Наверное, потому, что алкоголь веселит дух, отвечает Эрик и выходит на балкон с двумя бокалами.
Это точно, веселит. С новосельем! Чин-чин. За наше общее здоровье. Эрик, у тебя бывает так, чтобы твоя душа на время как бы тело покидала?
Нет, Света, не бывает. Разве что пока сплю? Не знаю. А у тебя бывало?
Эрик встает так близко к Свете, что они касаются друг друга плечами. Он улыбается так широко, что Света вдруг думает: да что это я, в самом деле. Он ко мне переселился, он со мной разговаривает, мы вино пьем, как я могу сомневаться? Я ему нравлюсь, это понятно. И мама моя ему нравится. Если со мной что случится, он маму не оставит. Если со мной что случится. То есть если я что-то сделаю.
Так у тебя бывало, чтобы душа покидала тело, Света? Ау! Она что, сейчас его покинула?
У меня бывало, да, говорит спохватившись Света (она вспоминает, что же хотела сделать, зачем хотела, чтобы Эрик к ним переселился, и холодеет). Эрик, можно твой бокал? Я пойду еще налью вина, если хочешь.
Он идет за ней на кухню, глядит, как она льет вино из бутылки. У нее дрожат руки.
Света, слушай, говорит Эрик, сегодня ко мне подошла одна женщина, лет тридцати на вид. Женщина говорит: моя дочь хочет выйти замуж в зоопарке. Она вас здесь раньше видела и хочет, чтобы вы их поженили. Вы не помните, как мы познакомились? Мы кофе пили, а вы к нам подошли с попугаем. Я опешил, думал отшутиться: когда Ариэль будет замуж выходить, говорю, я уже на пенсии буду. Нет, отвечает женщина, она через две недели хочет замуж выходить, потому что она скоро умрет от лейкемии. У нее последнее желание: замуж выйти. А за кого же, говорю, она замуж пойдет? За друга своего восьмилетнего, с которым в больнице познакомилась, отвечает дама. Я повторяю, как дурак: у нее, значит, последнее желание – замуж выйти? Да, говорит дама, дочка моя больше всего жалеет, что никогда у нее свадьбы не будет. Пока в больнице лежала, нянечка там журналы «Невеста» и «Современная свадьба» читала, а девочке давала листать. Она у нас читать любит. Дома-то она все больше детские книги читала, «Винни Пуха» и «Паутину Шарлотты». А в больнице глянцевые журналы смотрела. Мама, говорит, неужели я умру, и у меня никогда такой красивой свадьбы не будет? Мы с мужем в слезы. Доченька, говорю, мы тебе свадьбу устроим, когда из больницы выйдешь, хочешь, за друга твоего Ала выйти? Она обрадовалась, мы с родителями друга ее поговорили, он согласен. Можете нам помочь? Мы были бы очень благодарны. Я отвечаю, что, конечно, переговорю с руководством, наверное, получится, вообще-то зоопарк проводит свадьбы после часов, открытых для посещения. Я спрошу, сколько это стоит. Спросите, спросите, говорит дама, мы надеемся, что зоопарк пойдет навстречу желаниям умирающего ребенка. Да, я уверен, отвечаю, и тут мы прощаемся. Что скажешь, Света? Ты могла бы себе представить, что, умирая, ребенок хочет – замуж выйти?
Если бы только Света умерла лет в десять или в одиннадцать, на вершине славы! Самое странное, что тогда уже понимала: что если не умереть ребенком, то потом все только хуже будет. Слишком уж было хорошо. Так, что лучше и быть не может. Иногда на гастролях ей вдруг приходило в голову, когда оставалась одна: а что если взять и выброситься из окна гостиницы? Не потому, что устала жить, а просто так. Представляла, как будут писать о ней: Света Лукина, поэтический Моцарт, навсегда останется гениальным ребенком. Кто знает, до каких высот дошло бы ее дарование, если бы она дожила до тридцати. А вдруг не дойдет ни до каких высот (тогда, у окна, подумалось).
Десятилетняя, с завитой челкой, размышляла: если сейчас выбросится из окна, станет легендой. Если не выбросится, не станет.
Если бы она умерла тогда, лет в десять или в одиннадцать, ее похоронили бы в подвенечном наряде. Кажется, так девочек хоронят по народному обычаю. А может, в ее советском детстве такого обычая не было. Похоронили бы в пионерской форме.
Невеста стоит в синеве предзакатных волн, на горизонте – розоватый силуэт гор. На голове у невесты венок из полевых цветов, тонкая рука небрежно роняет букет в океан. Морская пена лижет подол белого платья.
Невеста сидит в старинном кресле, кресло стоит посреди леса, за невестой – березы и сосны, под ногами у невесты листья и трава, спинку кресла увивает жимолость. Она сидит здесь уже давно, она – фея леса. Ей столько же лет, сколько этим березам, или, может быть, даже больше, двести, триста лет. Но она вечно молода, вечно прекрасна. Она – дух природы и потому не может умереть.
К невесте приходят подруги, такие же феи, все в белом, с длинными волосами. В лесу темнеет, подруги включают люстру, свисающую с небес, зажигают свечи на деревянном столе под деревом. У всех у них на лбах диадемы – символы их тайной власти над временами года. Одна из них надела фиолетовый пояс. Она фея ночи. На столе торт с розочками из крема, лиловое печенье, темно-коричневый шоколад. Но феи пока не прикасаются к еде; они ждут заблудившихся в этом лесу, чтобы пригласить их на праздник.
Невеста у себя дома. Белая комната завалена лепестками хризантем.
Невеста у себя дома. Галерея с высокими окнами поросла плющом изнутри. Дворец превращается в сад, как в сказке о Спящей красавице. Но невеста не спит. На ее пальце – аметист, на шее – ожерелье из прозрачных камней. Ее губы полураскрыты.
Невеста у себя дома. Стены кабинета покрыты панелями из темного дерева. Портрет прабабки в тяжелой раме. Желтый свет лампы отражается в зеркале. Кресла так глубоки, что хочется в них забиться. Ковер так мягок, что хочется лечь на него. Невеста стоит под хрустальной люстрой, атласное платье обволакивает ее, серьги покачиваются в ушах, браслет оттягивает руку. Невеста смотрит прямо перед собой: как говорится, она готова шагнуть в будущее.
Невеста в гостиной. Она скоро оставит этот дом, с фотографиями городов, где она когда-то побывала, на стене, оставит коляску с игрушками, в которые давно уже не играет, диван, на котором любила шептаться с подружками. Ее взгляд устремлен внутрь себя: можно предположить, что она прощается с прошлым.
Невеста перед зеркалом. Мы видим ее загорелую спину, волосы, собранные в пучок, жемчужную заколку. Мы видим отражение ее лица, ее декольте, обрамленное кружевами платья. Она держит букет с белыми и розовыми гвоздиками. На пальце мерцает бриллиант. Невеста смотрит на себя саму, и в ее глазах нет узнавания. Кто она, эта тонкая девушка, затянутая в свадебное платье, куда пропадет это отражение через несколько часов? Куда исчезнет эта девушка? Она уже никогда не будет такой красивой, она уже никогда больше не будет невестой.
Девушка спускается в сад. Шлейф белого платья падает со ступеньки на ступеньку. Она идет мимо прямоугольных клумб, мимо ровно подстриженных кустов, мимо фонтана. В беседке ее ждет жених. На нем строгий костюм, белая бабочка. Он очень молод. Жених берет ее за руку, наклоняется и что-то шепчет ей. Никто не догадается по выражению лица невесты, что же он прошептал. Может быть, он сказал: как ты прекрасна сегодня. Может быть, он поклялся любить ее вечно. Возможно, он восхитился ее платьем. Или он прошептал: все это не на самом деле, мы только статисты, нас одели и причесали и поставили сюда, чтобы мы казались влюбленными. Мы не знаем друг друга, мы только манекены, улыбнись для камеры, я сожму твою руку, потому что мне так велели.
В пиршественном зале горят свечи. Стены обиты желтым атласом. На круглых столах – белые скатерти. У столов – белые стулья. На фарфоровых тарелках – монограммы жениха и невесты. Свет преломляется в бокалах, отполированное серебро сверкает, столы уставлены пурпурными и желтыми розами, гостей еще нет, зал в ожидании.
Мама начинает плакать.
Ариэль поднимает глаза. Мама плачет у ее постели, потому что Ариэль листает журнал. Наверное, она думает: «Бедная Ариэль! У нее никогда не будет этого праздника». Маму жалко. Мама пеняет себе: «Это я недоглядела, как же я буду без дочери».
Ради мамы Ариэль делала вид, будто не знала, что умрет. А теперь вот мама расстраивается, потому что Ариэль смотрит на картинки. Ребенок смотрит в окно, на синее небо, на белое облако. Иногда перед окном выпархивают колибри, повисают в воздухе и быстро исчезают. Надо сделать так, чтобы мама не плакала. Что бы такое придумать…
Мам, мам, такие красивые невесты. Мне бы тоже хотелось. Как ты думаешь, мам, можно я за Ала из соседней палаты выйду? Мы с ним всегда вместе рисуем. Он мне сказал, что скоро выписывается. Я по нему буду скучать, и он по мне тоже. Мы поговорили: как было бы здорово, если бы мы поженились. Вот сейчас прямо поженились бы. Через неделю или через две. Как ты думаешь, мам, дети могут жениться? Им это разрешается? Или надо ждать, пока вырастешь?
Здравствуй, Света, спасибо, что согласилась участвовать в нашей передаче! Хотя Свете Лукиной только одиннадцать лет, ее поэзию уже читает вся страна. Даже за рубежом многие люди знают и любят Светины стихи. Вместе со Светой у нас в студии ее мама, Лилия Степановна. Спасибо, Света, спасибо, Лилия Степановна, что согласились прийти. Света, что тебе прежде всего хотелось бы сказать нашим радиослушателям?
Мне хотелось бы поприветствовать всех, кто сейчас нас слушает. Я хочу поблагодарить их за то, что они любят поэзию. А сказать мне хотелось бы вот что. Самое главное, я считаю, это чтобы все люди были добры друг к другу, чтобы люди перестали убивать друг друга. Иначе наша планета – а она ведь очень маленькая, правда? – просто взорвется от нашей злобы и глупости.
Как ты хорошо сказала, Света. Ты думаешь, это даже важнее, чем поэзия?
Да, важнее. Но я очень благодарна моим читателям, что они поверили в меня, поверили в мои стихи, поверили, что я могу стать человеком. Потому что мы все к этому должны стремиться: стать настоящими людьми. Как Пушкин был настоящим человеком, как Маяковский им стал.
Света, ты говоришь совсем как большая! А скажи, ты в куклы любишь играть?