– Голубки с-сизокрылые, – почти любовно проговорил старик. – Вот эти п-поопаснее будут. Уж не знаю, из голубей они м-мутировали или еще из к-кого.
– Слушай, дед, у вас же тут АЭС под боком была, разве нет?
– Б-была.
– И что с ней?
– Умные л-люди говорили, что п-по ней били крылатыми ракетами и с-сам реактор якобы цел остался, а станция разрушена. Может, утечки к-какие были. Если бы рвануло, м-мы бы т-тут сейчас не разговаривали. А вокруг с-сварилось бы все. И вы б-бы так спокойно не путешествовали. Фон п-почти везде в н-норме. С поправкой н-небольшой на обстоятельства. Д-даже находились с-смелые, которые ходили к с-станции, но ни один н-не вернулся до сих пор.
Гану стало немного не по себе. Допустим, реактор под завалами до сих пор цел, допустим, герметичная оболочка не разрушена. Как долго этот барьер будет защищать выживших от мощного выброса радиации? Ведь за ним никто не следит, не контролирует процесс. А если в защитной оболочке появится трещина?
Они миновали причудливую стелу с огромными буквами «Октябрьский микрорайон». Изогнутые ржавые листы металла скручивались в подобие конуса. Стела заканчивалась звездочками на вершине. Дорога плавно заворачивала влево, огибая еще один микрорайон с такими же однотипными, построенными еще при Советах панельными пятиэтажками и девятиэтажками. Среди домов мелькнули лесенки и качели детской площадки.
Буер трясся на изломанном асфальтовом полотне, объезжая препятствия в виде сгнивших и вросших в землю легковушек, грузовиков. Справа кое-где торчали домики частного сектора. Они более-менее уцелели.
– Тут, н-на окраине, почти не встретишь н-никого, – сказал старик. – Степные своими п-постоянными набегами вынудили оставшихся в живых уходить б-ближе к центру, объединяться в общины. Это атоммашевцам п-повезло, остальные н-не такие с-счастливчики. Но и здесь м-можно встретить людей, с-стоит только во дворы сунуться. Т-тут, в микрорайоне В-7, школу облюбовали м-местные, п-подходы укрепили, ров в-вокруг выкопали даже. Школа – самая б-большая в городе. Живут, н-ничего. И таких островков жизни в г-городе сотни.
Гнутый столб светофора склонился уже до самой земли; между микрорайонами, разделенными двумя полосами дорог, скопилась целая куча гниющих каркасов машин. Навсегда замер троллейбус с выбитыми стеклами и разодранными сиденьями, об его бока поточили когти неведомые зверушки – тут и там на ржавых листах корпуса виднелись отметины и царапины. Ган направил буер к обочине, протиснулся между смятой маршруткой, развернувшейся поперек дороги, и легковушкой, марку которой было уже не опознать.
Раздалось тарахтение, где-то вблизи пылил транспорт, рокот мотора нарастал стремительно. Видавший виды «уазик» выскочил из-за кучи, смял небольшое деревце, затормозил перед буером. Рука Гана потянулась к обрезу.
– Спокойно, – старик заметил, как дернулся беглец, – опасности нет. Это Волк.
На землю спрыгнул коротко стриженный мужчина, нахлобучил кепку на голову, одернул камуфляжную куртку, не спеша направился к ним. За его спиной, настороженно всматриваясь в экипаж буера, топали еще двое с «калашами» в руках. Вблизи удалось рассмотреть, что лицо первого мужчины сплошь усыпано шрамами, но, как ни странно, они совсем не портили его.
– Ба, кого вижу, – сухо улыбнулся он старику.
– Здравствуйте, В-волк. – Дед кивнул, как старому знакомому, перелез через борт сухопутной лодки на колесах и пожал руку мужчине.
Волк быстро посмотрел на Гана и Надю. Особого интереса они у него не вызвали.
– Как там, на «Атоммаше»?
– Спокойно. Заезжайте в г-гости, что ли.
– На днях наведаюсь, заказать одну деталь лично хочу, заказ сложный. – Он взял старика за плечо, доверительно заглянул тому в глаза. – Ты вот что, скажи мне, ты ведь много в последнее время бродишь, на Третьей Балке давно был, что там сейчас?
Старик поморщился.
– Был весной, н-не советую. На том берегу с-степные лагерем стояли, два д-десятка юрт насчитал, но они, м-может, уже и снялись давно с м-места. А с н-нашей стороны в районе бывшей подстанции аномалия з-завелась, давит так, что х-хочется сразу п-пулю себе в лоб. И в с-самой балке мутировавшей живности п-полно.
– Ну, ты же там был и выжил как-то, – улыбнулся Волк.
– Т-так вы посмотрите на м-меня, к-кому я нужен? Вот и н-не трогают.
– Ладно тебе.
– А вам-то з-зачем туда? Т-там ничего нет.
– Приключений на жопу ищу. – Волк хмыкнул, потрепал старика по плечу. – Ну, бывай. Буду на «Атоммаше» – заскочу.
Он махнул рукой беглецам, даже не глядя на них. Через минуту «уазик» уже мчал прочь, виляя между искореженными автомобилями.
– Он – х-хороший человек, – зачем-то сообщил Гану старик. – Б-без тараканов в голове.
Тот пожал плечами:
– Да мне как-то все равно, не стоит на моем пути, и ладно.
Проскочили еще два микрорайона. Многоэтажки закончились. Впереди простиралось поле с небольшими разрушенными домиками, одиноко торчащими тут и там акациями. Ган оглянулся на крайнюю девятиэтажку, которую только что проехали. Угол дома – весь в зарубках, только начинались они значительно выше человеческого роста. Тянулись вверх лесенкой. Терялись в темноте. Как будто мутантик какой-то рост замерял, пока место прописки не сменил.
Мужчина прислушался, было тихо. Шумел ветер, скрипел деревьями, перебирал ветошь на тротуаре. Все казалось чужим, всюду мерещилась опасность. Каждый шорох заставлял оборачиваться, всматриваться, замирать. Он напоминал сам себе шавку, забредшую в соседний район со стаей озлобленных псов.
Город выглядел сплошной мусорной кучей. По крайней мере, его окраины. Куда ни глянь, везде гниют каркасы автомобилей, строительный мусор устилает растрескавшиеся мостовые. Что творится ближе к центру – неизвестно. Хотя старик говорил, что там не лучше. Покинутые и пустые дворы оставляли тяжелое впечатление, потому Ган и вздохнул свободнее, когда снова побежала под колесами степь, когда рассыпающийся город остался позади.
Здесь не перегораживали дорогу застывшие автомобили, но и бетонка закончилась, потянулась утрамбованная полоса грунтовки. Все же этой дорогой пользовались – кое-где отпечатались свежие следы шин, заметил Ган и отпечатки копыт то ли зверей, то ли всадников на конях. Бросился наутек из-под колес серый, сливающийся с припорошенной снегом дорогой заяц. Или зверек, сильно на него смахивающий.
Впереди сквозь полосу деревьев уже просматривалась гладь Цимлянского водохранилища, берег густо порос высохшей осокой, торчали справа чудом сохранившиеся железные каркасы зонтиков на бывшем пляже.
– Нам с-сюда, к н-набережной, – старик показал рукой в сторону.
Набережной там и не пахло. Бетонные плиты потрескались и сползали к воде, сквозь щели между ними росли молодые скрюченные деревца и сорная трава, невысокий бетонный бортик накренился и выглядел зазубренным, осыпался понемногу в воду. Торчали метелки осоки, шелестели, терлись друг о друга. В нескольких местах были прорублены «коридоры» в траве, наверное, расчистили выходы к воде.
Фьють! Дед задорно свистнул, приподнялся на скамье.
– Миша!
Из-за ближайшего дерева показалась фигура. Подошедшему к буеру парню было на вид едва ли больше двадцати, но жизнь на постъядерных просторах его не пощадила. Через всю левую сторону лица тянулся шрам, на глазу была грязная повязка, он заметно прихрамывал, а вместо одной из кистей рук была нехитрым способом закреплена металлическая конструкция, напоминавшая скрюченную лапку птицы – протез.
Миша кивнул старику, посмотрел прямо в глаза Гану.
– Зачем здесь?
– На д-другую сторону им н-надо, – ответил за них дед.
Парень перевел взгляд на буер.
– А это не умеет плавать?
– Не умеет, – отозвался мужчина. – Разве что заделать все отверстия в дне. Это сухопутный буер.
– Понятно.
– Сегодня с-спокойно? – старик мотнул головой в сторону Цимлянского водохранилища.
– Так уже два года как спокойно. – Миша обошел вокруг буера, присматриваясь к транспортному средству. – Если купаться не захотите, ну, и руки в воду лучше не совать.
– Это поэтому? – Ган показал на неумелый протез парня.
– Нет, приключение двухлетней давности.
– Если что, – встрял их проводник, – Миша очень м-многих спас в этом городе, в-возможно, весь город. Никто, к-конечно, не понимает, что случилось, и не в-верит в эти рассказы, но это истинная п-правда. От ужаса нас избавил, ночью…
– Не надо, дед, – попросил парень. – Не напоминай. А им оно ни к чему. Я вижу, они чужие, не из нашего города. Я прав?
– Издалека, – уклончиво ответил Ган.
С водохранилища дул пронзительный ветер, Надя поежилась.
– Как же будем перебираться на другой берег? – спросила она.
– Есть способ.
Из-за деревьев донеслось ржание лошадей. Вмиг лицо Миши побелело.
– Надо прятаться!
Старик тоже изменился в лице.
– С-степные!
Спрятаться никуда не успели. Уже показались всадники, завидев людей на берегу, направили лошадей к ним. Степные никуда не торопились, понимая, что сбежать от них те не смогут. Одетые в просторные штаны, коричневые накидки, с повязками на головах, они напоминали кочевников. Скоро они взяли в круг буер и четверку путников, стоящих подле него. Один из степных спрыгнул со своего скакуна, стащил повязку. На них глянули черные глаза со смуглого, обветренного лица, голова была абсолютно лысой.
– Эй, чем промышляем? – Он оскалился, показав желтые зубы. – Эй, глухие?
Ган пересчитал всадников – со спешившимся получалось пятеро. Против него, старика, калеки и женщины. Заскрипел зубами.
– Глухие? – Степной повторил вопрос громче, приблизил свое лицо к лицу Нади, облизнул губы. – Симпатичная. Эй, парни, я нам шалаву на вечер нашел!
– Иди кобылу свою трахай, – зло проговорил мужчина. – А ее только попробуй тронь.
Кочевник вытащил кривой нож из-за пояса.
– И что же ты мне сделаешь, бродяга? Хочешь, отрежу твой поганый язык и скормлю диким собакам? А потом еще кое-чего отрежу, чем ты, безусловно, гордишься, пес, когда трахаешь эту бабу по вечерам. Я прав? Это твоя девка?