Лешка говорил мне про тайник в своей квартире. Про тайник под полом, где собран компромат на Надежду Георгиевну. А мне этот компромат очень даже может пригодиться…
Я подумала о наследстве. Мне, как бывшей жене, ничего не причитается. Но мои дети – это также Лешкины дети и вместе с Надеждой Георгиевной и свекром являются наследниками всего имущества, принадлежавшего Лешке. В Петровиче я не сомневалась, его мнение о бывшей женушке знала прекрасно, да и кому ему еще оставлять свои богатства, как не нам? (Его квартира и «Запорожец», кстати, завещаны Витьке, моему старшему.) А значит, нашей семье принадлежат три четвертых Лешкиного имущества. За своих деток я готова бороться до последней капли крови. Я-то сама обошлась бы, заработала себе на жизнь, но видела, какими глазами они осматривали виллу Мурата на Кипре, соседние с ней дома, как смотрели на меня в новой шубе… Я хочу обеспечить своим детям нормальную жизнь. И почему бы мне этого не сделать, если их отец был нефтяным королем. Ну пусть не королем, принцем, поправила я себя. Кому еще намерена оставлять все это добро Надежда Георгиевна? Родственников-то у нее, как я понимаю, кроме нас, нет? Так пусть мои дети живут так, как им хочется.
С другой стороны, все нефтяные деньги – грязные деньги… Жить с кровью и грязью?.. Смогу ли я? Нет, пожалуй, не смогу. Мир Надежды Георгиевны и Лешки никогда не изменится. А я, в свою очередь, тоже не смогу измениться и стать такой, как они…
Следуя чисто женской логике, я решила, что наследство приму (более того, даже буду за него бороться), а в компании работать не стану ни за какие деньги. Буду, как и раньше, писать эротические романы.
Я вылезла из ванной, надела старый халат, вспоминая белые махровые в домах Хабибуллина и давая себе слово обновить гардероб, как только отвезу детей на дачу, и отправилась на кухню.
В это мгновение раздался звонок в дверь.
Первым делом я глянула в окно и увидела «Вольво» Надежды Георгиевны. Приехала все-таки. Ну что ж.
Открыв дверь, первым делом сказала, что, если свекровь позволит себе кричать, я ее выгоню: дети спят.
В следующую секунду онемела. В таком виде я свою свекровь не видела никогда. Она разом постарела лет на десять, если не на пятнадцать. Холеность куда-то исчезла. Передо мной стояла старая, убитая горем женщина, которой было наплевать на то, как она выглядит.
Я посторонилась, пропуская ее вперед. Надежда Георгиевна прямо проследовала на кухню, там извлекла из сумки бутылку «Синопской» и грохнула ее на стол.
– Давай Лешу помянем, – сказала она каким-то глухим, не своим голосом.
Осмотрев холодильник, я извлекла банку паштета, порезала хлеб, за которым сегодня сходил Витька.
Мы выпили не чокаясь. Потом Надежда Георгиевна выпила одна. Это были не первые ее рюмки за сегодняшний день.
– Я завтра вечером полечу на Кипр, – сообщила она. – Сама полечу. Сама все буду организовывать. Хоронить Лешу, конечно, будем здесь.
Я молчала. На меня свекровь не обращала никакого внимания. Мой свежий загар не замечала, чему я радовалась. Ожидала, что она по нему как-нибудь ехидно пройдется.
– Но хоронить придется в закрытом гробу, – вздохнула Надежда Георгиевна. – Мне сказали, что он…
А разве его не зарезал Виталий? – так и подмывало меня спросить. Или его пытали?! На Кипре?! Что от него требовали?
Я спросила, как погиб Лешка.
– Сработало взрывное устройство, – все тем же глухим голосом сообщила Надежда Георгиевна. – У него в номере. В гостинице. Я не знаю деталей, но его как-то на дверь прицепили. После ухода горничных. Откроешь дверь – и рванет. Леша вошел, ну и… Его видели несколько человек. Соседи, еще какие-то там знакомые, которых он встретил… Ты же знаешь, сколько наших мотается на Кипр. То есть не знаешь, конечно… А что хоронить в открытом гробу после взрыва?
«Виталий Суворов еще и по взрывным устройствам специализируется? Мастер на все руки!» – подумала я, но вслух, конечно, ничего не сказала.
На душе было муторно. Я понимала, что тоже в некотором роде виновна в убийстве Лешки. Вернее… Я была с человеком, организовавшим или заказавшим это убийство. И мне с тем человеком было хорошо. Я приняла от него дорогой подарок. И я, вернее, мое предательское тело, хотело увидеть его вновь… Хотело ощутить на себе его руки…
Мне было стыдно, тошно, но я ничего не могла с собой поделать.
Я разлила нам с Надеждой Георгиевной еще водки, и мы опять выпили не чокаясь. Потом поревели. Затем обнимались и снова ревели. Еще выпили.
Когда бутылка опустела, Надежда Георгиевна заявила, что ей надо идти. Но тут же вспомнила важную вещь, которую забыла мне сказать: во вторник, когда она будет в Лимассоле, приедут ценные клиенты. Их должен принять кто-то от «Алойла». Мне было велено в понедельник съездить в фирму, встретиться с верной Надеждиной секретаршей, чтобы она ввела меня в курс дела, а во вторник прибыть в особнячок на Неве.
– Посидишь там с умным видом, скажешь пару слов. Моя секретарша тебе на бумажке запишет, чего требовать и с чем можно соглашаться. Это выучишь. Или возьмешь с собой шпаргалку. Секретарша будет рядом, сядет в уголочке. Договоритесь о сигналах. Потом все равно она будет впечатывать изменения в контракты. Ну и подскажет тебе. Встреча – формальность. Все уже было обговорено факсами и по электронной почте. Они сюда в принципе развлечься приезжают. Понравился им «грязный русский секс».
Надежда Георгиевна грустно усмехнулась и вспомнила, как в предыдущий раз один из типов собирал визитки проституток, каждый день оставляемые ему под дверью гостиничного номера. Система в наших гостиницах работает без сбоев. Живет один мужик – значит, это потенциальный клиент. Приходя в номер, он находил примерно пятнадцать разных визиток, причем большинство – на английском. У себя дома он собирался хвастаться, каким успехом пользовался у русских женщин.
Другой желал русской экзотики – и выбрал на улице (в прямом смысле – на панели) самую страшненькую девочку, потом отправился в одну из комнат, сдаваемых бабками из окрестных домов, и, запивая секс водкой, наслаждался там этим самым «грязным русским сексом» без презерватива, хотя охранники Надежды Георгиевны и пытались ему объяснить (со слов девочки), что он у нее сегодня четырнадцатый клиент и презервативы закончились после десятого…
«Материал для следующего романа», – подумала я. Надо воспринимать это только так. Напишу потом что-нибудь на тему приключений благополучных иностранцев на российских панелях. «Буржуй в коммуналке» тоже пойдет. Потом неплохо было бы права продать какому-нибудь иностранному издательству. Есть ведь за границей любители русского колорита. Раз наша порнуха у ряда тамошних граждан идет на «ура», то почему бы не продаваться и моим романам?
– Меня после этих приемов охрана и переводчики каждый раз развлекают, – с грустью сообщила Надежда Георгиевна. – Но руководству компании на завершающей стадии переговоров присутствовать нужно обязательно. Не волнуйся: там они все будут в костюмах и при галстуках, поцелуют тебе ручку и даже не подумают сделать грязное предложение. А потом моя секретарша все организует. Охрана сводит их куда следует. А днем ты с ними сходишь в ресторан. Кстати, ты говоришь по-английски?
Я покачала головой.
– Как и Леша… Ну ничего. У них будет один бывший наш. Его мать вышла замуж, когда ему было четырнадцать лет, и увезла сына в цивилизованную страну. И от моей фирмы будет мальчик. Так что справитесь. Но ты бы, Оля, учила английский. Хочешь, на курсы отправлю? Или персонального преподавателя найму?
– Посмотрим, – уклончиво ответила я.
Мне не хотелось сейчас обсуждать с Надеждой Георгиевной какие-то деловые вопросы. Ни она, ни я не были в состоянии что-то решать. Тем более я ее искренне жалела. Она лишилась самого любимого человека, возможно – единственного человека, которого по-настоящему любила. И это вообще неправильно – когда дети умирают раньше родителей. Так не должно быть.
В эти минуты мне страшно хотелось помочь Надежде Георгиевне. Вся злость на нее улетучилась. Мне было жаль ее чисто по-человечески. Что нам делить? Лешки, о котором еще когда-то могла идти речь как о яблоке раздора, больше нет. Мои дети – это внуки Надежды Георгиевны. У нас общие цели. У нас вообще много общего.
А может, стоит в самом деле пойти работать в «Алойл»? И отдавать все силы на его процветание? Ведь наследники – мои дети. И только они. Больше наследников нет.
Надежда Георгиевна тем временем тяжело поднялась из-за стола и еще раз заплетающимся языком повторила, что просит меня в понедельник заехать к ее секретарше, которая введет меня в курс дела, а во вторник присутствовать на переговорах.
– Не волнуйтесь. Я все сделаю. Утром отвезу детей на дачу, вечером вернусь в город, а в понедельник прямо с утра поеду к вашей секретарше.
Я предложила довести свекровь до машины. На этот раз ее шофер не поднимался наверх, понимая, что тут будет лишним.
– Жаль, Толик мертв, – вздохнула Надежда Георгиевна, спускаясь по лестнице. – Он бы тебе здорово помог.
– А известно, кто его?.. – не удержалась я от вопроса.
Надежда Георгиевна хмыкнула.
– Кто-кто. Мурат Аюпович. Кто же еще? С Камилем-то у тебя все, я надеюсь? – Свекровь сурово посмотрела на меня. – Любовник-то у тебя хоть приличный человек? Хотя если и детей брал с собой отдыхать, то приличный…
Я ничего не сказала.
Вернувшись в квартиру, я зашла взглянуть на детей. Они даже не слышали, что приходила бабушка.
Я убрала со стола. Хмель из меня уже вышел. А вот Надежда Георгиевна опьянела очень сильно. Бедная женщина! Наверное, она предпочла бы потерять «Алойл», квартиры, дома, собственное здоровье и жизнь – только бы вернуть Лешку.
Я села за кухонный стол, подперев щеку рукой. В голове мелькали картины нашего общего прошлого и то, что случилось в последнее время.
А ведь он успел сделать доброе дело, предупредил меня. О Камиле. Но почему нельзя было сказать поконкретнее? Например: ты должна опасаться того-то и того-то. Хабибуллины добиваются следующих целей.