— Спасибо, я ваш должник, — не дождавшись ответа, он помчался по лестнице — лифт бы полз дольше. Вверх, быстрее, быстрее, чувствуя себя влюбленным юнцом, которому нет и восемнадцати, а загадочная лера прислала записку, обещая… Что-то в общем обещая — отец был истово верующим, и современных правил воспитания мальчиков не придерживался, так что Грег тогда несся на свидание обуреваемый смутными надеждами, отдающими теплом в животе. Ха! Его романтический порыв тогда разбился о реальность жизни, хорошо еще, что Андре была умница, каких мало — она тогда, руша все его надежды, напросилась вместе с ним. Если бы не Андре, жил бы сейчас с нелюбимой женой, которую бы люто ненавидел за подставу со свиданием. Именно Андре его избавила от необходимости жениться, дав показания родителям обоих семейств. Любви отца ей это не прибавило, зато Грег, и до того хорошо относившийся к неожиданной сестре, готов был за неё идти в огонь и воду. А романтические порывы выжигал из себя каленым железом, вспоминая родословные и возможные выгоды лер, штурмующих его. Забавно, с Элизабет все было иначе — он даже не помнил, носительницей каких эфирных генов она является. Нет, когда занимался делом Мюрая, сунул нос в её родословную, но сейчас он даже не помнил, какие возможности могут проснуться в их детях. Да даже если будут пустышки, даже если будут бездарны — какая разница?!
Он открыл дверь номера и осторожно вошел, прислушиваясь. В гостиной горела одинокая лампа на столе. Дверь спальни была плотно закрыта. У дверей стоял чемодан, в кресле ютились несколько портпледов — не так и много нарядов у Элизабет оказалось.
Грег стащил с себя шинель, сбросил ботинки, шляпа отправилась на вешалку. Портупея, кинжал, скрытый под рукавом — все полетело на стол. Тихо, старательно бесшумно, напоминая себе, что пора заняться собой, тем же бегом, чтобы не топать, как слон, он подошел к двери спальни, осторожно приоткрывая её. Свет лампы полоской пробрался в темную комнату. Грег боялся, что Лиззи плачет, но она… спала. Легла на половине кровати, оставляя ему место, словно он мог себе позволить прилечь с ней рядом. Светлые волосы разметались по подушке, одеяло сползло, обнажая плечо с тонкой бретелькой ночной рубашки. Казалось, что теплая, бархатная кожа светится во тьме. Губы чуть подрагивали, словно она что-то шептала во сне. Она была такая хрупкая и беззащитная, что её хотелось обнять и закрыть собой от всего мира. Проклятье, да что с ним такое! Элизабет пришла искать у него утешения или поддержки, а он уставился на неё, как идиот, капающий слюной. Он положил на подушку у её головы подснежник и запретил себе даже пытаться прикоснуться к её волосам, хоть длинную прядь, упавшую на лицо, и хотелось убрать.
Он снял с себя мундир, бросил его на спинку высокого каминного кресла, стащил с плеч подтяжки, чтобы не давили, и сел в кресло. Спать в нем было не особо удобно, но не на кровать же опускаться. Может, вообще вернуться в гостиную и там попытаться устроиться на двух креслах?
Наверное, он все же сильно расшумелся — Элизабет пошевелилась, поворачиваясь к нему. Из-под одеяла показалось не только плечо, но и грудь, прикрытая изящным кружевом. Хорошо, что в спальне было темно, и рассмотреть что-либо не удавалось. Зато воображение разбушевалось не на шутку, словно он опять безусый юнец.
— Грег?
— Я, солнышко. — голос предательски сел. — Прости, не хотел будить.
— Ложись на кровать — в кресле спать неудобно. И да, я помню, что не обломится. — она натянула одеяло на себя и призналась, заставляя Грега вставать с кресла: — Мне так плохо…
Он опустился рядом с ней, осторожно гладя её руку поверх одеяла:
— Кто тебя обидел? Нера Аргайл? Я с ней поговорю…
Элизабет придвинулась к нему, прижимаясь и шепча куда-то в грудь:
— Это ничего не изменит. В любом случае, моя вина — это я остановилась у неё под другим именем. Понятно, что она меня выставила, как только узнала об обмане. — Её дыхание щекотало, будя ненужные желания, даже плотная ткань сорочки не спасала.
— А твоя компаньонка? — вспомнил Грег, заставляя свои мозги работать, а не отключаться в порыве ненужной Лиз страсти. Ей утешение требуется, а не проблемы в виде его желания.
— Я её вчера рассчитала — я же думала, что уеду… Прости, что пришла к тебе — было темно, я боялась, что не найду жилья.
— Маленькая моя… — он медленно погладил её по голове.
Она потерлась носом о его сорочку:
— Соблазнись, пожалуйста. Мне так плохо.
Гмм… Это было не то, что он хотел услышать сейчас. Ему собственных демонов хватало, убеждающих, что лера отдает себе отчет в том, что делает.
— Нет, Лиззи.
— Хорошо, — слишком спокойно сказала она, приподнимаясь на локте. — Тогда я сама тебя соблазню…
Она наклонилась за поцелуем, и Грег не смог не ответить.
Брендон положил телефонную трубку на рычаг и направился обратно в палату. Виктория — умная нера, она поймет его опасения. Сказать открыто он боялся — тут его могли подслушать не только телефонные нериссы. Санитары провезли мимо каталку, на которой лежал молодой карфианин. Говорят, в порту был пожар на каком-то из складов. Все может быть, но уж больно вовремя — как раз, когда Марк пришел в себя и стало ясно: он выжил.
У палаты замерла с подносом в руках молоденькая медсестра, пытаясь одной рукой открыть дверь. У неё не получалось, поднос угрожающе кренился, и Брендон ускорился, приглашающе распахивая перед ней дверь палату:
— Прошу!
Медсестра в далеко не белоснежной после тяжелого дня форме улыбнулась ему:
— Благодарю! — у неё были очаровательные губки, белоснежные зубы и вздернутый вверх носик: только соблазняйся, не робей! Брендон откровенно робел.
— Не за что! — отозвался он, подхватывая поднос с тарелкой овсяной каши и пустым чаем. — Я сам его покормлю, не беспокойтесь.
Его нервировали молодые девушки, игнорирующие его татуировки на лице. Чаще всего от него старались держаться подальше, а не призывно улыбаться и даже заигрывать. Это настораживало, как и смуглый, ближе к ирлеанскому цвет кожи. Это все неспроста! Он поставил поднос на тумбу у кровати — алые глаза из-под опущенных белоснежных ресниц внимательно отслеживали каждое его движение. Марк лежал смирно на спине — левый бок и левая рука были плотно забинтованы, как у мумии. Хирурги, вчера полдня штопавшие его, сказали, что закрыли все раны, оставалось ждать, когда все зарастет и восстановится. Марк почти не изменился — в стазисе нет затрат на дыхание и движение, так что он даже не похудел. Только чуть зарос белой щетиной, да волосы висели грязными сосульками — до душа ему еще не скоро добраться.
— Отцу Маркусу надо перекрыть капельницу, когда «Вита» закончится, — напомнила девушка. — Я…
Брендон заставил себя улыбнуться, алые искры эфира пронеслись по рунам на лице в качестве предупреждения:
— Я справлюсь. Я сам отключу капельницу и отнесу поднос с посудой обратно. Отдыхайте!
Девушка впервые погасила улыбку — не в ответ на пугающие руны, улыбка погасла на предложении «отдыхать»:
— Ах, если бы… Вы не представляете, сколько сегодня пострадавших доставили. Спасибо за помощь!
Брендон промолчал ей в спину, что количество пострадавших он прекрасно представляет — у него столько серебряных пуль с собой нет. Он плотно закрыл за медсестрой дверь и для надежности подпер стулом. Воспользоваться эфиром не решился — это могут счесть за предупреждение. Он вернулся к Марку, садясь на край кровати. Тот нагло закрыл глаза — сверхчеловек оказался запертым в ловушке собственного тела, и это ему откровенно не нравилось.
Брендон убрал зажим с капельницы, ускоряя ток лекарства.
— Потерпи, Марк, — предупредил он. — Будет чуть-чуть неприятно, зато быстро.
Белоснежные ресницы дрогнули, но только-то.
Брендон как ни в чем не бывало спросил:
— Есть будешь? Могу покормить. Каша не фонтан, зато горячая и сытная. Тебе необходимы силы.
Марк снова проигнорировал его — тяжко, наверное, быть обычным. Брендон поправил одеяло, спуская его ниже:
— Поговори со мной, Марк.
Это сработало — Марк резко открыл глаза, алые глаза зло сверкнули. Он приподнял правую руку вверх, показывая болтавшийся на запястье магблокиратор.
— Нет, — твердо сказал Брендон. — Я не сниму с тебя блокиратор, пока ты не поклянешься мне, что не будешь больше обращаться со мной, как с имуществом. Я не храмовое имущество. Я человек. Обещай не копаться в моих мозгах — я сниму с тебя блокиратор.
Марк гневно прищурился и снова затряс рукой.
Брендон поймал его за руку и аккуратно положил на одеяло:
— Поговори со мной. Язык тебе же для чего-то даден.
Рука снова взлетела вверх, почти к самому лицу Брендона.
— Нет, — снова повторил он. — Я не сниму его, пока ты не пообещаешь нормальные, партнерские отношения. Можно даже дружеские. Только учти: ты без спроса поковыряешься в моих мозгах — я без спроса поковыряюсь в твоем теле. Я же колдун! Понял?
Марк плотно сжал челюсти и закрыл глаза.
— Мааааарк… Не хочешь говорить — не говори, но поесть надо. У нас будет долгая и сложная ночь, уж поверь.
Тот молчал. Даже глаза не открыл. Брендон вздохнул, повозил ложкой в остывающей каше, даже чуть лизнул на пробу кашу:
— Вкусно. Марк… Поешь… Иначе я тебя голодным украду из госпиталя.
Алые глаза гневно посмотрели на Брендона.
— Поговори со мной! — вновь принялся настаивать тот. — Тебя славно подлатали. Нера Виктория — чудо, а карфианская магия Дакарея — вдвойне чудо. Поговори со мной.
Губы Марка дрогнули, скривились, а потом из него вырвался сип:
— Ссс… — Марк поперхнулся, замер, и Брендон сам подсказал:
— Сволочь — я понял.
— Ты… — Марк высунул язык и скосил глаза вниз — рассмотреть ничего не удавалось.
Брендон вздохнул:
— Небеса… Я же сказал: у тебя есть теперь язык! Виктория — чудо. Что неясного в моих словах, Марк? Поговори со мной. А еще лучше — поешь кашу.