Что мог Ган ответить на эту гневную тираду? Был он, Кардинал и задания. Мир для него ограничился рамками, стенами, которые он сам создал вокруг себя. А сейчас стены дали трещину, сквозь которую сочилась человеческая боль всех несчастных, пострадавших от его руки, от рук других агентов и военных Кардинала. Он работал на эту бюрократическую машину Тайной Канцелярии, которой чужды эмоции и чувства, которая может простым росчерком пера приговорить невинного человека.
– На-ка, выпей, – Адмирал сунул ему в руку стакан с чем-то дурно пахнущим. Ган опрокинул, глотку сильно обожгло, он поморщился, уткнулся в рукав, пахнущий пылью.
– Иди к себе, подумай, отдохни, выспись, сейчас нет смысла продолжать разговор. – Сергиенко мягко подтолкнул его к двери. – А, на, почитай на ночь, если желаешь, – он сунул ему ворох бумаг, – или выкинь, мне они ни к чему, непонятно, для чего берег.
Ган вышел в коридор, растерянно оглянулся на Адмирала, кивнул ему, прижал к груди бумаги и зашаркал к своей каюте.
Сумрак каюты еле разгонял огрызок свечи – настоящее сокровище в этом мире. Огонек плясал, повинуясь легким сквознякам, отбрасывал тени на стены. Не спалось. После такого сумасшедшего дня попробуй усни. Ноги и руки гудели, как после продолжительного забега. Но на это было плевать. Мучил один-единственный вопрос – почему Адмирал так отреагировал? Ган ждал скорого суда, надеялся и рассчитывал на него, но Андрей Викторович просто его отпустил. В Южном Рубеже он бы уже болтался с петлей на шее на каком-нибудь дереве или части его тела жрали бы дикие собаки во дворе Кардинала.
Ган перевернулся на бок и задел стопку листков, лежащих на табуретке рядом с койкой. Подскочил вдруг резко, кинулся собирать и складывать обратно – аккуратно, листик к листику. Бережно, как будто опасался порвать хрупкие листы. Зачем они ему? Пойти на палубу и выкинуть за борт. Но не смог, несколько раз выходил из каюты – и тут же возвращался. В руках – чужие судьбы, за каждым листиком – целая история, целая жизнь. За сухими приказами и отчетами скрываются смерти, возможно, абсолютно невинных людей.
Один лист был оборван, вторая половина отсутствовала. Ган глянул на него, пробежался глазами и обомлел. Мир сузился до этого листка, который он сейчас держал в руках. Это было больше похоже на записку в несколько строк, но на уцелевшей части еще сохранилась печать Тайной Канцелярии и кусочек размашистой росписи Кардинала. Некоторые слова были размыты или стерты, но общий смысл понятен. Сердце ухало в груди, руки дрожали, пока мужчина читал убийственные строки:
«Провести операцию… по устранению Ольги и Дмитрия Ганевых… Операция должна выглядеть как несчастный случай, дабы исключить любое подозрение… Немедленно… Исполнение возложить на… По исполнении отчитаться. 1 категория важности. Тайная Канцелярия».
Ган вспомнил, как бежал через поле к пылающему дому, в котором находились Ольга и Дима, отрезанные от выхода стеной пламени. Он не успел. Но огонь, скорее всего, просто скрывал следы жестокого преступления. Сейчас было очевидно, что его жену и сына убили, а дом подожгли. Вряд ли агент Тайной Канцелярии, исполняющий задание, стал бы рисковать, допустил бы, чтобы осталась хоть малейшая возможность спастись из горящего дома. Закололо в груди, мужчина завыл, согнулся на кровати, стиснул подушку.
Какая же скотина этот Кардинал! Убить родных, чтобы сломать его и подчинить себе, своим низменным желаниям! Ган сорвался с койки и обрушил град ударов на невиновную стену каюты. Он молотил по ней кулаками, разбивая руки в кровь. Остановился, только когда выдохся. Руки опухли от ударов. «Да и насрать!» Ган проклинал себя и Кардинала. Он столько лет работал на эту гниду, убившую его семью! «Падла, блядь!» Хотелось выть, хотелось увидеть Кардинала, чтобы переломать ему кости, разодрать голыми руками глотку, вырвать кадык, вырвать сердце и раздавить, пинать уже мертвое тело до исступления. Мужчина рвал на себе волосы и скулил, забившись в угол.
Таким его и застали черноморцы, обеспокоенные криками из каюты. Насильно скрутили, хоть Ган и вырывался как мог, успев прилично расквасить пару физиономий, и отнесли в палату к Степашину, где Антон Владимирович вколол ему лошадиную дозу успокоительного.
– Уверен? – Они стояли на носу танкера, разглядывая чернеющую гладь моря. Адмирал всматривался в непроницаемое лицо Гана, который мыслями был далеко отсюда.
– Это моя драка, и сейчас это – дело всей моей жизни, я не усну спокойно, пока не закончу его.
– Тебе точно ничего не показалось?
– Вы можете прочесть сами, бумажка в моей каюте.
Сергиенко потрепал его по плечу.
– Честно, несмотря на все, я бы не хотел терять тебя. Ты нужен нам здесь, многое умеешь. Но нельзя держать волка в клетке. Когда думаешь плыть?
– Если ваше обещание отдать лодку в силе, то прямо сейчас.
Адмирал махнул рукой.
– Бери. Ган, удачи тебе. Тварь нужно раздавить, но это лишь верхушка айсберга, ты же понимаешь, тебе не сломать систему.
– Я, по крайней мере, попытаюсь.
Брызги летели в лицо мужчине, сидящему на корме моторной лодки у руля. Той самой, на которой они совсем недавно отправились к лайнеру. Андрей Викторович оставил ему обрез и «Макаров», не поскупился на патроны. Из-за тумана уже давно не было видно колонии, которая осталась за спиной, но он мог поклясться, что на борту до сих пор стоял и смотрел ему вслед Адмирал. И Сергиенко Андрей Викторович искренне желал ему удачи.
Лодка прыгала на волнах, а Ган взволнованно всматривался вперед, хотя и понимал, что до берега еще далеко. Нетерпение внутри росло с каждым часом, главное было – не перегореть раньше времени. И мужчина, стиснув зубы, пытался держать себя в руках. Сейчас он жил исключительно чувством мести.
Глава 13Кардинал
Очертания берега сливались с прояснившимся небом. Распогодилось. Ган решил высадиться правее Архипо-Осиповки, между бухтой Инал и поселком. Не хотелось сразу обнаруживать себя, предстояло еще обдумать план действий. Да и побыть наедине со своими мыслями не мешало, а то сгоряча натворит таких дел, что и до Кардинала не успеет добраться. Приблизившись к берегу, он выключил мотор и остаток пути проделал на веслах, механический труд помог немного остыть. И подплыть удалось незаметно.
Лодку пришлось вытащить по камням на берег и забросать сухими ветками и водорослями. Вблизи маскировка так себе, зато издали не заметить. Уже вечерело. Диск солнца катился на западе за гряду холмов. Тени вытянулись, стихли чайки, еще недавно кружившие у берега. Вряд ли к ночи здесь пройдут патрули, нечего им делать на пустынной узкой полоске берега вдали от населенных пунктов. Но осторожность никогда не помешает, поэтому Ган прошелся взад-вперед, приметил небольшое ущелье и решил переночевать в нем, чтобы не быть на открытой местности как на ладони.
В ущелье сквозь плиты песчаника сочился небольшой ручеек, Ган жадно припал к нему и долго пил, пока не утолил жажду. Перекусил сушеной рыбой, которой снабдили в Черноморье перед отправлением. Нарезанные полоски были жесткими и жевались с трудом, но ничего лучше у него сейчас не было, а силы восстанавливать надо.
Одежда насквозь пропиталась потом – часовой заплыв на веслах не прошел бесследно, Мужчина снял ее, оставшись в исподнем, и развесил на еще теплых камнях на входе в ущелье. Затем подложил под голову рюкзак и растянулся на шершавой плите, будто разрезающей крутой холм пополам и торчащей из него метра на два. Забраться на нее было делом несложным – природа постаралась и выточила ступеньки в склоне. А если лечь на плиту, то снизу и видно не будет. Сверху же никто не подберется незаметно, осыпающиеся камешки быстро выдадут поступь человека. А птицы по ночам спят. Хватало и других тварей, но Ган справедливо рассудил, что на сто процентов он не сможет обезопасить свой сон, а если не выспится как следует, то будет вымотавшимся и усталым. И где тогда взять силы?
Сон долго не шел, зажглись звезды, луна то выглядывала из-за облаков, то скрывалась в них. Слышны были шум неспешно накатывающих волн и шипение морской воды. Мужчина ворошил в памяти события недавних дней, стискивал зубы от ненависти к Кардиналу и его темным делам, с благодарностью вспоминал об Адмирале, давшем ему приют и поверившим в него. Плыли лица перед внутренним взором: всклокоченный Натуралист с бородой, похожая на парня Инга, огромный лысый Тихон, размахивающий своим боевым самодельным топором. Были и другие – все те, кто задержался в жизни Гана, оставил в ней след. А над всем этим плыли Саныч, Оля и Димка. И все они трое будто пытались что-то сказать, предостеречь от чего-то, что должно случиться в будущем. Но мужчина не смог понять ни одного слова. А потом провалился в черноту без сновидений.
С первыми лучами солнца, выглянувшего из-за холмов на востоке, Ган подскочил, озираясь, и не сразу понял, где находится. Он наскоро доел остатки рыбы, напился из ручья, набрал во флягу немного воды с собой. Оглянулся – не забыл ли чего, взвалил рюкзак на плечи и уверенно и бодро зашагал по камням в сторону Архипо-Осиповки. В спину, словно подгоняя, светило солнце, приятно согревало. Полуденной духоты еще не было, и Ган наслаждался ранним сентябрьским утром.
На блокпосту у речки Тешебс его остановили. Документов с собой никаких не было. Но на его счастье, в дозоре стоял давний знакомый, который был в курсе, что он на особом положении в Тайной Канцелярии, служит ей верой и правдой. Потому вопросов не возникло – пропустили и даже обыскивать не стали.
Иван, долговязый постовой, кивнул дружелюбно, показал на рюкзак:
– Не контрабанда?
– Обижаешь, Ваня.
– Да я для проформы, уж извиняй, смотреть не буду. Свой человек.
Ган задержался на пару минут.
– А почему усилена охрана? – На посту толпилось полдюжины вооруженных людей.
– Так распоряжение. Поговаривают, – Иван понизил голос, – что опасаются вторжения или диверсий, фиг знает от кого. Директиву дали, вот мы и торчим теперь вшестером. Он окинул долгим взглядом Гана. – А ты загорел прилично, на свежем воздухе много торчишь?