Зиирин оставлял на языке горчащий привкус разочарования. Лиорсар убеждал себя в том, что сказка ученичества не повторится. В Ири его не оставили бы – там своих талантов не перечесть. В академию магии юноша угодил лишь потому, что был в числе заложников – гарантов ненападения. Значит, нужно принимать окружающее как данность – единственную и неповторимую, учиться ее понимать и любить.
Вон и резиденция магов, где обитают столичные чароплеты: высокое, облицованное черным блестящим камнем здание с широкими окнами и белоснежными статуями знаменитых чародеев, побеждающих врагов, усмиряющих невиданных тварей.
Здание занимало целый квартал и лишь немногим уступало по красоте и мощи дворцу его величества. Двенадцать черно-белых витых колонн венчали вход. Высоченные металлические двери блестели позолотой и инкрустацией из сапфиров. Восемь башен короной поднимались к небу, вырастая из общей махины строения. Каждую венчал один из символов магической власти: управления водой, огнем, воздухом, землей, жизнью, смертью, разумом и словом.
Без особого труда миновав невидимых магических стражей на входе, Лиорсар Желлес поднялся по широкой центральной лестнице в Башню смерти – прохладную и на удивление светлую. Но не нашел там никого из высших магов, лишь шумных учеников и нескольких слабосильных чародейчиков. В Башни огня и воздуха его даже не допустили, спросили имя и послали подальше. В Башне словесной магии был траур – все чародеи отправились на похороны отравленного мэтра, о чем сообщил привратник у входа.
В Башне разума Лиорсара выслушал худощавый чародей второго круга, пожаловался на грядущие реформы магического сообщества, задуманные королем, рост налогов на занятие магической практикой и посоветовал обратиться к единственному на сегодняшний день в столице мэтру – Панайду из Башни земляной магии.
Вдоволь налюбовавшись песочно-желтой отделкой стен с золотой и бледно-зеленой росписью, пробравшись между стайками расшалившихся учеников лет семи-восьми и присматривавшими за ними ребятами постарше, молодой маг столкнулся в коридоре со своим бывшим наставником.
За годы обучения герцогского отпрыска в ином мире мэтр Панайд постарел, погрузнел, лишился почти всей шевелюры и заработал уродливый шрам, идущий наискосок от левой щеки через губы и подбородок.
– Многоуважаемый мэтр, – отвыкший кланяться молодой некромант неловко поприветствовал влиятельного мага высшего круга.
– Короче, парень! В моем графике нет времени на расшаркивания, – поторопил его Панайд.
Покачиваясь с пятки на носок, позвякивая подвесками на украшенном самоцветами по подолу и поясу длинной мантии, он терпеливо выслушал историю про куколку и заявил прямо:
– Я скажу тебе, сосунок, ты зря гордишься иноземным образованием, ждешь признания и уважения. Знать не знаю твоего Анверо. Верить его бредням и твоим подбрехиваниям не собираюсь. Я прощаю тебе сегодняшний проступок, ты слишком юн, чтобы трезво себя оценивать.
Он жестом остановил рвущиеся с языка Лиорсара возражения.
– Не надо мне про благие цели, я вижу тебя насквозь, щенок. Здесь тебя не ждали, ты не продолжатель традиций какой-нибудь нашей научной школы, следовательно, не маг. Чтобы тебя услышали – подай прошение в Высочайший совет, пройди испытание на звание мага по нашим правилам. Но для начала с тобой побеседуют жрец Пресветлого вместе с главами круга некромантов, выяснят – чего ждать от тебя – подлости или пользы. Только тогда ты имеешь право добиваться встречи с мэтрами и входить в башни без особого приглашения!
Лиорсар закипел. Он мчался, не жалея себя и коней, торопился позвать на подмогу, предпринять все возможные усилия, чтобы остановить зло, а тут…
– Мэтр, такая угроза…
Отчаяние и разочарование отразились на лице молодого человека, и Панайд смягчился, пошел на попятный.
– Какая угроза? Где? – Маг покрутился на месте, дурашливо щупая руками воздух. – Каждый день кто-то гибнет! С севера идет мор, на западе пираты, эльфы отозвали послов, натягивают тетиву на луки и точат клинки. – Панайд пожал плечами. – Угроза всюду, прими это как неизбежность бытия. Я не дурак и услышал тебя, пацан. Даже если ты был искренен в своем желании помочь, правды в твоих словах меньше, чем в базарных сплетнях. Я пошлю пару магов на разведку, и молись, чтобы увиденное тобой действительно представляло хоть какую-то опасность. Иначе хорошего не жди!
Он дохнул на Лиорсара чесноком и зашагал дальше по своим делам, оставив молодого человека размышлять о местных порядках и сожалеть, что от волнения забыл сказать о главном – эманации тьмы от куколки стекались к столице.
– Господин маг… – коридор Башни земляной магии закачался и поплыл. – Господин Апофис…
Странное имя. Ох, это не здесь, не в воспоминаниях, а там…
Лиорсар Желлес, герцог иль’Харса, ныне Апофис дха’Гвардей
Качка стихла, но не прекратилась. За бортом по-прежнему бесновалось море, мечтая раскусить корпус яхты точно ореховую скорлупку. Затаившись в лохматых растрепанных тучах, звонко бил в литавры гром. А надо мной и растерянной Линой склонился капитан. Иголки на его круглой голове встали дыбом, в зрачках крупных круглых глаз можно было утопиться…
– Мы выловили человека, господин Апофис, – сообщил он. – Нужен врач.
– Насколько я знаю, вы неплохо справляетесь с утопленниками, – поворчал я для вида, тяжело поднимаясь с дивана.
Рассказ всколыхнул старые переживания. Больше века назад я мысленно запаковал тревожные мысли в несгораемый сейф памяти и запрятал тот подальше, решил жить в свое удовольствие. Теперь извлекать полуистлевшие и пересыпанные нафталином разочарований эмоции и воспоминания было неприятно. Хотелось засунуть голову в ведро с ледяной водой, протрезветь от прошлых глупостей и ошибок.
– Где ваш утопленник?
Я выскочил под дождь вслед за капитаном. В полумиле от нас зарывался носом в волны пылающий корабль. Огонь пожрал мачты, рвался сквозь обшивку. Похоже, единственного, чудом выжившего в огненном аду, подняли на борт моряки.
Парень ничего не соображал и по привычке пытался уцепиться за что-то существенное – за спасшего его моряка, за подошедшего капитана, словно опасаясь: потеряет опору и пойдет ко дну, в глубину беснующихся вод. На левом запястье болтались обрывки веревки. Как интересно.
– Почти доплыл к нам в лодке, кричал, факелом махал, – сообщил капитан. Жалости к парню он не испытывал. Саткехи вообще мало кого жалеют, кроме соплеменников. – Пока слишком резво не махнул, – добавил он с усмешкой.
Недоутопленник кашлял, хрипел, дрожал. Пришлось мне вспомнить вторую грань своего таланта – возвращать жизнь, лечить. Хлещущий в лицо дождь мешал сосредоточиться, припомнить нужные слова и жесты.
Я возвратился в каюту к Ангелине через час, когда наш улов прокашлялся, выблевал выпитую морскую воду и обессиленно уснул. Я отдал бедолаге свою каюту – маленькую, узенькую. Но ничего, мне за благотворительность бонус полагается. Названная женушка задремала, где сидела, пристегнутая ремнем безопасности. Я укутал девчонку найденным здесь же пледом и повалился на свободную часть дивана – спать.
Разбудил нас гитарный перебор – печальный и протяжный, как и песня, которую кто-то собирался петь на палубе. Лина заслушалась, даже не стала возмущаться тем, что я устроил голову у нее на коленях.
Когда мы, растрепанные и помятые, выбрались на свежий воздух, недавний утопленник как раз сыграл вступление и запел приятным бархатистым голосом старинную песню моряков-саткехов:
Глаза нашей лодки зорки,
Прозрели они сквозь бури.
Не знают морские волки
О том, что я так колдую.
О том, что шепчу заклятья,
Запретный язык припомнив,
О нежных морских объятьях.
И Бездна меня не тронет[1].
По левому борту проплывали гористые острова, поросшие густым кустарником и редкими хвойными деревьями. Возвращались с утреннего лова длинные юркие лодочки. Вдали звонко перекрикивались, обмениваясь новостями, рыбаки.
Музыкант разглядел Ангелину, расцвел в улыбке. Та улыбнулась в ответ, с интересом изучая его плотную фигуру, круглое приятное лицо с курносым носом, стоящие ежиком каштановые волосы.
– Правда, он на сказочного мишку похож, – шепнула мне «женушка». – У меня подруга такой тип мужчин предпочитала – всех «Мишками» звала. Они, мол, теплые и надежные.
Распевающий песенки детинушка ни на теплого, ни на надежного не тянул. Но у женщин собственные представления о прекрасном.
Проворные пальцы парня нежно перебирали девять струн рото – местной разновидности гитары. По ее черному лакированному корпусу струились охранные знаки и древняя вязь морского народа, отводящая зло. Опасно на такой магической штуке песенки наигрывать, приворожит намертво. Хватит того, что девица на меня заглядывается, вытирать ее слезы по чудом не утонувшему вчера певуну я не собирался.
Я чую далекий берег,
Скалы заповедной профиль.
Там ждет меня та, кто верит,
Что путь мой домой не проклят.
Что стихнут шторма печалей,
Что ластиться ветры станут.
И лодка моя причалит,
Забыв про чужие страны.
– Ты не досказал вчерашнюю историю, – требовательно взяла меня за локоть Ангелина, будто прочтя мои мысли. – Ты сдал экзамен на мага? Завоевал Радессу? И что стало с куколкой?
Я прижал палец к губам и кивком указал на менестреля и собравшихся вокруг него матросов. Не стоит разочаровывать команду. Пусть парень допоет, тем более что эту песню я люблю.
Но лодка и я – навеки
В краях, где иные звезды.
Там красят заливы реки
В медвяный и медно-грозный.
Там песни поют иные,
Меня там своим считают.
О родине сны цветные
Под утро туманом тают.
Звуки летели над утренним морем. Оно успокоилось, точно и не бушевало ночью, качки почти не чувствовалось. Кое-где на волнах еще мелькали белые гребешки пены, а у берегов вода приобрела желтоватый оттенок от поднятого со дна песка.