В этот момент вышел из ступора Еремей Иванович и спросил Федора, указав на бездыханное тело Агафьи:
– Куда ее снести-то?
Марфа произнесла:
– Оставьте ее нам, мы похороним Агафью по христианскому обычаю.
– Марфа, она – убийца, да и сама на себя руки наложила! – вскинулся было боярин.
– Не нам судить, Еремей, Господь рассудит, – спокойно ответила Марфа, и Настя благодарно схватила материну руку.
– Как хотите, – махнул рукой Федор.
– Благодарствуйте, за все мы вам признательны, и что грозу царскую от нашего дома отвели, и за то, что Насте помогли. Господь вам за доброту и сердце справедливое воздаст! Только как поблагодарить вас, не знаем?
– Отдайте за меня племянницу вашу, Арину! – выпалил Федор.
– Арину? Так она же сирота безродная! И приданого за ней дать я не могу, – выкатил от удивления глаза боярин.
Марфа же не растерялась. Глаза ее моментально наполнились благодарными слезами, которые она тут же смахнула и твердым голосом заявила:
– Арина, может, и сирота, да Бог ей ум дал и волю, будет вам женой верной и надежной! А приданое у нее хоть и небольшое, но есть, брат мой покойный мне завещал о ней позаботиться, я обещание, данное брату, сдержу!
Шацкий только крякнул, но перечить жене не решился.
– Все честь по чести выправлю, – пообещал Федор, стараясь не смотреть в сторону Арины, глаза которой сияли, как ясные звездочки, и на лице расплывалась счастливая улыбка, – сватов завтра же пришлю! С Емельяном вместе и пришлем!
На следующий же день поскакали сваты к обмиравшим от счастья Анастасии и Арине. Следом, не медля, пожаловали и Ромодановские за Анной. И вечером наконец-то впервые за столько долгих месяцев слюдяные окошки поместья Шацких засветились надеждой.
– Видать, и не было никакого проклятья-то над нами, а, Марфа! – удивленно проговорил боярин.
Марфа подняла на него заплаканные от радости глаза и просто ответила:
– А за что Талалею было весь свой род проклинать? Чать, он вас любил, олухов окаянных!
Эпилог
Где-то внизу, под отелем-парусником, шумело море. Дубай сверкал и переливался тысячью огней. Сессилия вышла из вертолета, полюбовалась видом, открывающимся с вертолетной площадки на крыше Бурдж-эль-Араба, и двинулась вслед за швейцаром в расшитой золотом ливрее. На пороге номера швейцар остановился и распахнул дверь:
– Вас ждут.
Сессилия поблагодарила и прошла внутрь.
Кафрави даже не потрудился встать при ее появлении. Так и остался сидеть за отделанным черным мрамором и серебряными чеканками бюро.
– Я рад, что ты наконец опомнилась, – вместо приветствия произнес Мансур.
– Иначе мне пришлось бы пожалеть, как когда-то?
– Ты правильно поняла мое послание.
– С возрастом становишься понятливее, – пожала плечами Сессилия, – ты знал, что я тогда потеряла ребенка?
– Да, мне сказали, но ничего не поделаешь, таковы правила. Ты всего лишь женщина, которая решила играть в мужские игры. Если бы послушалась меня, то твой ребенок был бы жив.
– Я – женщина, ты прав, Мансур, – она улыбнулась и помедлила, – только ты ошибаешься, говоря, что я играю в мужские игры. Нет, в игры я давным-давно перестала играть, в тот самый момент, когда на моих глазах уносили трупик моего нерожденного сына.
Кафрави сделал нетерпеливый жест рукой. Идиотка, на старости лет совсем свихнулась! Как будто его могли заинтересовать воспоминания этой старухи! Подумаешь, одним бесполезным существом меньше на планете, нечего было переходить ему дорогу!
– Все это очень патетично, но у меня нет времени на разговоры. Где оно?
Сессилия, не торопясь, расстегнула сумку и вытащила красный бархатный футляр. Мансур следил за ее движениями мрачным лихорадочным взглядом. Его рот приоткрылся, на лбу выступила испарина. Напряжение в комнате можно было потрогать руками. Сессилия медленно подошла к столу, футляр она держала в руках.
– Мои деньги?
– Будут переведены сегодня вечером.
– Нет, сейчас.
Кафрави как завороженный смотрел на коробочку в ее руках, потом повернулся к экрану и что-то быстро набрал на черной, под цвет полированного стола клавиатуре. Повернул к ней экран, она удовлетворенно кивнула. И медленно, очень медленно протянула ему футляр. Он резким, грубым движением выхватил коробочку, руки его задрожали, он кое-как справился с простым замком и распахнул футляр. На красном бархате лежало… разбитое на мелкие кусочки Зеркало Ангелов.
Мансур Кафрави завыл, не в силах отвести глаз от осколков магического предмета. Нечеловеческий вой сменился рыданиями. Ногтями раздирая себе лицо, мужчина упал на ковер, слезы мешались с кровью. Сессилия осторожно приблизилась к экрану. Он ее не замечал, он уже был просто неспособен видеть что-либо в этом мире. На экране появилось сообщение, что трансакция закончена, деньги были переведены на один заблаговременно открытый ею счет на Каймановых островах. Сессилия спокойно набрала в мобильнике приказание перебросить деньги, а счет закрыть. Следом она еще раз посмотрела на катающееся по полу существо, отдаленно напоминающее египетского миллиардера, властителя жизни Мансура Кафрави, и направилась к двери. Там она слегка взлохматила прическу, рванула ворот блузки и выскочила наружу. К дверям номера уже бежали встревоженные горничные, консьерж и охранники Кафрави.
– Господину Кафрави очень плохо, – закричала она, – помогите! Какой ужас! Боже мой!
Зашла вместе со всеми, Кафрави продолжал кататься по ковру. Двое охранников попытались прижать его к полу. Вызванный врач одну за другой вводил дозы успокоительного. Но Мансур не унимался, вырываясь из рук охранников, скаля зубы, блестя белками закатившихся глаз. В апартаментах остро запахло нечистотами, но на это уже никто не обращал внимания. Вызванные полицейские помогли охране. Теперь Кафрави к полу прижимали четверо здоровых мужчин, другие методично связывали ему руки, ноги, пеленали тело покрывалами. Только через час его смогли перенести на кровать, где он замер. Персонал отеля и полицейские наконец перевели дух. Врач развел руками и посоветовал отвезти его, пока не поздно, в психиатрическую клинику. Консьерж отправился вызывать «Скорую помощь». Другого выхода никто не видел.
– У нас была деловая встреча, я принесла редкое античное зеркало, все шло абсолютно нормально. Мы с господином Кафрави давние деловые партнеры, он увидел зеркало, проверил его, и вдруг с ним случилось совершенно непонятное: он разбил зеркало и начал с диким криком кататься по ковру, – запинаясь, объясняла потом Сессилия полицейским, один из которых записывал, а другой наливал воды бедной леди, ставшей свидетелем очередного приступа безумия миллиардера. Все в отеле были наслышаны о странностях богатого постояльца, так что ничего удивительного в начавшемся не вовремя приступе полицейские не видели, но формальность есть формальность. Тем более открывшаяся их глазам картина полностью подтверждала показания этой приличной дамы. На столе действительно лежал красный бархатный футляр, и ковер был усеян мелкими черными осколками, а чуть поодаль валялась отделанная потускневшим жемчугом серебряная ручка.
Кася проснулась с трудом, голова болела, как после хорошей студенческой вечеринки. Все вокруг казалось абсолютно нереальным, словно подернутым дымкой. Она приходила в себя медленно. Голова трещала и разрывалась на куски.
– Как вы себя чувствуете? – услышала она вопрос.
Голос разорвался в ее сознании осколочной бомбой. Девушка болезненно поморщилась и попыталась рассмотреть говорившую. Она говорила по-русски, значит, Кася была еще в России, только где именно?
– Где я?
– Алена, твоя подружка проснулась, – позвал кого-то голос, в котором слышалось осуждение, – вот молодежь, даже пить не умеют!
В комнату впорхнула Алена Синицына и закричала так, что у Каси лопнули барабанные перепонки:
– Касечка, дорогая, ты чего перебрала-то так? Любовь замучила? Ну их, этих мужиков, и без них хорошо. Нас в аэропорту встретила эта сумасшедшая француженка, мадам Гласс, и сказала, что ты с алкоголем перебрала, от несчастной любви!
Кася сморщилась, память возвращалась медленно. Сколько она проспала, три дня? Не меньше. Ее охватило тупое безразличие.
– Подожди, сейчас я тебе рассолу от соседки принесу, у нас соседка внизу, тетя Аня, настоящие огуречные рассолы делает, по старинному рецепту, ничего лучше от похмелья нет.
Рассол был принесен. Кася его выпила, хотя даже думать о еде и питье ей было противно. Как ни странно, через час рассоловой терапии голова стала проходить и проснулся голод. Аделаида Петровна сменила гнев на милость и быстро приготовила гречневую кашу с мясом и овощами. Все это Кася проглотила в один присест и сразу почувствовала себя лучше.
– Ты можешь себе представить, что этой Сессилии очень у нас понравилось?! Хотя она нечаянно раковину в ванной комнате сломала и в коридоре от стены обои отвалились. Я уж не стала говорить, что эта раковина на ладан дышала, а обоям лет двадцать, не меньше. Ну а она себя такой виноватой почувствовала, что нам новую раковину купила и сказала, что ремонт в ванной и вообще во всей квартире сделает за собственный счет, если мы еще на пару обменов согласимся.
– И вы разрешили? – с досадой спросила Кася.
– Конечно, разрешили, чего не разрешить, забесплатно жилье улучшить кто не согласится! Только с чего это она?
– Да у нее денег куры не клюют, пусть тратит!
– Ты права, пусть тратит! И во время ремонта она нас снова в Париж пригласила! Представляешь себе? У меня такое ощущение, что сказка не кончается!
– Да уж точно, не кончается сказка!
– А ты чего такая расстроенная?! Ой, извини. Я тут со своими радостями все забыла, рассказывай про этого козла!
– Про какого козла? – не поняла Кася.
– Про того самого, который сердце тебе разбил!