— Мне?! Но я…
— Хочешь, чтобы мальчик умер?
— Нет, но…
— Тогда будешь делать то, что я скажу.
Эльга хотела сказать, что она не сумеет, но не посмела. Она уже усвоила, что Страшного Человека не интересует ее мнение. Он делал то, что считал нужным, и всегда добивался того, чего хотел.
— А вы уверены, что это именно порча, а не болезнь? — робко спросила она.
Уилар тяжело вздохнул.
— У тебя, как и у большинства безмозглых людишек, населяющих этот мир, есть две потрясающие способности: принимать на веру абсолютную чушь и высказывать свои суждения о предметах, совершенно им незнакомых… Ты никогда не пыталась давать советы солдату, как правильно размахивать алебардой?
— Нет.
— А давать советы капитану, как управлять кораблем? Священнику — как правильно проводить богослужение?
— Нет, конечно…
— По-твоему, я плохо разбираюсь в своем ремесле?
— Нет…
— Тогда какого черта ты спрашиваешь, уверен ли я? — Уилар, приподняв мальчика, стянул с него рубашку. — Поверь мне, я разбираюсь в вопросах наведения порчи не хуже, чем первосвященник Гиллиом — в богословии.
— Но кому это могло понадобиться? — жалобно спросила Эльга. И торопливо добавила: — Я не сомневаюсь, я просто… не понимаю. Он ведь еще совсем ребенок!
— Кому угодно. — Уилар пожал плечами. — Судя по всему, это, так сказать, «дикое проклятье» — то есть выполненное без каких-либо предварительных процедур, путем концентрации одного лишь желания причинить вред. Жертва должна находиться в зоне прямой видимости на расстоянии не больше десяти-пятнадцати шагов… Скорее всего, кто-то из соседей постарался.
— Вы думаете, в деревне живет колдун?
— Нет. Для того чтобы сглазить — а тем более ребенка — колдуном быть совершенно необязательно. Достаточно иметь хоть чуть-чуть свободного тэнгама и желание напакостить. Но таким же желанием можно повернуть проклятие вспять. Сейчас мы этим и займемся. Будь любезна, сплюнь сюда немного яда. — Уилар под нес к ее лицу плошку.
Она не стала спрашивать, что он имеет в виду — откуда-то она уже это знала. Паук в ее горле приподнялся на лапках и поднял брюшко, готовясь приступить к своей работе. Когда Эльга склонилась над плошкой, паук несколько раз содрогнулся. Она увидела, что ее слюна, капающая в воду, имеет желтоватый оттенок.
— Достаточно, — сказал Уилар. Он забрал плошку, протянул ей кувшин и предупредил: — Не вздумай сглатывать то, что осталось. Сполосни рот и сплюнь где-нибудь в углу.
Когда Эльга выполнила требование, последовали дальнейшие распоряжения.
— Сядь рядом с ним на кровать. Размешай слюну и воду. Будешь рисовать знаки, которые я покажу, у него на лбу, на губах, на груди и на всех суставах. И будь любезна, желай ему помочь — так сильно, как только можешь. Без твоего желания любые знаки — все равно что лошадь без ног. Только твой тэнгам способен собрать заклинание воедино и заставить его работать.
И Эльга начала желать. Это оказалось не так-то просто — желать чего-то всеми силами души, одновременно в точности перерисовывая странные витиеватые буквы, которые Уилар чертил на скамье. В какой-то момент она почувствовала озноб — «внутреннее тепло» истекало из нее, как клубы пара, и впитывалось, втягивалось подсыхающими влажными знаками, оставленными ее пальцем на теле Явара. Голова закружилась, заломило виски… Лицо Явара покрыла испарина. На миг Эльге представилось, что его тело — мешок без костей, в котором бьется, силясь найти выход наружу, сгусток чего-то темного.
— Теперь ты должна сказать: пусть то, что пришло, выйдет вон и вернется назад. Если оно пришло из сердца — пусть вернется в сердце. Если пришло из глаза, пусть вернется в глаз. Если пришло из уст — пусть вернется в уста. Откуда бы ни пришло оно, пусть вернется туда же.
Эльга повторила. Явар засипел и выгнулся дугой на кровати. Не глазами, а чем-то другим Эльга ощутила, как сгусток, метавшийся внутри мальчика, вытек из семи отверстий в его теле и, собравшись над его грудью в зловещий пульсирующий ком, метнулся куда-то прочь.
— Теперь нарисуй в воздухе круг, — пришла очередная подсказка. — Вокруг себя и вокруг мальчика… Все. Церемония окончена.
Уилар забрал из рук Эльги плошку с водой, отодвинул занавеску и вышел во двор. Беспокойно скулившая дворовая псина при его появлении отпрыгнула назад, припала к земле и глухо зарычала. Не обращая внимания на собаку, Уилар выплеснул воду, смешанную с Эльгиной слюной, за калитку, а саму плошку бросил на землю и раздавил сапогом — принимать пищу из этой посуды было нельзя. Вернулся в дом. Эльга сидела на скамье, бессильно прислонившись к стене. Притихшее семейство напряженно следило за «магистром богословия» и его дочерью.
— Все, — сказал Уилар, укрывая мальчика одеялом. — Завтра он будет здоров. А сейчас пусть спит.
— А как же это… бденье всенощное?.. — робко напомнил Верцан.
— На этот раз можно будет обойтись без бдения, совершенно серьезным тоном ответил Уилар. — Хватило и десятикратного упоминания имени святого Эварда для того, чтобы вернуть эту порчу туда, откуда она пришла.
Эльга, услышав эти слова, несмотря на не отпускавшую ее телесную слабость, не смогла не улыбнуться.
Проснулись с рассветом и, наскоро позавтракав, стали собираться в путь. От шума проснулись дети — и в том числе Явар. В одной рубашке, босиком, он вышел на середину комнаты и долго с удивлением рассматривал гостей.
— Мама, а кто это? — спросил он наконец. Летвила шмыгнула носом и обняла сына.
— Может, останетесь еще на день?..
Уилар снова покачал головой.
Когда они уже собирались уезжать, староста отогнал детей и, придержав Уиларову лошадь, негромко сказал:
— Тут… это… — оглянулся. — Соседка наша ночью померла.
У Эльги сжалось сердце. «Это я ее убила», — поняла девушка, вспомнив все, что было ночью.
— Кто она? — спросил Уилар. — Чем занималась?
— Вдова Натхель. А чем занималась… — Староста сплюнул. — С солдатами из баронского замка спала, потаскуха. Околела — ну и слава Джордайсу. В смысле упокой Пресветлый ее грешную душу…
— Как же вы ее терпели? — безразличным голосом осведомился чернокнижник, натягивая дорожные перчатки.
— Хотели выгнать, да вот… как-то… — Староста безнадежно махнул рукой. — Жалели все ее, стерву. Куда ж она с детьми-то пойдет?.. Вот и дожалелись! Вон как она нам за добро отплатила — сына моего со света чуть не сжила, чертовка! Уж не знаю, как и благодарить вас, господин Бергов…
— И много вы ей добра сделали? — хмыкнул Уилар. Старосту вопрос удивил.
— Да уж терпели ее из последних сил, — сказал он, еще раз сплюнув. — А уж пора было выгнать, пора!.. Но к ней… это… и мужики тайком от баб бегали, так что…
— Понятно. Тайком бегали, а прилюдно никто и здороваться не хотел?
— Какой там здороваться! — Верцан замахал руками. — С ней и не разговаривал никто. Бабы плевались, и дегтем ворота мазали, и поколотили ее как-то раз крепко — да все без толку…
— Ну теперь все в порядке. Зло наказано, Свет торжествует. Всего доброго.
— Прощайте, господин Бергон. Удачи вам. Уилар кивнул и, улыбаясь, выехал за ворота.
— У нее были дети… — тихо сказала Эльга, когда деревня осталась позади. — Если бы я только знала!..
— То ничего бы не стала делать? Так?.. Похоже, Явару серьезно повезло. — Уилар ухмыльнулся и передразнил Эльгу: — Ах, если бы она только знала!..
— Не смейтесь… Неужели нельзя было отвести порчу так, чтобы никому не повредить?
— Можно. А через неделю после нашего отъезда вдова сглазила бы еще кого-нибудь. Как тебе такая перспектива?
— Может быть, и не сглазила бы! — воскликнула Эльга.
— Перестань. Ты слышала, как с пей обращались? Ее презирала вся деревня. Мужчины плевались, женщины изредка поколачивали, а детишки — ручаюсь — время от времени кидались камнями. Представляешь себе жизнь бок о бок с такими «добрыми соседями»? Удивляюсь, как она половину деревни со свету не сжила… Впрочем, — Уилар усмехнулся, — это как раз можно понять. Вряд ли она была причастна к Искусству. Скорее всего, ей и Явара сглазить удалось по чистой случайности. Чем-то всерьез достал ее этот мальчишка.
— Зачем вы вообще вмешались?! — На глаза Эльги навернулись злые слезы. — И меня втянули!..
— Значит, ты предпочла, чтобы скончался мальчик? — На губах Уилара продолжала играть дьявольская усмешка.
— Не знаю!.. Но я ни за что не поверю, что вам было до него какое-то дело!.. Вам… Вам на всех наплевать!
— Правильно. — Усмешка пропала. — Мне нет дела ни до вдовы, ни до Явара, ни до всей этой вшивой деревни.
— Тогда зачем?..
Уилар долго молчал, а потом негромко сказал:
— Нет ничего тягостнее, чем беспричинное добро, оказанное человеком, с которым тебя ничего не связывает. Староста пустил нас в свой дом, но отказался принимать деньги. Его не побуждал к этому ни страх, ни желание получить какую-либо выгоду. Я должен был сделать что-то в ответ, иначе за мной остался бы долг. А я не люблю быть в долгу.
— Я думала, вы не верите в справедливость…
— Я не верю в справедливость в мировом масштабе, в справедливость, так сказать, с большой буквы. Но если кто-то вторгнется в мою жизнь и навредит мне, я почту себя обязанным отомстить. Так же, если кто-то сделает по отношению ко мне что-нибудь доброе, я буду обязан отплатить ему, нравится мне это или нет. Нельзя постоянно брать что-то из мира и ничего не отдавать взамен. Поступать так — значит ослаблять свой тэнгам, лишать себя удачи и силы. Необходимо соблюдать равновесие.
— Но вы убиваете людей даже не задумываясь…
— По отношению к тем людям, с которыми нас не связывают никакие узы, мы вольны поступать так, как считаем необходимым. Своими поступками мы связываем их с собой. Так же и посторонние, действуя по отношению к нам, связывают нас определенными узами.
— Вчера вас связал Верцан?..
— Да.
— И если бы вы не отблагодарили его, то лишились бы тэнгама?