— По-моему, есть только две достойные расы, — сказал он. — Даже и не расы, а, скорее, их отдельные представители. Знаете, кто?
Я покачал головой, и боль тут же заставила меня пожалеть об этом. Струя сигаретного пепла бесшумно скатилась по рубашке и упала мне на колени.
— Американский индеец, — сказал он, — и английский джентльмен. — Он весело взглянул на меня. — Странная пара, как полагаете?
— Ну, не знаю, — сказал я. — Думаю, что у них есть что-то общее.
— Например? — Каннинг остановился и повернулся ко мне, приподняв одну из своих густых черных бровей.
— Преданность земле? — сказал я. — Любовь к традициям? Страсть к охоте?..
— Вот именно, вы правы!
— …плюс склонность убивать любого, кто встанет у них на пути.
Он покачал головой и укоризненно погрозил мне пальцем.
— А вот теперь вы дерзите, мистер Марлоу. А это мне нравится не больше, чем любопытство.
Он снова зашагал, поворачиваясь и разворачиваясь. Я не спускал глаз с этой «чванливой палки»; удар ею по лицу — событие, которое я не скоро забуду.
— Иногда убийство необходимо, — сказал он. — Или, скорее, это можно назвать ликвидацией. — Его лицо потемнело. — Некоторые люди не заслуживают того, чтобы жить — и это просто факт. — Он снова подошёл ко мне и присел на корточки рядом со стулом, к которому я был привязан. У меня было неприятное чувство, что он собирается чего-то от меня добиться. — Вы знали Линн Питерсон, не так ли?
— Нет, я её не знал. Я встретился с ней…
Он пренебрежительно кивнул:
— Вы были последним, кто видел её живой. Это не считая, — он кивнул в сторону двери, — тех двух кусков дерьма.
— Наверное, так и было, — сказал я. — Она мне понравилась. То есть мне понравилось, какой я её увидел.
Он посмотрел мне в лицо сбоку.
— Правда? — На его левом виске подергивалась мышца.
— Да. Она показалась достойной женщиной.
Он рассеянно кивнул. Странное, напряженное выражение появилось в его глазах.
— Она была моей дочерью, — сказал он.
Это заняло некоторое время. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. Каннинг всё ещё смотрел на меня. На его лице появилась выражение глубокой печали; оно пришла и ушло за считанные мгновения. Он поднялся на ноги, подошёл к краю бассейна и некоторое время молча стоял спиной ко мне, глядя в воду. Потом он обернулся.
— Не притворяйтесь, что вы не удивлены, мистер Марлоу.
— Я не притворяюсь, — сказал я. — Я удивлён. Только я не знаю, что вам сказать.
Я докурил сигарету до конца, и тогда подошёл Каннинг, с выражением отвращения вынул окурок у меня изо рта и отнёс его к стоящему в углу столику, держа перед собой зажатым между большим и указательным пальцами, как будто это был труп таракана, и бросил в пепельницу. Потом он вернулся.
— Как так получилось, что фамилия вашей дочери была Питерсон? — спросил я.
— Она взяла фамилию матери, кто знает почему. Моя жена не была замечательной женщиной, мистер Марлоу. Она была наполовину мексиканкой, так что, возможно, мне следовало об этом догадаться. Она вышла за меня замуж из-за денег, а когда достаточно их потратила — вернее, когда я положил конец её тратам, — сбежала с парнем, который оказался мошенником. Не слишком приятная история, я знаю. Не могу сказать, что именно этот отрезок моей жизни является предметом моей гордости. Всё, что могу сказать в своё оправдание, — я был молод и, наверное, очарован. — Он вдруг ухмыльнулся, обнажив зубы. — Или так говорят все рогоносцы?
— Откуда мне знать.
— Тогда вы счастливчик.
— Удача есть удача, мистер Каннинг. — Я взглянул на верёвки. — Сейчас, мне кажется, она не слишком на моей стороне.
Мой разум снова затуманился, что, вероятно, было вызвано ухудшением кровообращения из-за веревок. Но силы возвращались, я это чувствовал, если только это не было просто вызвано никотином. Интересно, как долго всё это будет продолжаться? И ещё — опять-таки, — чем всё это закончится. Я вспомнил выпученный глаз Лопеса и кровь на его рубашке. Уилбер Каннинг играл роль мягкотелого старика, но я знал, что в нем нет ничего мягкотелого, за исключением, может быть, его отношения к умершей дочери.
— Послушайте, — сказал я, — возможно ли предположить, что если Линн была вашей дочерью, то Нико — ваш сын?
— Да, они оба мои потомки, — ответил он, не глядя на меня.
— Тогда мне очень жаль, — сказал я. — Вашего сына я никогда не встречал, но, как я уже сказал, Линн показалась мне вполне в порядке. Почему вас не было на её похоронах?
Он пожал плечами.
— Она была бродяжкой, — произнёс он без всякого выражения. — А Нико был жиголо, когда не вёл себя ещё хуже. В них обоих было много от матери, — теперь он посмотрел в мою сторону. — Вы шокированы моим отношением к сыну и дочери, мистер Марлоу, хотя я потерял их обоих?
— Меня трудно шокировать.
Он не слушал. Он снова принялся расхаживать по комнате, и у меня закружилась голова, когда я смотрела на него.
— Я не могу жаловаться, — сказал он. — Я не был идеальным отцом. Сначала они одичали, потом убежали. И я не пытался их найти. Потом было уже слишком поздно что-либо исправить. Линн ненавидела меня. Нико, наверное, тоже, только ему кое-что от меня было нужно.
— Что именно?
Он не потрудился ответить.
— Может быть, вы не так уж плохи, как думаете, — сказал я. — Отцы часто судят себя слишком строго.
— У вас есть дети, Марлоу?
Я покачал головой, и снова что-то, похожее на набор больших деревянных игральных костей, загремело у меня в голове.
— Значит, вы не знаете, о чём говорите, — сказал он, и в его голосе было больше печали, чем прежде.
Хотя день, должно быть, клонился к закату, в большой комнате с высоким потолком становилось всё жарче. Это было похоже на августовский полдень в Саванне. К тому же сырость в воздухе, казалось, ещё сильнее затягивала веревки вокруг моей груди и запястий. Я не была уверен, что чувствительность когда-нибудь вернётся к моим рукам.
— Послушайте, мистер Каннинг, — сказал я, — или скажите, что вам от меня нужно, или отпустите. Мне плевать на мексиканцев — они заслужили всё, что получили от вашего Дживса.[88] В их случае, суровое правосудие вполне по заслугам. Но у вас нет причин держать меня здесь, как цыплёнка для воскресного ужина. Я ничего не сделал ни вам, ни вашему сыну, ни дочери. Я просто сыщик, стремящийся заработать на жизнь и не слишком преуспевший в этом.
По крайней мере, мои слова заставили Каннинга перестать расхаживать, и это стало облегчением. Он подошёл и встал передо мной, уперев руки в бока и зажав под мышкой «чванливую палку».
— Дело в том, Марлоу, — сказал он, — что я знаю, на кого вы работаете.
— Знаете?
— Да ладно вам, за кого вы меня принимаете?
— Я вас ни за кого не принимаю, мистер Каннинг. Но я должен сказать, что очень сомневаюсь, что вы знаете личность моего клиента.
Он наклонился вперед и протянул мне амулет, висевший на шнурке у него на шее.
— Знаешь, что это? Это глаз бога Кауильи. Очень интересное племя, кауилья. Они обладают силой прорицания, что научно подтверждено. Нет смысла лгать этим людям — они видят тебя насквозь. Мне выпала честь быть причисленным к числу этих достойны храбрецов. Частью церемонии была демонстрация возможностей этого драгоценного образа, этого всевидящего ока. Так что не пытайтесь мне лгать и не пытайтесь ввести меня в заблуждение, изображая невинность. Рассказывайте.
— Я не знаю, о чём вы хотите, чтобы я рассказал.
Он печально покачал головой:
— Мой человек Дживс, как вы его назвали, скоро вернётся. Вы видели, что он сделал с мексиканцами. Мне бы не хотелось, чтобы он сделал то же самое с вами. Несмотря на обстоятельства, я испытываю к вам определенное уважение. Мне нравятся мужчины, сохраняющие хладнокровие.
— Проблема в том, мистер Каннинг, — сказал я, — что я не знаю, чего вы от меня хотите.
— Нет?
— Правда, не знаю. Меня наняли, чтобы найти Нико Питерсона. Мой клиент, как и все остальные, думал, что Нико мёртв, но потом увидел его на улице, пришёл ко мне и попросил его разыскать. Это чисто личное дело.
— Где он мог увидеть Нико, ваш клиент, как вы его называете.
Его. Значит, он не знал того, что, что ему казалось, он знал. Это было облегчением. Мне бы не хотелось думать о Клэр Кавендиш, привязанной к стулу, с этим смертоносным мелким сумасшедшим, расхаживающим перед ней.
— В Сан-Франциско, — ответил я.
— Значит, он был там, так?
— Кто?
— Ты знаешь кто. Что он делал в Сан-Франциско? Он искал Нико? Что заставило его заподозрить, что Нико не умер?
— Мистер Каннинг, — сказал я так терпеливо и мягко, как только мог, — всё, что вы говорите, не имеет для меня никакого смысла. Вы всё неправильно поняли. Это была случайная встреча с Нико — если это был Нико.
Каннинг снова стоял передо мной, уперев кулаки в бока. Он долго молча смотрел на меня.
— А ты что думаешь? — наконец спросил он. — Ты думаешь, это был Нико?
— Не знаю… не могу сказать.
Снова наступило молчание.
— Флойд сказал мне, что вы упомянули Лу Хендрикса. Зачем вы это сделали?
— Хендрикс встретил меня на улице и прокатил на своей шикарной машине.
— И?..
— Он тоже ищет Нико. Ваш сын весьма популярен.
— Хендрикс думает, что Нико жив?
— Казалось, что он ничего точно не знает. Как и вы, он слыхал, что я что-то вынюхиваю, пытаясь напасть на след Нико. — Я ничего не сказал о чемодане, о котором, к моему сожалению, упомянул Хендриксу. — Я тоже ничего не смог ему сообщить.
Каннинг вздохнул:
— Ладно, Марлоу, будь по-твоему.
Дверь на другом конце бассейна, как по команде, открылась, и вернулись Бартлетт с Флойдом Хэнсоном. Последний выглядел ещё более встревоженным, чем раньше. Его лицо было серым с зеленоватым оттенком. На его красивом льняном пиджаке и прежде безупречно белых брюках появились пятна крови. Избавление от пары изрядно потрепанных трупов — я считал вполне справедливым предположение, что второй мексиканец был уже мёртв к тому времени, когда его доставили туда, куда его доставили, — стало бы адом для вашей одежды, особенно если вы были таким же аккуратно одетым, как Флойд Хэнсон. Очевидно, он не привык к виду запекшейся крови, по крайней мере, в тех количествах, которые пролили те два мексиканца. Но разве он не говорил, что сражался в Арденнах? Надо было догадаться отнестись к этому с изрядной долей скептицизма.