Вот и дерево, обнажившиеся корни впиваются в податливую почву, цепляются за камни. Все живое хочет жить. Это непреложная истина, аксиома. Потому и человек все еще цепляется, как это дерево, барахтается, пытается удержаться на плаву. На голых ветках и стволе – буро-зеленый мох, отбирающий все больше места. Я достаю из-за пояса самодельный нож – пятнадцатисантиметровый клинок из нержавейки, рукоять обмотана бечевкой, – и соскабливаю им мох с дерева. Под слоем поганой зеленки скрываются неумело нацарапанные надписи на коре, я старательно очищаю их от наросшего за полгода мха, окидываю взглядом и остаюсь удовлетворенным.
– Дел было много, – оправдываясь, шепчу я, обращаясь к земле, сажусь на корточки и кладу ладонь на нее. Руку пронизывает холод, жалит тонкими иголками, как ошалевшие от спячки пчелы, забирает тепло. Ладонь быстро стынет, но я долго не убираю ее. – Простите, давно не приходил.
Серое небо с проседью белых облаков, изредка разбавляющих своим присутствием хмурые чернеющие тучи – единственный свидетель и безмолвный участник, оно смотрит на меня равнодушно, ему нет дела до изломанной человеческой судьбы. Дерево слегка скрипит на ветру, немного укоризненно, так, что мне слышится в его скрипе: «Не уберег…не защитил…»
Оленька, Дима, Саныч. Три имени, нацарапанных грубой мужской рукой на дереве. Моей рукой. Три самых родных человека, нашедших покой в земле под корнями дерева. Три трагические случайности. Возможно, я был бы сейчас далеко отсюда, растил бы с женой сына в укромном, свободном от людей месте. Но один вечер изменил все в моей жизни. Огонь унес две родные души. Деревянный домик вспыхнул, словно соломенный. Пока я добежал с полей, уже никого нельзя было спасти. Дом выгорел дотла – остались только почерневшие жестяные миски да одиноко стоящая кирпичная печка с трубой. Оленька как раз готовила ужин.
Думаю, этот случай навсегда изменил мою жизнь и превратил меня в того, кем являюсь сейчас. Саныч ушел позже. Рухнул кирпичный забор – дед не успел отпрыгнуть в сторону, а вместе с ним ушли разговоры. Мне так не хватает их сейчас – нашего вечернего трепа за чаем или сивухой обо всем и ни о чем.
Я не стал вбивать кресты, насыпать холмики – достаточно трех имен на дереве, достаточно моей памяти об этом.
Растираю горсть земли рукой и вдыхаю ее аромат. Она пахнет свежестью морского бриза, прошлогодними прелыми листьями и памятью. Первые тяжелые капли падают на лицо – дождь обещает затянуться, пора собираться. Плакать я не умею, пусть небо сделает это за меня.
Сердце пронзила боль утраты, в груди Гана застучало, забухало в висках, он хватал сырой воздух ртом, но кислорода недоставало. Навалилась тоска, захотелось бросить все, послать подальше это мероприятие, покинуть лодку. Вот сейчас он сядет на борт, наклонится назад, прохладная вода примет его с радостью, смоет все переживания, поможет забыть тяжелые думы.
– Ты что, мать твою, делаешь?
Ган встряхнул головой. Морок развеялся, осталась лишь боль глубоко в груди от недавнего воспоминания.
– Устраиваюсь поудобнее, так лучше видно, – ответил он.
Трофимов поглядел удивленно, покачал головой:
– Я уже подумал, что ты в воду нырнуть собираешься.
– Не дождешься, Сергей Евгеньевич.
Плыли вечность, ползли вдоль борта, местами гнутого, с червоточинами, ободранного. Кое-где с отметинами то ли зубов, то ли когтей. Мусор все так же плавал вокруг, стукался о лодку, крупные обломки отгоняли в сторону веслами.
– Сергей Евгеньевич, впереди что-то есть. – Митя привстал, разглядывая темное пятно на обшивке лайнера. Через минуту стало ясно, что это. В борту зияла огромная дыра, метрах в двух от уровня моря. Выглядела она так, будто корпус лопнул изнутри, взорвалось взрывное устройство, вывернув наружу внутренности корабля. Пробоина была серьезной, а прямо от нее вверх и вниз уходила трещина, рассекающая лайнер.
Ган вспомнил, что корабль по неведомой причине лопнул пополам. Возможно, эта дыра появилась позже, просто кто-то очень буйный и огромный решил во что бы то ни стало найти выход прямо здесь. Рваные края корабельной раны торчали в стороны. Что там, внутри – отсюда было не разглядеть. Чернеющий провал, лишь у края видны какие-то остатки переборки или иного элемента корпуса, разделяющего внутреннее пространство на отсеки.
Первый помощник заглушил мотор; теперь они покачивались прямо под дырой в корпусе, дула пистолетов и арбалет были направлены на нее в ожидании команды Трофимова.
– Думаю, попробуем забраться здесь. Невысоко, не надо карабкаться по борту наверх, – озвучил он свою мысль.
– Да уж, – Карась задумчиво рассматривал черноту, – выглядит, как приглашение. Будто нас давно ждут и специально сюда привели. К парадному входу.
– Есть идея лучше?
– Нет.
– Я пойду первой. – Инга, не дожидаясь одобрения, вскочила на ноги, скинула плащ. В тумане она выглядела, как девушка с мальчишеской прической, серая взвесь сглаживала очертания.
– Тихон, ну-ка встань!
Она обернула веревкой кисти рук, чтобы не пораниться об острые края, а затем ловко вскарабкалась здоровяку на плечи. Какое-то время вглядывалась во мрак, потом исчезла в мрачном зеве.
Трофимов и компания ждали минут десять. Кричать не решились, чтобы не шуметь, но беспокойство росло. Наконец над ними показалась голова Инги.
– Кажется, тут ничего опасного нет, двигайте сюда.
Инга скинула веревку – к ней привязали лодку. Один за другим команда забралась внутрь, в кромешную темноту.
Глава 9Лайнер «Азов»
Вспыхнули фонари, освещая пространство внутри корпуса лайнера. Здесь царил жуткий беспорядок, сложно было представить, какие помещения здесь были и каким целям они служили. Взгляд натыкался на переломанные переборки, треснувшие деревянные балки, куски арматуры, листы обшивки, канаты и здоровенные металлические катушки. В высоком потолке тоже встречались дыры, которые, судя по всему, вели на палубу. Разведчики очень медленно обошли ближайшее помещение, осмотрелись как следует, нашли проход дальше и лестницу наверх. И ни одного свидетельства присутствия тут, внизу, пассажиров лайнера. Карась исследовал все внимательно, но смог только сделать вывод, что повреждения были механическими, а не от взрыва. Либо здесь бесновалось нечто огромное, нанося удары, либо корпус корабля методично били тараном.
Они решили двигаться по лестнице наверх. Трофимов думал осмотреть палубы, а если там никого и ничего не найдут, то снова спуститься вниз, чтобы обойти остальные помещения.
– Жутко, – пожаловался Натуралист Гану. – Если бы люди остались в живых, нас бы уже давно встретили. Сложно представить, что в нашем мире не выставляют часовых или смотрящих. Разве что одни идиоты тут остались, которые ничего не боятся.
– Просто будь осторожнее, не поддавайся панике и держись рядом, – посоветовал тот. А что он еще мог сказать? Лишь бы Натуралист не психанул в последний момент.
Загудела лестница под шагами Тихона, охнула Инга.
– Тише ты, выдашь с потрохами, – зашипела она на него.
– Крадусь, как могу, – прогудел здоровяк. – Уже и так взмок от старания казаться незаметным.
– Я посмотрю, что там, впереди, – прошептала девушка первому помощнику и, прежде чем он успел ей возразить, полетела по ржавым металлическим ступеням наверх. Скоро ее силуэт исчез из поля зрения, растворился во мраке, куда не доставал свет фонарей.
Лестница вывела разведчиков на уровень выше, отсюда расходились в разные стороны мостики, где-то остались оборудование, крюки и лебедки, еще не рухнувшие вниз. Дальше начинались хозяйственные помещения.
– Может, стоило дождаться Ингу? Куда она вообще пропала? – тихо спросил Натуралист.
– Поверь, она сама нас найдет, – отмахнулся Карась. – Темнота – ее стихия. Мы слишком сильно шумели, были балластом для нее, вот она и решила отправиться одна.
Карась присел на корточки, разглядывая пыльный пол в свете фонаря.
– Здесь точно давно не ступала нога человека. Я вижу следы Инги, вот тянется цепочка, видите? Вот тут мы еще не ходили. Чужих следов тоже нет. Пыль равномерно покрывает пол. Пока не за что зацепиться.
Трофимов кивнул ему:
– Идем дальше.
За невысокими дверями оказались битком набитые всяким хламом помещения. Здесь можно было найти битую посуду, тряпки и тонны салфеток, испортившуюся еду в давно отключенных холодильниках, контейнеры с сомнительным содержимым. Обнаружился и склад алкогольных напитков, но бутылки практически не уцелели, а их содержимое давно выветрилось. Несколько бутылочек все же нашли, Тихон довольно крякнул, но Сергей Евгеньевич пресек попытки забрать их с собой.
– Сначала выясним все и разведаем. А когда будем возвращаться, так и быть, сможешь взять одну-другую.
Тихон хотел было возразить, но пошмыгал носом и согласился. Рюкзака у него с собой не было, разве что тащить в руках это добро. Но тогда придется разоружиться, чего не очень-то хотелось.
Они еще какое-то время пошарились по складам. Всюду царило запустение, отсыревшие углы поросли черно-зеленой плесенью и бледными грибами, пол был усыпан бесполезным хламом.
– Пойдем дальше, – предложил Трофимов, – здесь ловить нечего.
Еще несколько пролетов, и они вышли к двустворчатой двери с круглыми стеклами-иллюминаторами, чудом сохранившимися в этом бардаке.
Митя, шедший первым, осторожно ткнул дверь, та покачнулась.
– Похоже, открыта.
Первый помощник кивнул команде, та все поняла без слов, китаец и Карась заняли место чуть поодаль, арбалет нацелился на дверь. Ган с Натуралистом затаились по левую сторону двери, приготовили огнестрел, пригнулись, чтобы их не было видно сквозь стекла. Тихон и Трофимов встали справа, здоровяк в нетерпении перекладывал топор из руки в руку. Сергей Евгеньевич придержал его за плечо, показал знаками, чтобы тот усмирил пыл, успокоился.
– По моей команде, – приглушенно заговорил первый помощник, – Тихон и Натуралист, толкаете створки двери. Быть в полной готовности. Если почуете опасность – стрелять на поражение. Зря не палить! Я врублю фонарь сразу же.