Как я ненавижу стаканы из картона, сказала мама, когда они отошли от палатки. Это просто издевательство над нормальной посудой. И кофе из них невкусный. Куда пойдем, Ариэль? Что ты хочешь посмотреть?
Пойдем, куда хочешь, отвечает Ариэль, которая скоро умрет (и зачем только ее таскали по всем этим кружкам, кружок рисования, где шесть детей самовыражались, высунув языки, на квадратных кусках картона; кружок эвритмии, где нужно было двигаться в такт с порывами души, кружок китайского языка, ни слова из которого Ариэль так и не выучила, но изобрела свой загадочный язык, на котором начинала говорить, если мама просила сказать что-нибудь по-китайски).
Ну, пошли на черепах посмотрим, говорит мама, они же тут рядом.
Они проходят мимо чудовищной грифовой черепахи, похожей на динозавра, с острыми гребнями на панцире и с крючковатым клювом. Черепаха плавает в аквариуме, разевает пасть, высовывает тонкий розовый язык, похожий на червяка, обманывает рыб и разрывает их мощными челюстями. Видишь, какой у нее клюв, говорит мама, а знаешь, что они яйца кладут? Как птицы, спрашивает Ариэль. Не то чтобы как птицы, говорит мама, но просто у птиц и у черепах был один и тот же предок.
Мама и Ариэль идут дальше, к загородке и кактусам, где по песку ползают галапагосские черепахи, медленные и огромные. Они добрые, говорит мама, только травкой питаются, не то что те хищники в аквариуме. И они так долго живут, Ариэль, двести лет могут прожить. Я их очень люблю. Твой отец когда-то обещал свозить меня на Галапагосские острова, но так и не свозил, потому что ты родилась. Теперь не знаю, побываю ли я там когда-нибудь. Ты туда обязательно съездишь, говорит Ариэль. Ой, не знаю, может, уже больше никогда не получится, вздыхает мама. Мне бы хотелось на них покататься, говорит Ариэль. Покататься на черепахах? Ну да, они такие огромные. И сильные. Они могли бы меня покатать. Мама смотрит на нее и качает головой: не знаю, не знаю.
Они идут к пруду, где четыре маленьких крокодила греются под солнышком на берегу, а черепахи разных размеров медленно плавают в темной, глубокой воде. У них ласты, похожие на крылья, черепахи скользят под водой, как будто летают, иногда они прикасаются друг к другу лапами и головами, играют, потом разлетаются в разные стороны, пропадают в черноте пруда, под корягами. Давным-давно, говорит мама, когда людей не было, и кошек, и собак, и волков, и тигров не было, черепахи уже были. Черепахи и ящерицы – самые древние животные. Знаешь, у них голосов нет. Только свистеть и шипеть умеют. Ящерицы и черепахи. Пресмыкающиеся. У них кровь холодная.
А есть тут такие ящерицы, которые могут цвет менять, спрашивает Ариэль. Хамелеоны? Может, и есть. Пошли в террариум, посмотрим. Мама берет Ариэль за руку и идет с ней к террариуму. А знаешь, Ариэль, что я подумала? По-моему, ты на хамелеона похожа. Почему, мама? Потому что ты тоже цвет меняешь. Когда ты со мной, ты все хочешь делать, как я хочу. А когда с отцом, все делаешь так, чтобы ему понравиться. Я не пойму, ты-то сама, Ариэль, какая? Что ты любишь? Я вас с папой люблю, отвечает Ариэль, а все остальное мне не важно. А, ну тогда понятно, добрая девушка, говорит мама.
Вот вараны. А вот, смотри, кобра королевская. У змей тоже кровь холодная. Им нужно все время из холода в тепло переползать, потому что они изнутри не могут ни согреться, ни охладиться. Знаешь, как они маленьких животных убивают? Они их кусают и яд впрыскивают. А от этого яда животное больше не может дышать. И тут же умирает. А змея его тогда целиком заглатывает. Представляешь, Ариэль, если такая в дом заберется? Они на самом деле очень умные. Они на земле много миллионов лет живут. Столько других зверей вымерло, а змеи все тут! Когда люди вымрут, змеи будут жить. Потому что они умные.
А люди вымрут?
Да, Ариэль, люди наверняка вымрут. Люди ведь такие идиоты, Ариэль. Ты еще не понимаешь, потому что маленькая. А если бы ты была постарше, ты бы видела. Миром правит глупость. Войны, Ариэль, загрязнение окружающей среды, зависть, злоба. Люди сами себя убивают. А змеи – нет. Потому что они умные. И варанихи – умные: умеют считать. И размножаться без самцов. Можно им позавидовать. Ох, Ариэль, я устала, мне надо еще кофе выпить. Где была эта палатка? По-моему, надо в эту сторону идти. Пойдем, Ариэль, твоей старой матери необходим кофеин.
Они подходят к палатке с надписью «Эспрессо». Один кофе и один горячий шоколад, пожалуйста, говорит Ариэль, которая скоро умрет (и зачем только были эти развивающие игрушки, цветастые, игравшие музыку, если нажать на кнопку, пирамидки и юлы, головоломки, конструкторы, из которых воздвигался крохотный брутальный город будущего, железная дорогая, тянувшаяся из одного угла детской в другой). Женщина-зомби откладывает книгу и идет делать кофе, медленно и сонно. Мама нетерпеливо постукивает кошельком о прилавок, на ее лбу – капельки пота. Видно, что она устала. Ариэль хотелось бы пойти посмотреть на зверей с пушистыми лапами и толстыми попами – на вомбата, на капибару. Но она боится, что маме не захочется. Если ты хочешь смотреть на плюшевые игрушки, проще зайти в магазин, скажет мама. Лучше подождать, пока мама допьет кофе. Посмотреть, какое у нее будет настроение. В этот раз мама ничего не оставляет на чай, и Ариэль не решается ей напомнить. Ей совсем не хочется пить шоколад, она хочет в туалет, но не решается проситься и послушно пьет. Может быть, мама сама устроит туалетную паузу.
К ним подходит загорелый парень с попугаем на плече. Хочешь погладить попугая? Он ручной, живет в зоопарке. Попугая зовут Пепе. А вас как зовут? Мое имя Эрик, а твое?
Меня зовут Ариэль, а маму – Сильвия.
Ариэль, хочешь пойти посмотреть на птиц? Там есть одна странная, без перьев на голове. Лысая птица, говорит парень с попугаем на плече. А еще есть такая, у которой клюв перевешивает тело.
Клюв больше, чем сама птица, говорит мама. Прелесть какая. Пошли посмотрим?
Они заходят в лес, отделенный сеткой от окружающего зоопарка, и над ними – вокруг них – раздается пение, писк, трескотня, хлопание крыльями, сотрясение воздуха, красные и зеленые перья парят: трынь-трынь, зень-зень. Пространство заполнено птицами, ветвями, звуками. Ариэль, мы в раю, говорит мама. Мы в раю, Ариэль. Что такое рай, спрашивает дочь. Это куда люди попадают после смерти.
В больнице она говорит, что хотела бы выучить язык птиц.
Но это невозможно, отвечает мама, и зачем тебе? Она успела забыть об их разговоре.
Тогда Ариэль решает выйти замуж. А замуж можно, спрашивает она. Мне очень хочется.
В книге «Происхождение видов» Чарльз Дарвин писал:
«В конце концов – хотя, может быть, это и не совсем логично – мне представляется гораздо убедительнее рассматривать такие инстинкты, как инстинкт кукушонка выбрасывать сводных братьев из гнезда, инстинкт муравьев к порабощению других муравьев, инстинкт наездников питаться изнутри живых тел гусениц – как инстинкты не специально кем-то данные или сотворенные, а как небольшие следствия одного общего закона, который ведет к продвижению всех органических существ, а именно: размножайся, меняйся, и пусть самые сильные выживут, а самые слабые вымрут».
В детстве Света звала мать не «мама», а по имени, Лилия, Лиля. Лилия – морская царевна. Лилия – огневушка-поскакушка. Лилия сидит на песке в белом платье, длинные волосы распущены по плечам. Она читает книгу, на щеках – тени от длинных ресниц. Света еще не умеет читать. Ей хочется узнать, о чем говорится в книжке, но она боится потревожить. Света сидит у края воды с плюшевым медведем. Медведь весь в песке. «Не надо было его сюда приносить, потом всю грязь в дом потащит», – говорит Лилия, на секунду отрываясь от чтения. Света, вытянув вперед ноги, гадает, дотронется ли набегающая волна до ее пяток.
Ба, в соломенной шляпе и пестрой юбке, ищет халцедон. Она почти такая же стройная, как Лилия, и издали кажется молодой. Но если бы она подошла ближе, стали бы видны ее морщины.
Лиль, а когда Ба умрет? – спрашивает Света.
О смерти она узнала недавно. Умер их сосед по лестничной площадке. Лилия сказала, что он умер от старости и что он умер навсегда: все всегда умирают навсегда.
Лилия смотрит на нее пристально-пристально. Иногда она будит Свету по ночам, чтобы вот так же пристально смотреть на нее, долго, а потом говорить что-то быстрое и пугающее, что Света пытается не слушать («Я тебя люблю, люблю, люблю! Ты одна у меня! Одна ты! Тебя мне ангелы принесли. Звезда горела… Свеча горела… Помнишь, помнишь, мы стих читали? Ты все помнишь, ты ж у меня совсем особенная. Никого больше вокруг нет, никого, пустыня! Пустыня, я тебе говорю! Кто эти все люди вокруг? Мразь это, а не люди. Мразь, Светочка. Запомни: миром правит зависть. И злоба. А ты у меня красавица. Тебе всегда завидовать будут. Мужчин к себе не подпускай! Никогда, Света. Мне они жизнь загубили, смотри, чтобы тебе судьбу не испортили. Не подпускай, не подпускай. Лживые они все, наобещают с три короба, а потом-то, Светочка, где они? А мама всегда рядом. Мама Лилия, она здесь. Давай навсегда вместе останемся, я и ты, ты и я, чтобы нас не разлучил никто? Обещаешь, Светочка? Будешь маму любить, как она тебя любит? Королева ты у нас. Тебя надо на руках носить. Не давать по полу ступать. Я тоже была королева, Светочка, но меня по земле ходить заставили, ох как заставили… Света!!! Ты слушаешь, что тебе мать говорит? Слушаешь?! Или и ты такое же дерьмо?!»).
Ну и вопросы! Сумасшедший ребенок. Тебе что, хотелось бы, чтобы Ба умерла?
Что ты, нет!
Силуэт Ба исчезает в воображении, оставляя пустынный пляж и шумящие волны.
Ты бы хотела, чтобы кто раньше умер: я или Ба? С кем бы ты, Света, хотела дольше прожить?
Волна касается Светиной ноги и с шипеньем отбегает. Но Свете не до нее. Света не знает, как ответить.
Я бы хотела, чтобы вы обе… Всегда со мной были…
А все-таки? – Лилия захлопнула книгу. – Кто тебе дороже: я или Ба?