Пожалуйста, прочтите: чьим представителем является сенатор?
Пожалуйста, напишите: сенатор является представителем всех жителей штата.
На столе у женщины, которая экзаменует Свету, стоит фотография дочери. Волосы подростка аккуратно зачесаны за уши, на зубах – пластинка. Дочь зовут Корасон, что в переводе с испанского означает «сердце». Кабинет маленький, набитый бумагами, дверь открыта, по коридору кто-то ходит. Женщина встает (она очень маленького роста) и пожимает Свете руку: «Поздравляю. Вы прошли экзамен на американское гражданство. Скоро вам придет письмо о том, когда назначат день церемонии».
Это будет легко, выпустить пять патронов. Как говорилось в книге: постучаться в дверь несчастья? Нет, как постучаться в дверь счастья, пожалуй. Будущей американской гражданке – постучаться в дверь счастья.
Что за ресторан такой, где ты там полночи пропадаешь. Днем кофейня, ночью ресторан этот дурацкий. А когда домой приходишь, на тебе лица нет. Вон, вся тощая стала, один нос торчит. Другой, что ли, для тебя здесь работы не нашлось.
Ма, но деньги хорошие.
Хорошие, нехорошие, в Москве бы ты больше заработала, если бы за дело правильно взялась. Но мне за тобой из Приморского разве доглядеть было. У тебя все компашки, все Пети да Коли, одеваться совсем не умеешь. В детстве мы с Ба тебе костюмы придумывали, смотри, тебя вся страна любила. А как только вырвалась из-под нашего контроля, стала вульгарнее некуда. Зачем тогда химию сделала?
Ма, это было почти двадцать лет назад.
Ты была юная девушка, надо было челку носить. А ты ходишь, как проститутка. Кому ты такая нужна? Света, ну что ты на себя напялила! Ну что это такое? Может, это здесь такая мода, я уж не знаю. По-моему, уродство. Синяя помада на губах, ты что, утопленница. И все время в черном, в черном, в черном, как на похоронах. А эту пуговицу в носу вообще видеть не могу. Дикарка, другого слова у меня нет, просто дикарка. Тебя рано или поздно с работы выгонят, вот увидишь. За то, что у тебя в носу металл. Так приличные люди не ходят. Ты кофе купила? Уже заканчивается. И пиво кончилось.
Я позавчера только шесть бутылок пива принесла. Как оно могло так быстро закончиться?
Ты же бросаешь мать по ночам. Что, ты думаешь, мне тут делать остается? Одна сижу, как сыч, телевизор смотрю, по квартире хожу, в темноте кукую. Заняться нечем. Даже позвонить некому. А что если со мной сердечный приступ случится? Рядом ведь нет никого, чтобы помогли.
Не случится с тобой ничего. Особенно если пиво в таких количествах лакать не будешь.
Ты как с матерью разговариваешь? Ты вообще понимаешь, в каких выражениях ты к матери обращаешься? Совсем потеряла человеческое достоинство. И неудивительно, Света, что все про тебя забыли. Они могут новое дарование найти. Поприличнее кого-нибудь. Интеллигентную девушку, которая не пьет, не ругается, которую не надо в психушку везти. А твое место и есть в ресторане. Официанка ты, и больше ты никто.
Все, не могу я с тобой больше, сиди одна.
Ты куда это собралась, рано еще тебе на работу идти.
Тебе какое дело? Ты уже тридцать лет почти за мой счет живешь. Так я тебе еще докладываться должна, куда я и зачем я? Пойду, куда захочу. Я гулять пойду.
А, ну гуляй, гуляй, так всю жизнь и прогуляешь. Прогуляла свое счастье уже, пойди еще погуляй, чего тебе еще остается. За меня не волнуйся, я уже привыкла в одиночестве сидеть. Иди-иди, я уже тут как-нибудь сама по себе перекантуюсь. Что? Перекантуюсь, говорю. Слышала такое слово, нет? Пе-ре-кан-ту-юсь. Без-те-бя. Иди, иди. Гуляй. Слушала бы мать вовремя, тебя бы до сих пор по телевизору показывали.
«Уважаемая Света! Пишет тебе коллектив 2-го класса «А» школы номер 257. Перед каникулами мы всем классом читали твои стихи и решили написать тебе коллективное письмо. Нам очень понравилось, как ты описываешь детей в современном мире. Мы все того же мнения, что и ты. Мы тоже любим играть на природе, дружить, любим наших мам и бабушек. Мы тоже иногда боимся темноты и иногда ленимся делать домашнюю работу. Но самое главное: мы, как и ты, очень хотим мира. Мы хотим мира для нас, для наших родителей и для всех детей и их родителей во всем мире. Мы хотим, чтобы прекратилась гонка вооружений, чтобы солнце вечно светило, а дети радостно играли в саду. Как хорошо, что ты пишешь об этом в стихах! Учительница рассказывала, что ты ездила выступать в другие страны. Мы считаем, очень важно, чтобы люди в других странах узнали о том, как советские дети хотят мира. Спасибо тебе, Света, что ты стала нашим посланником! Мы решили всем классом нарисовать рисунки на темы твоих стихов. Вместе с этим письмом тебе придет папка с нашими рисунками. Очень надеемся, что они тебе понравятся. Каждый автор подписал свой рисунок в правом нижнем углу. Если тебе захочется, можешь нам написать. Пиши: город Васильевск, улица Дзержинского, дом 53, школа номер 257, 2-му классу «А» в собственные руки (в нашем классе целых шестьдесят восемь рук!). Будем очень рады! С октябрятским приветом, второй «А».
Пахнет солью, но моря еще не видно. До пляжа метров триста по заплеванной улице, мимо лавочек с ластами и плавками, мимо бродяг, покрытых татуировками.
Старик поставил перед собой кусок картона с надписью «подайте голодному». Печальный парень ласкает ободранную собаку. Девушка со спутанными волосами – рядом на корточках, закуривает сигарету. Они как ящерицы: сидят часами, молча греются.
Волны шуршат шуу, шуу, шуу, шуу, хриплые чайки злобно покрикивают, солнце слепит, и морит, и велит заснуть. Все напоминает о Крыме, но только там волны совсем по-другому о скалы бились, думает Света, бух, бу-бух, и отходили, как кошки шипя, гальку за собой цепкими морскими когтями тащили. Здесь песочек светленький, меленький, не то что наши камешки, халцедончики, божки куриные. И чайки тут по-глупому визжат, а у нас они с таким отчаянием плакали, как будто у них друзей отняли.
По каким секретным признакам она догадывается, что вот тот кажущийся точкой человек у моря не просто человек, а Эрик? Лица не видно, ничего почти не видно, кроме рук, ног и головы, но она-то знает, что все это Эрику принадлежит. Может, оттого, что, когда идет, он чуть-чуть подпрыгивает и чуть-чуть сутулится, а так на пляже больше никто не подпрыгивает и не сутулится. А когда ближе подходит, волосы у него по-эриковски развеваются, так они больше не у кого дыбом не встают, когда ветер дует.
Эрик, как хорошо, что ты пришел! Тебе нравится на пляж ходить? Я люблю босиком. Можно я тебя под руку возьму. Мне иногда кажется, что я царица и хожу по земле с невидимой короной. Пытаюсь быть как все, но ведь забыть невозможно, что я – царица, а они – нет. Это правда. Это так. Царица я, без царства.
Эрик, мне часто снится, что я летаю. И такие внизу пейзажи красивые, поля холмистые, леса, города старинные. Но чем выше, чем ближе к небу, тем лучше на душе становится. Пойдем на причал, Эрик?
Закутанные люди удят рыбу. Над морем летают птицы пеликаны. Рядом старушка в инвалидном кресле греется, и молодые парни курят.
Посмотри, Эрик, какой отсюда красивый вид. Город весь как нереальный. Весь золотистый.
Эрик, ты о чем в детстве мечтал? Я об отце мечтала. Я же не знала, кто мой отец. Мать не говорила. Сначала я и вправду верила, что, может быть, я совсем без отца родилась. Что меня аист принес или фея подкинула. Потом, когда разобралась, откуда дети берутся, поняла, что должен был быть отец. Может быть, он был очень важное лицо? Или знаменитое? Видела по телевизору хронику, думала, может, космонавт Гагарин. Потом узнала, что Гагарин погиб за несколько лет до того, как я родилась. Тогда я на актеров переключилась. К нам тогда в Приморское актеры иногда в дом отдыха приезжали, даже летний фестиваль несколько раз устраивали. Думала, может, тот, который д’Артаньяна играл в «Трех мушкетерах». Или сыщик из «Место встречи изменить нельзя». И часто представляла себе, как приезжает он обратно в Приморское, стучится к нам в дверь и объявляет маме: все, развелся с женой, к тебе переезжаю, я тебя люблю! А мама ему: смотри, какая Света большая! И он тогда мной восхищается и говорит: а я и не знал, что она такая красавица. Потом мы все идем на набережную гулять, и он мне бусы из ракушек покупает и свистульку – у нас свистульки были из пластмассы с водой внутри, чтобы, когда в нее дуешь, вода булькала и трели, как у соловья, получались – а еще брелок со знаком Зодиака. А народ на набережной на отца моего оглядывается, потому что он известный актер, и автографы у него просит. Ночью мы все втроем идем купаться и уплываем по лунной дорожке, которая в моих мечтах никогда от нас не отдалялась, – а в действительности получалось плыть, только пытаясь приблизиться к лунной дорожке, она всегда чуть впереди оказывалась.
А иногда, Эрик, я по-другому представляла. Как будто нам приходит телеграмма: «Смертельно болен. Приезжай». И мы с мамой едем в Москву – мне почему-то всегда казалось, что он москвич был, – и видим его на больничной койке. Он бледен, он с трудом может открыть глаза, но берет мою руку в свою и тихо произносит: «Я тебя всегда любил». А потом умирает.
Твой отец с вами жил, Эрик? Вы все вместе в Америку уехали? Когда мы в Приморском жили и я еще совсем маленькая была, мы с Ба пошли на прибой смотреть, и я у Ба спросила: Ба, а что по ту сторону? Она сказала: Турция. Ну, я в море зашла и в Турцию поплыла. А Ба мне: ты куда, куда. За ногу меня поймала и обратно к берегу подтащила. Ну, я думать стала: почему ей так не хочется, чтобы я до Турции доплыла. Может, отец мой турок был. И на турецком судне когда-то в Приморское заходил. И случилась между ним и мамой сумасшедшая любовь, но только ему быстро уезжать надо было, и он ничего про мое существование не знает. И там, в Турции, он, наверное, на другой женщине женился, и, возможно, у меня турецкие братья и сестры есть.
Тебе кажется, смешно? Мне теперь тоже смешно вспоминать. Потом, знаешь, все забылось, и турок, и д’Артаньян. Осталась только собственная жизнь. Давай посидим, Эрик?