номарки. Предателя и шпиона, за которым Тайная Канцелярия гоняется вот уже все лето. Не разговаривать, живым не брать. Вот и весь вердикт.
Внизу, под холмами, по которым мы скачем в этой дикой погоне, стелется долина – пышная, ярко-зеленая, с безымянной речушкой, разрезающей землю, с раскиданными кустами, деревьями, остатками деревушек и оборванными линиями электропередач.
Я подбираюсь все ближе, неумолимо выигрываю метр за метром. «Королле» этот марафон не по зубам, она – спринтер на хорошей дороге, мой конек – длинные дистанции, и мне плевать, какая дорога подо мной.
Движок рычит, зло плюется, но не подводит. Этот звук напоминает мне рык голодного зверя, преследующего уже вымотавшуюся добычу.
На повороте «Тойота» допускает роковую ошибку – водитель позволяет мне вклиниться между ним и стеной холма. Мой борт вгрызается в его, отжимает влево – там, в паре метров, холм падает вниз отвесной стеной, усеянной торчащими плитами известняка, высотой более сотни метров. Там – гибель, там – бесславный конец. Я бросаю взгляд через стекло и вижу искаженное судорогой и страхом лицо мужчины; его треснувшие, погнутые очки съехали на лоб, редкие седые волосы торчат в разные стороны, все лицо мокрое – от усилий и волнения. Он встречается со мной взглядом и сразу понимает, что он больше не жилец.
А дальше он поступает неожиданно – закрывает глаза и отпускает руль старенькой «Тойоты». Миг – и машина летит вниз, гнется и сминается о торчащие камни, вертится как сумасшедшая, превращаясь в металлолом. Шансы выжить равны нулю.
Я останавливаюсь; покрышки, протестуя, визжат. Выхожу из машины и долго смотрю на груду металла внизу, у подножия холма, дымящуюся и уже совсем не похожую на автомобиль. Пыль медленно оседает на отвесный склон, искрится в выглянувшем из-за облака солнце.
– Покойся с миром, – бормочу я. Звучит кощунственно и недобро. Накатывает острое желание закурить.
– Эй, ты чего побледнел?
– Все нормально, – Ган отмахнулся от руки Натуралиста, – отдохнуть надо перед дорогой.
И он развернулся и побрел в каюту.
Лодку спустили на воду и привязали к бакштову рано утром. Там она и дожидалась команду, которая не торопилась спускаться на борт. Они все сейчас стояли на барже – ладные, крепкие, готовые отправиться в путь. Но Адмирал, провожающий их, медлил. Ему, привыкшему доверять интуиции, не нравилось многое: темные сгущающиеся тучи над головой, грозящие разразиться дождем, сырой туман, активный как никогда, бурлящий и переливающийся всеми оттенками серого. Даже слишком спокойное море вызывало тревогу. Но почему, Сергиенко объяснить не мог.
Первый помощник, Трофимов Сергей Евгеньевич, тоже выглядел мрачно. Немного по другим причинам – он так и не стал лучше относиться к Гану, недолюбливал его и считал его появление в общине Черноморья не случайным. Но это были лишь подозрения, домыслы, как назвал их Адмирал. Без доказательной базы. А погода – да фиг с ней, видели и похуже, подумаешь, дождик может пойти.
Натуралист был молчалив, глядел в пол. Переживал по поводу того, что они могут встретить на лайнере. Ладно бы – гору трупов, истлевшие тела несчастных, померших от болезней или голода, или монстров и мутантов, которые гибнут от пуль и ножей. А если там будет нечто, не поддающееся объяснению? Стоило соглашаться плыть? Он все равно бы отправился, чтобы узнать истину и понять: то ли бояться дальше, то ли бежать из колонии, то ли успокоиться и жить нормально.
Гану была незнакома большая часть команды. А представить их друг другу никто не спешил. Кроме первого помощника и Натуралиста, он никого не знал лично. Лица людей примелькались, вроде закрепились в памяти, но кто они, какую должность занимают, что из себя представляют, оставалось загадкой. Хорошо бы вызнать, на кого можно положиться, а от кого следует держаться подальше. Единственным человеком, который мог это прояснить, был Натуралист. Поэтому Ган улучил минутку и отвел его в сторону.
– Вот этот бугай, – бородач ткнул пальцем в самого здорового из незнакомой четверки, – Тихон. Вот чесслово, не помню, культурист в прошлом или из каких единоборств. Как-то не отложилось в памяти. Немногословен, прям как ты. Или я. Жена у него в Улье, на фига он плывет – не знаю. Адмирал не хотел семейных брать, но потом согласился.
Тихон держал в руках огромный топор, проверял лезвие, хотя и так было видно, что с оружием все в порядке. Явно кустарного производства топор напоминал боевой двусторонний аналог: с одной стороны был загнутый крюк, с другой – широкое, заточенное, местами иззубренное лезвие. Здоровяк был лыс, глазки – маленькие, а ручищи здоровые, в обхвате, как у Гана ляжка.
– Да ты не тыкай так явно, неприлично, – усмехнулся Ган.
– Хер я забил на приличия. Ты знать хочешь или нет?
– Да ладно тебе, продолжай.
– Митя, – палец перекочевал к соратнику рядом, – наш главный стрелок в этом морском походе. С арбалета лупит – будь здоров.
Митя с жиденьким хвостиком явно имел азиатские корни. Глаза-щели, козлиная бородка, острые скулы. Какой он, на фиг, Митя?!
– Китаец?
– А ты спроси подойди. Я вот еще посомневался бы, на кого из вас поставить в драке, – улыбнулся Натуралист в бороду.
– Стрелок, мать его. Пока он второй раз зарядит свой арбалет, его грохнут.
– Вот уж нет, ты приглядись потом к его арбалету, там произведение искусства настоящее. Повышенная скорострельность, многозарядный, с выдвижным прикладом. Я рассматривал, фишка там такая: пять стрел в барабане, тянешь за плечо арбалета – взводится тетива и проворачивается барабан одновременно. Потом плечо возвращаешь назад и стреляешь. Время экономишь, чтобы взвести, достать стрелу, наложить на тетиву.
– Ну, не знаю, ему, конечно, виднее. Но я бы предпочел арбалету даже самую плохонькую винтовку. Ну, хорошо, давай дальше про нашу дрим-тим[7]. Отряд самоубийц, мать его.
– Погнали, – согласился Натуралист, – вот эту стройную брюнетку зовут Инга.
– Погоди-погоди, – перебил Ган, – какая еще Инга?
Ган смотрел на стройного парня-подростка и не мог понять, шутит бородач или нет. Ну никак он не был похож на девушку.
– Натурально говорю, это девчонка, ну да, на пацана похожа, ну и что? Не всем красавицами рождаться. Не мутант, и слава богу. Почти не мутант. Кое-какие лишние части имеются.
– Ну, допустим, но на хрена нам женщина на лодке?
– Ты, как всегда, спешишь, дружище. Главное ее качество – бесшумность, может подкрасться вплотную, а ты и не заметишь. Еще отлично метает ножи, у нее их целый арсенал. Конечно, не боец в прямом смысле. Ну, не для ближнего боя. Но Адмирал старался так подобрать состав команды, чтобы мы дополняли друг друга. Из тех немногих, кто был согласен плыть.
– Что-то мне все меньше хочется ввязываться в эту затею, – пробурчал Ган, – ладно этот здоровый черт, хотя шуметь он будет так, что всех выдаст. Но китаец, баба… Вот же блядь! А это кто?
Последний из четверки сидел на анкерке – казалось, ему вообще все равно, что происходит вокруг. Смотрел в пол, медленно ковырял ботинком палубу.
– Карась, – и, опережая почти уже слетевшее с уст собеседника словцо, Натуралист поспешно добавил: – Производное от фамилии Карасев. А не то, что ты хотел сказать.
Ган пожал плечами.
– Испортил шутку. Ну, а какая у него способность? – Он уже откровенно стебался.
– Следопыт. Умеет подмечать то, что остается незаметным для таких, как мы с тобой.
– М-да-а. С такими молодцами, пардон, и с девицей тоже, конечно, хоть на край света теперь.
Народу вокруг было немного, события из этого делать не стали – еще непонятно было, идут разведчики на верную смерть или вернутся живыми. Провожали их в основном рабочие цеха с Бобром во главе. Стояли молча и ждали, отдаст Адмирал команду плыть или поднимать из воды лодку и ждать лучшего дня.
Ган и Натуралист вернулись к общей группе. Еще немного постояли все вместе, пытаясь понять, будет ли благоприятной дорога.
Андрей Викторович взглянул на первого помощника, и тот кивнул в ответ.
– Ну, хорошо. – И уже громче: – Занять места! Пора отправляться! С Богом!
Один за другим разведчики занимали места в лодке. Первый помощник уже заводил биодизель. Упали первые капли дождя. Трофимов натянул капюшон на голову, его фигура на корме лодки под начинающимся дождем напомнила что-то. Ган лез последним, схватился за поручень, и в этот момент вспыхнуло в голове воспоминание.
Моросит мелкий противный дождь. Капюшон, даром что прорезиненный, уже протекает в некоторых местах – давно пора менять куртку для таких «мокрых» дел. Везет мне на говенную погоду, сука! Я вглядываюсь в застывшую фигурку на пирсе, отсюда, из-за огромного валуна, меня не видно, еще и пелена дождя скрывает. Это ж каким надо быть дебилом, чтобы рыбачить в такую погоду! Да и я чем лучше… А два дебила, как известно – это сила. А с другой стороны, природа постаралась и оставила меня в это дождливое и сырое утро без свидетелей.
Ботинки набрали уже прилично влаги, к подошве прилипли грязь и листва, легкой прогулки не получилось. Я смотрю на линию горизонта – расплывчатую, еле различимую в сером обезличенном мареве. Оглядываюсь на полоску берега, узкую линию мокрой гальки, переломанные недавним ураганом деревья, уже вплотную подступающие к воде, остатки набережной в жутких трещинах, из которых пробивается сорная, уродливая трава. Осторожность всегда со мной, от внимательного взгляда не ускользают никакие мелочи, нужно быть начеку. Ведь на открытой местности может помешать кто или что угодно. Да мало ли какая-нибудь изголодавшаяся тварь решит порыскать по берегу в это унылое утро.
Пусто. Никто не шлепает по гальке, не бултыхается в сонно накатывающих на изрезанный берег волнах, не парит в вышине, не прячется в корнях выдранных деревьев, нет и лодок. Лишь один рыбак на пирсе. Одна цель. Одна жертва.