел там больше часа. А теперь Хромов мается.
Реактивные снаряды и мины рвались по всему пространству аэродрома, но особенно густо там, где находились вертолетные стоянки. Из палаток, где располагался личный состав аэродромного обслуживания, послышались отчаянные крики раненых.
Со стороны внешней охраны аэродрома торопливо и нервно застучали крупнокалиберные пулеметы спецназовцев, и огненные пульсирующие трассы устремились к подножию гор. Следом забухали орудия трех боевых машин пехоты и танка. От взрывов и орудийных выстрелов земля вздрагивала.
Александр с тревогой подумал о летчиках дежурной пары вертолетов. Им сейчас не шибко приятно находиться в самой гуще обстрела.
Гремели взрывы, торопливая трескотня автоматов и раскатистые очереди пулеметов разорвали тишину ночи, слились в надрывно грохочущий громовой гул.
— Кто трезвый?
Сполохи разрывов, словно краткие молнии, на мгновение высветлили фигуру майора Екимова.
— Я! — первым отозвался Беляк, чуть приподымаясь с земли.
— Капитан Паршин!
— Я тоже! — подал голос Кулешов.
— Старший лейтенант Чубков уже почти трезвый!
— Экипаж Паршина! — в голосе майора звучал приказ. — Вместе со мной!
Пояснения не требовалось. И так все было понятно. Дежурная пара попала под обстрел и, судя по всему, выбыла из строя. Их нужно срочно заменить. У Паршина был допуск на ночные полеты.
Майор, не оглядываясь, побежал к стоянке вертолетов.
— Саня! Иван! — хриплым голосом позвал командир экипажа своего оператора и борттехника и сам быстро приподнялся. — Короткими перебежками! За мной!
4
— Правый и левый двигатели прогреть! Сеть запитать! Обогрев кабины включить! — отдавал отрывистые команды Паршин. — Бортовые огни не включать!
Беляк и Чубков быстро выполняли его указания. Кабина озарялась сполохами взрывов.
В сокращенные сроки, благо, что ночи здесь теплые, все было прогрето, запитано, включено. Действовали в полной темноте, чтоб не вызвать огонь душманов на себя. Оба двигателя, уверенно подавая басистые голоса, быстро набрали нужные обороты.
Паршин запросил разрешение на взлет и привычно приказал:
— Поехали!
Взлетать ночью ему приходилось не раз, но вот так, под обстрелом, еще не доводилось. Осколки неприятно и надсадно стучали по обшивке, ближние взрывы накатывались упругой волной, словно силились опрокинуть железную птицу.
Размашистые лопасти вертолета упруго выгнулись вверх, уверенно прессуя под собой ночной воздух. Вертолет сдвинулся с места. В темноте вырулил на взлетную полосу. Беляк почувствовал, как шасси, немного прокатившись по взлетной полосе, на краткий миг освещенной прожектором, чтоб ненароком не напороться на свежую воронку или выбоину, оторвалось от земли. Вертолет тяжело качнулся и повис в воздухе.
— Ну, родимый, не подведи! Давай, давай! — с тягучей тревогой повторял Беляк. — Быстрей, быстрей!
Прибор показывал слишком малую высоту, будто какие-то силы удерживали винтокрылую машину. Беляк застыл от напряжения, словно именно он сейчас вел вертолет.
— Давай, давай, родимый!
И почти сразу же спало мучительное напряжение. Вертолет быстро набирал высоту, уходя от опасного места, догоняя светлую точку — движущийся впереди крохотный маячок, оранжевый огонек на хвостовой балке винтокрылой машины майора Екимова.
— Ну, все! Взлетели! — облегченно вздохнул Александр.
В ночном боевом полете он был впервые…
Аэродром, покрытый редкими огненными фонтанами взрывов и грохочущими выплесками огня из орудийных стволов, остался внизу и с каждой минутой отдалялся, быстро уменьшаясь в размерах.
— Как у вас? — спросил Паршин по внутреннему переговорному устройству.
— Порядок! — ответил Беляк.