Око на краткий миг почувствовал облегчение. С Бенундой все в порядке. Но если ничего не случилось с его вороном, то с кем? Что-то расстроило его обычно невозмутимого кузена.
– Тогда что?
Чайя сделал еще один глубокий вздох и, казалось, успокоился.
– Можно оставить Кутцу здесь? Нам лучше поговорить внутри.
– Да, конечно. Я забыл о манерах. В столовой должна быть еда.
– И что-нибудь выпить, чтоб согреться.
– Только чай, ничего крепче. По крайней мере, официально. Но, думаю, я смогу найти где-нибудь бутылку ксабентуна.
Чайя улыбнулся, привязывая Кутцу к коновязи в загоне.
– Я уже не студент, и мне можно не беспокоиться, что меня поймают с запрещенным напитком.
Око покраснел, вновь почувствовав себя подростком:
– Конечно нет.
– Не бери в голову, – махнул рукой Чайя. – Я привез с собой. – Он жестом указал на снятый со спины Кутцы вальтрап, к которому была прикреплена кожаная сума. После того как он положил вальтрап на ближайшую скамью, Чайя полез в сумку и извлек из нее ворох ткани. Развернув его, показал глиняную флягу.
– Прошло десять лет с тех пор, как я ходил по этим землям. – В задумчивом голосе старшего мужчины звучала меланхолия. Он откупорил флягу и сделал долгий глоток. – Никогда не думал, что вернусь сюда. Но Кутца быстра, а я вызвался привезти тебе новости. – Он протянул флягу Око.
– Какие новости? – спросил Око, надолго прикладываясь к фляге. Вначале алкоголь был сладок, как фрукт, но затем обжигал горло, как осколки стекла. Закашлявшись, он вернул флягу.
Чайя сунул ее в кобуру на поясе. Снял перчатки и засунул их за пояс рядом с флягой.
– Внутри, – обронил он, увлекая Око в кедровые ворота. – Я объясню все, когда мы хорошо напьемся.
– Мертва? – повторил Око. Он не знал, сколько раз он уже повторил это слово, и теперь даже не был уверен, что знает, что оно означает, но каждый раз после того, как он говорил это, Чайя, сидевший напротив него обхватив большими ладонями чашку, лишь молча кивал.
– Ты уверен? – спросил Око.
Они нашли свободный стол и два стула в дальнем углу общей столовой, и перед Око стояли две миски подслащенного ягодами жареного спорыша с хлебом из циклахены, а перед Чайей было пусто. Вокруг них клубились голоса и энергии сотни кадетов, живших и питающихся в военном колледже, но Око чувствовал себя так, словно он и Чайя находились в полном одиночестве, были спрятанными в каком-то пузыре времени и пространства, существовавшем за пределами Хукайи и реальности, которая была ему известна.
– Ты уверен? – вновь спросил он.
И его кузен снова кивнул.
– Самоубийство, кузен, – мягко ответил Чайя, – но мы сказали Совету Созданных Небесами и жрецам, что она умерла во сне.
– Почему?
– Твоя сестра решила, так будет лучше. Она боялась, что иначе будет скандал.
– Но…
– Она выпрыгнула из окна своей комнаты в Великом Доме. В ту ночь я охранял ее дверь, и никто к ней не входил. Она не могла оказаться в Товаше никак иначе. Ее тело вынесло рекой, и монахи, что живут ниже по течению, нашли его.
– Монахи.
Око знал, о ком идет речь. Священный орден, что жил далеко на восточном берегу Товаше и кормился тем, что доставал из реки. Иногда они находили тела, которые бережно очищали и, обернув в покрывала, возвращали вверх по реке за плату. Многие тела, что нашли свой конец в Товаше, попали туда после несчастного случая. Как известно, утесы Товы требовали своей доли жертв. Пьяницы, что переступили черту после ночного кутежа в Утробе, глупые подростки, на спор карабкающиеся по отвесным скалам, и иногда самоубийцы. В этом не было ничего постыдного, особенно среди пожилых или очень больных. Были лишь горе, потеря и те, кто оставались позади.
– Но моя мать была не из таких, – сказал Око.
– Из каких?
Око поднял взгляд от кружки, ранее наполненной содержимым фляги Чайи. Сейчас кружка была пустой, но юноша вцепился в нее, как в якорь. Его кузен снова тихо заплакал, слезы катились по щекам, но лицо самого Око оставалось сухим. И он сам не знал почему.
– Моя мать не была больной или старой. Она была в расцвете сил. Почему? Почему она прыгнула?
– Не знаю. Последние годы были трудными для нее, Око. Ты ушел, культисты набирают силу. Она много раз признавалась мне, что устала.
Око вздрогнул:
– Хочешь сказать, это я виноват?
– Я этого не говорил.
– Нет, я должен был быть там. – Голос Око упал до шепота. – Я должен был помочь ей, а вместо этого слишком долго задержался здесь, играя в военные игры.
– Нет, Око. – Голос Чайи отвердел. – Ты мужчина. Твое место и твоя слава – быть здесь. Ятлиза сделала меня своим Щитом. Что ты мог сделать? Облегчить бремя твоей матери было долгом твоей сестры, а не твоим. Она – та, кто будет править после нее, так что она должна нести ответственность за то, чтобы заботиться о ней.
– Иса – не я, – отрезал он, говоря об очевидном, но подразумевая нечто большее. Он помнил сестру целеустремленной, одержимой политикой склонных к сплетням и беспокоящихся о моде кланов Созданных Небесами. Он не был удивлен, что, узнав о смерти матери, первое, что она сделала, – попыталась скрыть самоубийство, чтобы избежать скандала.
– Она повзрослела с тех пор, как ты видел ее. У нее никогда не было твоего радушия, и она никогда не будет таким же любимцем народа, как ты. – Око покраснел от похвалы. – Но она хорошая женщина и будет хорошей матроной.
Вероятно, Чайя был прав. Последний раз он общался с сестрой еще подростком. Он изменился, почему она нет? Странно было осознавать, что ему уже двадцать, а ей двадцать два и она скоро возглавит клан.
– Ты останешься капитаном Щитов Исы?
– Нет. – В голосе Чайи звякнул металл. – Я потерял твою мать, и мне будет стыдно оставаться. Кроме того, Иса попросила, чтобы ты стал начальником.
– Разумеется. – Он встал, нервно упершись руками в стол. Он понимал, что в конце концов когда-нибудь придет время занять пост Чайи, но он надеялся, что это будет лет через десять, не раньше.
– Мне нужно вернуться на похороны. – Он повернулся к Чайе. – Будут ведь похороны. Не так ли?
– Общегородские похороны, через три дня, к нашему возвращению.
– Хорошо. Отлично. – Он расхаживал взад и вперед, пытаясь уложить все это в голове. Его мать. Ее больше нет. На самом деле нет. А теперь он должен вернуться домой и служить сестре.
– Я позабочусь, чтобы твои вещи отправили домой, – сказал Чайя. – Их пошлют на лодке вниз по реке вдоль побережья, обратно к Тове.
– Это займет месяцы.
– Ничего не поделаешь. Мы с тобой сможем полететь на спине у Кутцы завтра утром и прибудем как раз к похоронам.
– Хорошо. – Око повернулся на кончиках пальцев и вернулся обратно к Чайе, остановившись перед ним. – Тогда мы все обсудили. – Говорить это было неловко, совершенно неуместно, но раньше он не терял мать и не был уверен, что стоит произносить в таких случаях. На мгновение ему захотелось, чтоб Иса была здесь. Несмотря на ее амбиции и одержимость приличиями, она все еще оставалась его старшей сестрой. Она бы знала, что сказать.
– Сядь, кузен, – сказал Чайя. – Нам нужно поговорить еще об одном.
Око остановился. Он не сел, лишь скрестил руки на груди и оперся на стену за спиной.
– Давай.
Чайя сунул руку в складки своей рубахи и, достав сложенный лист тонкой пожелтевшей бумаги, запечатанный глифом, которым его мать подписывала официальные документы, вручил его Око.
– Что это?
Бумага из коры была редка в Тове и привозилась из Кьюколы. Процесс ее изготовления был долгим и трудоемким. Большая часть такой бумаги хранилась в небесной башне для записей жрецов и небесных карт, но каждый из кланов Созданных Небесами имел свой собственный запас для личных нужд.
– Ятлиза доверила это мне после твоего рождения.
– Мать дала тебе это после моего рождения? Но как это возможно? Ты же должен был быть ребенком!
– Мне было тринадцать. Ребенок. Но не настолько. Я уже получил свое первое яйцо. Вывел Кутцу, и, если ты помнишь, моя мать уже умерла.
Теперь Око вспомнил. Он не знал мать Чайи, потому что Око еще не родился к моменту смерти его тети, но он понял, что, вероятно, она должна была хранить это письмо, чтобы передать после смерти его матери. В ее отсутствие письмо перешло к ее единственному ребенку – Чайе. И теперь прибыло к нему.
– Что мне с ним делать? – спросил он у Чайи, ища взглядом его совета.
– Открыть. Прочитать.
Око прижал бумагу к груди. Это были последние слова его матери, но они были написаны двадцать лет назад и до сегодняшнего дня не предназначались для чтения. Что решила написать мать при рождении сына? Слова любви, без сомнения, о будущем. Возможно, это лишь отголосок той звездной карты, что чертили все Созданные Небесами у жрецов при рождении и похоронах.
– Я могу открыть его сейчас?
– Если хочешь. – Глаза Чайи следили за ним, и Око внезапно ощутил дрожь от дурного предчувствия. Он бы доверил кузену свою жизнь. Но что-то, чему он не мог дать названия, подсказывало ему подождать.
Он спрятал письмо за пазуху, чувствуя, как сердцебиение участилось от беспокойства.
– Думаю, сперва я хотел бы прочитать его в одиночестве. Ты же понимаешь.
Глаза Чайи сузились, скорее от обиды, чем от подозрения, и он резко встал.
– Разумеется, – ровно ответил он. – Ты вправе не доверять мне.
– П-прости, кузен. Я верю тебе, конечно верю. Но мне просто очень нужно прочитать это одному. – Око не мог объяснить свое внезапное беспокойство, но он привык доверять своим инстинктам, а они подсказывали, что Чайя что-то недоговаривает. Не врет. Но и не совсем честен тоже.
Гнев Чайи сменился пониманием. Схватив Око за плечо, он резким товарищеским жестом встряхнул его:
– Я буду спать сегодня ночью с Кутцей, на открытом воздухе. Встретимся на рассвете в вольере. Нам предстоит долгий полет в Тову, а если Кутца будет нести нас обоих, она будет лететь медленнее.