Едва Луб заговорил, Серапио повернулся к нему, прислушиваясь к его словам, но в то же время не отходя далеко от комнатки, в которой провел ночь, как будто готовясь отступить, если понадобится.
– Это я, – просто сказал он.
Люди зашептались, голоса звучали сердито, но Луб разом оборвал их.
– Вы не понимаете! – громко сказал он, поднимаясь. – Если Одо Седох путешествует с нами, если мы доставим Одо Седоха в Тову, – он резко кивнул, словно в этот миг ему открылась истина об их миссии, – тогда мы благословенны. Путешествие с божьей милостью в святой город!
– Он не мой бог, – сказал Пату, и Ксиала удивилась, услышав его слова: до этого ей казалось, что он не настолько верующий или суеверный, как Келло.
– Единственный твой бог – твое брюхо! – крикнул кто-то. Ксиала поняла, что это Бейт, друг Луба. – Что ты знаешь о богах?!
Пату уставился на Серапио, скрестив руки на груди и выставив подбородок вперед, как капризный ребенок.
– Я приношу жертвы Богу-Ягуару. Кьюколанцы не знают Бога-Ворона.
– Мы не в Кьюколе, – раздраженно откликнулся Бейт. – Вдобавок твой Бог-Ягуар умер три сотни лет назад. Это богохульство говорить о нем в такой день.
– Бейт прав, – сказал Полок. – Кьюкола платит десятину Жрецам Солнца, не так ли?
– И не все из нас из Кьюколы, – добавил Луб.
– И что это значит? – вдруг спросил Келло. Остальные повернулись к нему, а он же медленно пошел от носа корабля, меж рядами скамей. Глаза первого помощника остановились на Серапио, а зубы были плотно сжаты. – Поклониться этому богу. Что это значит? Кровь? Огонь? Чего желает этот Ворон?
– Не важно, чего он желает, – сказала Ксиала, и вся команда повернулась к ней. – Важно, что мы отвезем этого человека в Тову, как и обещали, и господин Балам заплатит нам. Тогда все будет кончено.
– Ты – Наблюдатель? – спросил кто-то.
Серапио ощутимо содрогнулся, словно само это предположение оскорбило его.
– Он – благословение, – ответил Луб, – и я говорю вам это сейчас. Мы несомненно благословенны в кругу тика и Одо Седоха. – Он со смехом хлопнул Бейта по плечу. Тот добродушно хрюкнул и повернулся к своему веслу, окончательно решив для себя этот вопрос.
Ксиала решила рискнуть:
– Тогда ладно, – сказала она, хлопнув в ладоши. – Все всё увидели, так что возвращайтесь к работе. Всем грести. Нам надо пересечь море.
Казалось, это разрушило чары, и команда вернулась к веслам. Келло все еще таращился – но уже на нее, а не на Серапио. Она склонила голову набок. Проблемы?
Его глаза блеснули. Зубы все еще были сжаты.
Ксиала ожидала, что он что-нибудь скажет, но Келло отвернулся от нее и, не говоря ни слова, направился обратно на нос. Лишь дождавшись, когла он пройдет мимо тростникового навеса и скроется из вида, она рискнула подойти к Серапио.
Услышав ее шаги, он повернул голову.
– Ты не сообщил мне об этом прошлой ночью, – понизив голос, чтоб не услышала команда, сказала она, жестом указав на его тело.
– О чем?
– О… шрамах.
– Ты не спрашивала.
– О, – она раздраженно щелкнула зубами. Возможно, это действительно частично была ее вина. Она сказала ему снять мантию и выйти наружу, но он мог бы сказать, что они увидят. Должен был сказать. – Тебе повезло, что Луб опознал твои шрамы.
– Мы называем их хааханами.
– Как бы вы их ни называли, все могло обернуться по-другому.
Он поджал губы, как бы размышляя над ее словами.
– Я так не думаю.
– Нет? Это тоже один из твоих секретов? Расскажешь в будущем?
Он вздрогнул:
– Нет, – но голос его был ровен.
Он нахмурилась. Могли ее слова значить больше, чем она думала? Впрочем, она смогла обуздать гнев. В конце концов, благодаря Лубу и его жене все прошло хорошо – даже лучше, чем она могла надеяться. И Серапио все еще их почетный гость.
– Прошу прощения, если я оскорбила тебя, – сказала она. – Я совершила ошибку, попросив тебя выйти на палубу. Больше этого не повторится.
Он тяжело вздохнул, в голосе звучало разочарование.
– Как пожелаете. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Подожди. – Она схватила его за плечо. Кожа его была холодна, а хааханы под ее пальцами казались на ощупь странными и очень чувствительными. По телу пробежал трепет, как будто она застряла рукой во льду и обнаружила, что это не столько замораживает, сколько успокаивает.
Он оглянулся на нее, ожидая продолжения и явно не подозревая об эффекте, произведенном прикосновением к его обнаженной коже. Она быстро отдернула руку.
– Я попрошу кого-нибудь принести тебе ужин. В твою комнату, – торопливо добавила она.
Он ответил ей долгим взглядом, ну, или, по крайней мере, тем, что заменяло долгий взгляд. Она понятия не имела, куда на самом деле смотрели его глаза, да и были ли они у него вовсе, пусть даже прошлой ночью он заверял, что он частично видит. К тому же она подозревала, что в его словах было что-то большее.
– Разумеется, капитан, – в конце сказал он. – Все, чтобы вашей команде и вам было как можно комфортней.
День прошел без происшествий. Ксиала, наблюдая за ветром, волной и солнцем, занималась навигацией, но ее мысли вновь и вновь возвращались к Серапио. Она должна была признать, что он ее увлек. Было в нем что-то потустороннее – так же как в ней самой. Она практически могла прикоснуться к исходящей от него магии, и от этого ее все сильней интересовало, кем он был. Чем он был? Кто-то спросил, не Наблюдатель ли он, но она подозревала, моряки намеревались спросить, был ли он чьим-то жрецом, хотя сама она думала, что никаким жрецом он не был. Ну, или не совсем жрецом. Он явно был кем-то еще другим, кем-то, связанным телом и духом со своим богом.
Несмотря на это, она все-таки не была убеждена, что его присутствие было благословением. Но, конечно, Луб воспринял этого обреги, вдруг ставшего тованцем, с энтузиазмом, а после этого большинство членов команды прониклось мыслью, что если присутствие Серапио было не совсем уж чем-то хорошим, то хотя бы не проклятием. Даже Келло промолчал, хотя она, возможно, предпочла бы, чтоб он сильнее возмущался, тогда бы она по крайней мере знала, что он говорит именно то, что думает. То, что он держал свои мысли при себе, вызывало беспокойство, но она пока решила не давить на него. Не нужно, чтобы он радовался присутствию Серапио на корабле. Достаточно того, что он будет просто терпеть это.
Ближе к вечеру, когда экипаж собрался ужинать, Ксиала поручила Лубу отнести Серапио немного каши и соленой рыбы, приготовленной Пату на ужин. Луб был в восторге от этого, сказал, что это будет честь для него и теперь он, конечно, благословенен.
– Думаешь, Одо Седох заговорит со мной? – затаив дыхание, спросил он.
– Что?
– Хотя бы несколько слов. Ничего особенного!
– Ну… – Ксиала пожала плечами. – Почему нет?
Луб ухмыльнулся и убежал, держа в руках тарелку с кашей и рыбой.
Ксиала задумчиво смотрела ему вслед.
Она позволила мужчинам задержаться за едой, а сама позвала Келло присоединиться к ней у руля.
– В чем дело? – спросил он – не враждебно, но опредедленно без той теплоты, что испытывал к ней вчера вечером. Ксиалу озадачивало постоянно меняющееся настроение этого человека. Она устала пытаться понять, друг он ей или враг. Чтоб предвидеть его действия и удержать его на своей стороне, было очень важно это узнать, но сделать это было так трудно!
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она. Она думала об этом весь день, особенно после драматического появления Серапио на палубе, и наконец приняла решение.
Он смотрел на нее с мрачным подозрением во взоре, но она лишь улыбнулась и жестом пригласила его присоединиться к ней на скамье капитана. Он заколебался.
– Я тебя не укушу, – сказала она. – Ты не в моем вкусе.
Его лицо помрачнело еще сильнее, и она напомнила себе перестать поддразнивать его. Если Бейт или Луб еще могли посмеяться ее шуткам, то у Келло совершенно не было чувства юмора.
– Садись, – повторила она, на этот раз добавив командных ноток в голос, и он подчинился, старательно удерживая дистанцию между ними, так что его левая ягодица свисла с края лавки.
Она проглотила рвущийся с языка комментарий.
Ксиала сказала:
– Ты сказал мне прошлой ночью, что грести всю ночь будет слишком утомительно для людей.
– Так точно, – медленно признал Келло. – Возможно, они продержатся день или два, но за неделю или больше они просто вымотаются, однако, если никто не будет грести, мы будем плыть по течению, как кусок гнилого дерева, брошенный в море.
– Нам нужно что-то, что позволит продолжать двигаться вперед.
– Так точно.
Она подняла руку:
– У меня есть решение. Решение тика.
Он прикусил губу, уставившись на нее.
– Сегодня ночью буду грести я, – сказала она.
Келло оглянулся на людей, столпившихся под навесом и на время ужина бросивших свои весла одиноко лежать на скамьях.
– Как?
– Я не смогу делать это каждую ночь, – сказала она. – Я тоже должна спать, и одна я не смогу двигать корабль столь же быстро, как двадцать мужчин, но это то, что я буду делать в этом путешествии. Для всех нас.
Встав, она отвернулась от него, от стоявших под навесом людей, державших чаши с едой, и повернулась лицом к воде. Лицом к своей матери. Не к женщине, что дала ей жизнь, но к морю, к настоящей матери. К настоящей матери всего ее народа.
Она открыла рот.
И запела.
Ноты зародились где-то глубоко у нее в груди. Поднялись через горло, деликатно скользнули по языку и стекли по губам, как звуки самого океана. Она выбрала простую Песнь, родом из детства – нежный зов к морю, просьба сохранить ее в безопасности и доставить ее на далекие берега. Она импровизировала, пока Пела. Напоминала морю, что они родичи, что волны – ее братья, а соленая морская вода – ее сестра. Что животные, что живут под поверхностью и плавают в море, были ее кузенами, и что семья всегда помогает семье.