– Да, конечно, – ответила Алида, радуясь, что он сам первый подошёл. Сова и козодой, взяв клювом по котлете с тарелки, устроились на деревянном подоконнике.
– Я Тиль, – представился юноша, усаживаясь напротив неё. – Я тут играю на гобое.
Ничего нового она из этих слов не узнала, но вежливо улыбнулась.
– Я Клари, – ляпнула она первое пришедшее в голову имя. У неё не было настроения представляться настоящим именем, к тому же Вольфзунд научил её, что называть себя первым встречным бывает рискованно. – Ты играешь… впечатляюще.
Тиль широко улыбнулся.
– Правда? Этот инструмент мне купил отец, когда… Когда мы ещё жили все вместе. – Его улыбка угасла, и Алида поняла, что он вспомнил о чём-то неприятном. Она решила сменить тему.
– Ты тут живёшь?
– Ага. Меня поселили в каморке для прислуги в обмен на мою музыку. Ну, ты знаешь, живые музыканты привлекают посетителей и всё такое.
Алида обвела глазами зал и насчитала всего три занятых стола. Тиль, кажется, всё понял и неровно покраснел, покрывшись пятнами.
– А чего не снимешь комнату из тех, что наверху? – ненавязчиво спросила Алида и шумно глотнула горячего морса.
Тиль грустно опустил глаза.
– Нет, это дорого. Целых два серебряника. Один, если договориться с Шоллом, хозяином. У меня вообще нет денег, иначе я давно бы куда-нибудь ушёл.
– Ну, так чего потеряешь, если уйдёшь? – Алида пожала плечами. – Будешь играть в городе на улице. Потренируешься – и, может, тебя возьмут в бродячий театр. Заработаешь денег. Или подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику, на худой конец. Мир такой большой, Тиль, а ты дудишь в деревенском кабаке. Поразмысли об этом на досуге.
Она допила морс, облизала веточку розмарина и снова взглянула на музыканта. Он задумчиво качал головой, поглаживая большим пальцем футляр своего гобоя. За окном стало совсем темно, трое мужчин за соседним столом затянули пьяную песню. Полная официантка убирала пустые тарелки и протирала столы замызганной тряпкой.
– Я не могу в город, – печально проговорил Тиль. – Моего отца арестовали, да и меня тоже могут… Тут, в деревне, никому нет до меня дела. Если только, конечно, не нагрянут жандармы с проверкой.
Алида не хотела сейчас вникать в тяготы жизни незнакомого паренька. Ей и своих проблем хватало. Надо поскорее уговорить его уступить ей комнату, а остальное её не волнует.
– Тиль, вот тебе два серебряника, – сказала Алида и вытащила монеты из сумки. – Сними себе комнату наверху. Всего на одну ночь.
– О, – удивился он. – Это так… Так великодушно с твоей стороны. Спасибо, Клари.
Он стремительно схватил монеты, спрятал в кармане куртки и добавил:
– Лучше на эти деньги я чего-нибудь куплю. А заночую где-нибудь во дворе. Ночь тёплая.
Алида закатила глаза. Какой жадный тип! Он что, пытается её разжалобить? Она со вздохом достала ещё две монеты и положила на стол, накрыв деньги ладонью.
– Я не для тебя стараюсь, а для себя. Мне неудобно волочить это, – она кивнула на кресло с колёсами, – на второй этаж. А спускать утром будет вообще невозможно. Поэтому мне нужна комната внизу. Я дам тебе ещё два серебряника, если ты пообещаешь, что поможешь мне ночью или утром, если я позову. Обещаешь?
Тиль посмотрел на неё странно, словно пытался понять, о какой помощи она говорит. Алида не хотела рассказывать ему ничего лишнего. Она уверенно ответила на его вопрошающий взгляд, и, поколебавшись ещё немного, Тиль кивнул.
– Обещаю.
Алида улыбнулась и убрала ладонь с монет. Прав был Вольфзунд, когда говорил, что любые трудности в общении с людьми легко улаживаются с помощью пары блестящих кругляшей. Поэтому он и снабдил её набитым кошельком и советовал не жадничать.
Комната Тиля действительно оказалась обычным тесным чуланом. Зато здесь была запасная дверь, ведущая во двор. Это было очень удобно на случай разного рода непредвиденных обстоятельств, хотя о плохом Алида старалась не думать.
Музыкант по её просьбе сбегал наверх и принёс из комнаты тонкий матрас. Мурмяуз не мешкая занял кровать, и Алида решила, что, пожалуй, и сама там устроится, а этот пусть ютится на матрасе. Она поблагодарила нового знакомого и, переодевшись в платье для сна, села у окна. Серые мотыльки слепо бились о стекло со стороны улицы, и Алида подавила тяжёлый вздох.
Прошло всего три дня с тех пор, как они покинули замок и отправились на новое задание Вольфзунда, но ей казалось, что они странствуют по деревням не меньше месяца. Точнее, она ходит по деревням, заботится о еде и ночлеге, а он занимается тем, чем должен.
Алиде было одиноко, но гордость не позволяла ей разговаривать с ним. А ещё ей было страшно, постоянно было страшно, что что-то может пойти не так. Она устало прикрыла глаза и прижалась виском к прохладному стеклу. Раньше она и представить не могла, что будет когда-то скучать по замку альюдов, а сейчас поняла, что думает о замке как о доме.
Из-за двери донеслись какие-то звуки, и Алида прислушалась. Он может прийти ровно в полночь, а может, и раньше. Ей не хотелось засыпать до его прихода, ей было неприятно думать о том, что другой он будет видеть её спящей и беспомощной…
Судя по всему, последние посетители трактира уже разошлись по домам. Стало тихо. Где-то хлопнула дверь. Алида отошла от окна и села на кровать. Мурмяуз уже спал, а сова и козодой чистили перья, усевшись на покосившемся шкафу.
Часы в зале трактира пробили половину двенадцатого, а через минуту в дверь комнаты трижды постучали. Алида на всякий случай накинула плащ поверх платья и побежала открывать.
Высокий юноша в тёмной одежде и дорожном плаще вошёл в комнату, и его быстрые шаги застучали по полу гулко и тревожно. Когда он держал спину прямо и не сутулился, то выглядел ещё выше, чем обычно. Алида поспешила запереть за ним дверь и скрестила руки на груди. Ей всегда делалось жутко, когда он возвращался таким, но она не собиралась показывать свой страх. Ещё полчаса. Ещё полчаса он будет другим. Холодным надменным незнакомцем, от которого не знаешь, чего ожидать.
Алида поспешно села на кровать, чтобы обозначить, где чьё место. Юноша посмотрел на оставленный ему матрас и растянул рот в кривой усмешке. Он неспешно снял плащ и начал расстёгивать пуговицы рубашки. В темноте его длинные бледные пальцы казались сотканными из тумана. Алида опустила глаза. Ей не хотелось, чтобы он с ней говорил, но в то же время страстно хотелось узнать, как всё прошло.
– Очень любезно с твоей стороны позаботиться о спальном месте. Милая комната, – произнёс он незнакомым холодным голосом, от которого мурашки забегали по спине.
Юноша повесил одежду на кресло с колёсами и натянул свежую нижнюю рубашку. Он делал всё медленно, и Алида напряжённо считала минуты до полуночи. Скорее бы, скорее бы… Скорее бы он стал обычным. Этот высокомерный незнакомец действовал ей на нервы. Юноша хмыкнул и присел на свой матрас, подперев кулаком подбородок.
– И долго ты будешь молчать? Я же вижу, как тебе хочется спросить. Спроси, не мучайся. Я отвечу. Я же не такой, как ты.
«Вот тут ты прав, – мрачно подумала Алида. – Совсем не такой, как я».
Она молча легла на кровать и до подбородка натянула побитое молью шерстяное одеяло. Ей ужасно хотелось спать, но она не позволяла себе закрыть глаза.
Не дождавшись от неё ответа, юноша тоже лёг, вытянув длинные ноги, и провёл пятернёй по отросшим волосам. Алида поняла, что он чувствует приближение того самого времени. Так всё и оказалось.
Через несколько долгих минут часы пробили полночь. Алида каждый раз хотела заметить этот миг перевоплощения, ухватить наступление перемены, но ей никогда это не удавалось. И сейчас она снова всё пропустила.
С виду он оставался всё тем же. Правда, если приглядеться, можно было заметить, как выражение лица немного меняется, из непроницаемого и высокомерного делаясь уставшим и напряжённым. Она перевела глаза с лица на ноги юноши. Выглядят так же, но только до заката нового дня они больше не сдвинутся ни на сантиметр. Алида вздохнула с облегчением. Теперь она может спокойно заснуть. Теперь с ней снова Ричмольд, а не жуткий незнакомец. Не Чернокнижник.
Она хотела узнать, нашёл ли он тот источник, который искал. Собрал ли опасную материю, не пострадал ли сам… Но нет, она не будет ничего спрашивать. Она согласилась пойти с ним только из-за новой сделки с Вольфзундом и пообещала себе, что больше не станет заводить с ним разговоров и привязываться к нему. Однажды она уже ошиблась в нём, и разочарование было слишком горьким.
Ричмольд задышал глубоко и ровно, и Алида поняла, как он, должно быть, устал. Она не знала, что конкретно он делает во время своих отлучек, но подозревала, что ему бывает нелегко. Что-то похожее на жалость шевельнулось в её душе, но Алида решительно отогнала это чувство. Она снова вздохнула и отвернулась к стене, закрывая глаза. Теперь можно и поспать. Больше не страшно.
Солнечный свет лился в комнатушку через окно, разбрасывая яркие блики по полу и мебели. Птичье многоголосье раздавалось из кустов, такое беззаботное, что Алида невольно улыбнулась, лёжа в кровати. Птицы пели о лете, о пышной листве, о сочной траве, о ветре, навстречу которому раскрываются крылья. Она понимала смысл их песен так же ясно, как если бы они говорили с ней на одном языке.
Алида вдруг поняла, что ей очень хочется остаться здесь хотя бы на денёк. Вовсе не из-за того, что трактир и тесная пыльная комнатка ей понравились, нет. Просто за прошедшие дни она успела истосковаться по ощущению дома и устала проводить в пути по нескольку часов подряд, а теперь цеплялась за любую возможность остаться в человеческом жилище хотя бы ненадолго. Сидеть на диване, пить чай и представлять, что это – её дом.
Но такой возможности не было. Каждый день нужно проводить в дороге, идти всё дальше, делать, что обещано. Алида потянулась к сумке, достала оттуда карту и внимательно посмотрела на неё. Они отошли совсем недалеко от Биунума, но здесь может быть множество тёмных источников. Алида не знала, как определить их местонахождение, но точно знала, что это известно Ричмольду. Прежде чем стать другим, он что-то высчитывал с помощью странного прибора, похожего на диск со стрелками, а потом, когда сумерки делали его своей собственностью, уходил.