Разгладил картуз на голове,
Расправил зеленый шарф.
Стоит. Следит глазами орла:
…Минута… еще… сейчас…
Тяжелая стрелка замерла
Рванулась — и пробил час!
Толпа проходила темнее сна
В цилиндрах, в пальто, в поту…
Один отделился. И подал знак,
Ладонь приложив ко рту.
— «За мной!» Зашагали. И в темноте
Под неба сырой тафтой,
Навстречу бесшумно скользнула тень
Приземистого авто.
Шагнули в кабинку.
— «Готово?» — «Шпарь!»
Мелькнул и унесся сквер.
Посол засветил потайной фонарь
И вытащил револьвер.
— «Ты шутишь, товарищ?» — «Молчите, вы!»
Мотор уносился вдаль.
— «Шофер!» — «Бесполезно!» У головы
Блеснула пустая сталь.
— «Но вы?..» — «В преступлениях отчет нам дай
Посланник фашистов я!
Твой истинный спутник — Джим Фертайн,
В таверне — мертвецки пьян!
Вам завтра же наши нанесут
Последний удар в игре;
Тебя ж ожидает правый суд
И казнь за великий грех!»
Мостовые дрожат от моторов и ног,
Смотрят сотнями глаз этажи
Небоскребов. И свет проникает в окно
Кабачка, где потушены лампы давно,
Кабачка, где проснувшийся Джим.
На распухших глазах будто ржавый засов,
Мысли скачут безумно мчась.
Он вгляделся в глубь карманных часов,
Он вскочил: без минуты час!
Опоздал! До вокзала — двадцать минут,
Незнакомец уйдет с поста.
Не задержишь минут, не искупишь вину!
Отравлен! Опоздал!
К дверям. По скользкой мостовой
Сквозь гром, сквозь рев сирен
Бежать. Раздавят, — что с того!
— Оставьте, полисмен!
В коленях дрожь, в глазах рыжо,
В ушах — моторный шум.
Трамвай несущийся. Прыжок.
— «Вожатый, я спешу!»
— «Вожатый!» — дрожь засохших губ —
— «Поверь, вожатый, в то —
— Весь мир — на карте!» — «Не могу!»
Авто. Прыжок в авто.
— «Шофер, гони!» — шатнулся кэб,
Кругом звонки, огни…
— «Ты видишь деньги в кулаке?
Гони, шофер, гони!»
Мотор хрипит, кварталы ест,
Пронзают тьму глаза.
Вокзал. Приехали. Подъезд.
Асфальт блестящих зал.
Неужели? Не ошибка ль то?
Где часов нумерованный шар,
Он стоит в картузе и в широком пальто,
Он закутан в зеленый шарф!
Он глядит вперед, шарф рукой берет.
— Революция спасена!
Пусть звенит в ушах, Джим умерил шаг
И подал условный знак.
Не закутанный плащ и маска,
Не холодная сталь Дамаска,
Пролетарский удар верней
Заговоров минувших дней.
Пролетарская мощь верней
Сокрушавшего троны вала —
Чердаков и сырых подвалов
Многолетняя сила в ней.
В чердаках и в сырых подвалах
Миллионы людей таят
Черный флаг, на котором ало
Вышит лозунг: «Пролетариат».
Этот флаг развернется скоро!
Приказанье уже дано
Через весь многогранный город:
«Завтра ночью». А в эту ночь:
В эту ночь поднялась над всеми
Пятерня железной руки;
Начиняли гранаты семьи,
Дети смазывали курки.
И до самой работы ранней,
Точно полосы черной ржи,
Колыхались залы собраний
Боевых рабочих дружин!
…В эту ночь, нахально и грубо,
Телефонный гремел звонок,
Голоса хрипели из трубок
И сбивались курьеры с ног;
И начальник тайной охраны,
Рыхлый, будто бисквитный торт,
Принял поздно, вернее рано,
Комиссара фашистских орд.
— «Это верно?» — «Конечно, верно!
Этот заговор, — верьте, сэр, —
Создан силами Коминтерна,
Инспирирован СССР!»
— «Ах, оставьте! Не все ль равно чью
Чуем руку. Но если вихрь
Разразится вот этой ночью,
Мы не сможем рассеять их!
Сэр, поймите! Мы были б рады
Лишь двухдневной отсрочке. Да!
Негритянских стрелков отряды
Отовсюду спешат сюда!
Сэр, вы можете?» — «Безусловно!»
«Вы отсрочите бунт?» — «Уже!
Тратить незачем лишних слов нам
Об отсроченном мятеже!»
…В эту ночь в угрюмую залу,
Где винтовки и чертежи,
Незнакомца привез с вокзала
Возбужденный, усталый Джим…
Незнакомец сел посреди стола,
Окруженный ждущей толпой,
Он откинул зеленый мягкий шарф
С будто каменного лица,
Он сказал: — «Еще не упущен срок.
Восстание завтра в ночь?
Товарищи! Нужно задержать
На несколько дней удар!»
— «Отсрочка?» — Дыханье затаив
Сгрудились вокруг стола.
— «Отсрочка?» — И кто-то с лицом, как мел,
Протискивался вперед.
Приезжий вскочил на шаткий стол
И взмахнул бумагой в руке:
— «Товарищи, знайте! Так решил,
Приславший меня Коминтерн!
Капитал силен. Только общий взрыв
Сокрушит вековой нарост —
Через несколько дней в целом ряде стран…
Вам понятно? Пишите же приказ:
„Отложить на четыре дня!“»
Он стоял наклонившись, он смотрел
Как всплывали линии строк,
Как один за другим подходили вожди
И подписывали приказ,
И лиловый луч скользил по чертам
Будто каменного лица.
Тише! В темную дверь прогремел удар,
Отозвавшись во всех сердцах. —
— «Обыск? Пойманы?» В каждом кулаке
Засверкала серая сталь.
— «Джим, открой! Приготовьте динамит:
Я включу, если нужно, ток!»
… В хмуром зале кучка хмурых людей,
Малокровный фонарный свет
Освещает стол. А на столе
Тот, чей признак — зеленый шарф…
Дверь открылась. И в светлый круг шагнул
Покачнувшийся человек,
Человек в нахлобученном картузе
И широкий, мягкий, зеленый лоскут
Обвивает его лицо.
Миг, и заряженный стержень
В каждой ладони поник.
Крик изумленья несдержан —
— «Черт? Привиденье? Двойник?
Кто же из вас настоящий,
Перерядившийся кто?
Этот — у двери стоящий,
Этот — вскочивший на стол?»
Ждали сурово и строго,
Гнет ожиданья морил.
И человек у порога
Медленно заговорил:
— Сжалась когтистая лапа,
Плотно захлопнулся клапан,
Ружья как иглы ежа!
Я разворочал замок сам,
В грохоте выстрелов жегся,
Через мучительство бокса
Перешагнул — и бежал!
Я пробегал как жирафа,
Я пробирался как мышь
По проводам телеграфа,
По оконечностям крыш!
Тьма, надвигаясь, хватала,
В улицах был как в лесу,
Но пролетарским кварталам
Добрые вести несу!
Век голодовок и каторг
Кончился. Больше не жить им,
Капиталистам! И вот:
Этот субъект провокатор
Обезоружьте, свяжите
И охраняйте его!
Горе ищейкам и гончим!
Страх и сомнения прочь!
Мы начинаем и кончим
В эту, грядущую, ночь!
Современник
Строчка последняя спета,
Рассказ отгремел и сник…
Но ведь это не жизнь. Ведь это
Порождение газет и книг!
Где свободная мысль поэта?
Где лирические огни?
Ты рожден из туманной мглы был,
Рос в угаре глухих легенд
И берешься ворочать глыбы
Слабосильный интеллигент!
Понимаешь — меня бесили
Этажи фантастичных строк…
Автор
Неужели ж поэт бессилен
Предсказать неизбежный срок?
Беспристрастный, холодный автор,
Все бесстрастней и холодней
Я гляжу через двери «завтра»
На тяжелую поступь дней.
Сквозь разрез стихотворных ширм,
Сквозь веселье, пиры, уют,
Вижу гибель заплывших жиром;
Так бездействуют пассажиры
Окруженных водой кают!
Час ударит. Как стенки блюдца
Разлетятся борта. И вот
Над пирующими сольются
Волны вспененных революций,
Бесконечные толпы вод
А из черной бездонной дали
Засияет над морем рук,
Ослепительней жидкой стали,
Ярче солнц, что мирам блистали,
Пламенеющий красный круг.
Июль-август 1924 г.
Примечания
Все тексты публикуются по первоизданиям с исправлением очевидных опечаток и некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации. В оформлении обложки использован плакат В. Дени.
Публикуется по изд.: Туманный Д. Черное золото: Повесть. Л.: Рабочее изд-во «Прибой», 1925.
Публикуется по изд.: Туманный Д. Американские фашисты: Повесть с приключениями. [М.]: Земля и фабрика, 1924. — Обл. худ. А. Соколова.
Публикуется по изд.: Панов Н. (Д. Туманный). Человек в зеленом шарфе: Вторая кн. стихов (1924 — 1927 год). [М.]: Федерация; Артель писателей «Круг», [1928].
Об авторе
Николай Николаевич Панов, будущий «Дир Туманный», родился в 1903 г. в Козельске в семье податного инспектора. Окончил Московский институт журналистики (1922), факультет права МГУ (1928).
Дебютировал в литературе в 15–16 лет, в 1920–1922 гг. организовал группу презантистов, позднее входил в Литературный центр конструктивистов. В 1920-х гг. публиковался под псевдонимом «Дир Туманный».
Первой книгой Панова стал довольно яркий, но незрелый и отмеченный самыми разнообразными влияниями сборник «Московская Америка» (1924). За ним последовали сборники «Человек в зеленом шарфе» (1928) и «Враг своей тени» (1931).