Видимо, она была из гардероба Дитриша, но мы и впрямь оказались достаточно близки по фигуре.
Вкусы Дитриша мне тоже оказались близки. Джинсы, или что-то столь к ним близкое, что не имело смысла искать другое слово – и цвет темно-синий, и материя плотная, и проклепано на уголках карманов. Рубашка – просто клетчатая красно-синяя рубашка, и застегивающаяся нормально, а не в их странной манере «на плече». Ботинки – не новые, но явно очень удобные для ходьбы по горам. Все было чистое, а белье и носки, похоже, новыми.
Я задумался. Одежда скорее для похода в горы, чем для мирного ужина.
Впрочем, Дитриш сразу все пояснил, когда слуга проводил меня в обеденный зал.
– Я специально попросил дать тебе такую одежду. Чтобы если бы тебе пришлось… быстро покинуть дом, ты чувствовал себя комфортно. И ботинки поэтому разношенные.
– Ты предусмотрительный, – сказал я.
– Я очень предусмотрительный, – ответил Дитриш с грустью. – Иногда чрезмерно. Но это лучше, чем попадать впросак.
Стол был накрыт, но к моему глубокому облегчению нам никто не прислуживал. Дитриш явно подумал и о том, чтобы нам не мешали разговаривать.
– Мне бы хотелось тебя о многом расспросить, – смущенно сказал он сразу. – Но ты голоден. Ешь, а я пока расскажу тебе то, что знаю сам.
Я ел. С огромным удовольствием. Вначале была утка в соусе из апельсинов. Что-то китайское, хоть и претерпевшее в этом мире изменения. Потом густой суп из мидий, рыбы и то ли осьминогов, то ли каракатиц, измельченных так основательно, что и не разберешь. Я уже смирился, что здесь, как в Аркане, второе едят первым. Видимо, и на Аркан эту манеру занесли отсюда? Может, и впрямь это не совсем уж будущее моего мира?
Хотя, конечно, делать такие умозаключения на основе обеденных церемоний – дело гиблое.
Дитриш тем временем рассказывал – обстоятельно и подробно. Начиная с самого детства – как он видел башню, но ему никто не верил, кроме отца. А отец велел молчать. И объяснил, что тех, кто видит башню, могут забрать с собой Люди-над-людьми. Дитриш так и не узнал, есть ли под этими словами какое-то основание. Он даже не знал, видит ли башню его отец, мать и сестра точно не видели. Но он был послушный мальчик и стал молчать на эту тему. Иногда, конечно, прорывалось, но не часто…
Он рассказал про их семью, про весь род Дитришей, уходящий корнями куда-то в тьму веков, во времена до неведомой катастрофы, изменившей мир. У меня создалось впечатление, что это была действительно хорошая семья, пусть и не лезущая во власть, но пользующаяся уважением на острове.
Все, что мог, Дитриш поведал и о Людях-над-людьми. Они появлялись в городе чаще всего во время весенних ярмарок и гуляний. Скупали привезенные с материка артефакты. Даже отчасти веселились вместе со всеми, солдаты, к примеру, непременно захаживали к местным девицам легкого поведения. Из его слов было ясно, что завести ребенка от такого визитера считалось большой удачей, и, как правило, проститутка после этого могла найти себе удачную партию и выйти замуж – если желала, конечно. Впрочем, Люди-над-людьми своими отпрысками никак не интересовались, да и те росли самыми обычными, разве что считались удачной партией. Я подумал, что таким вот веселым и неофициальным образом функционалы разнообразили генофонд маленького человечества.
– А они всегда появлялись с солдатами? – спросил я.
– Да. Солдаты помалкивают большей частью. Они наши языки толком не знают. Вот те, кто без оружия, они говорят свободно. Как ты.
– Солдаты, наверное, не функционалы, – сказал я. – Обычные люди из другого мира, с Аркана… И они всегда уходили?
– Ходят истории, что когда-то солдаты влюблялись в наших девушек и оставались навсегда. Но ты же знаешь женщин, могли и выдумать для романтики. Дело старое…
– И конфликтов никаких не было никогда?
– Нет. Все очень вежливые. Конечно, иногда торговали втихаря… – Дитриш сделал паузу. – У меня отец незадолго до смерти очень хорошо с одним сошелся. У отца была жемчужина. Совершенно немыслимая, вот такая! – Дитриш изобразил руками что-то вроде маленького яблока. – Абсолютно белая, молочная. Совершенно ровный шар. Я даже думать боюсь, за сколько отец ее купил… И он поменялся с одним солдатом…
– Показывай, – не выдержал я. – Кажется, я уже понял, к чему ты!
Дитриш улыбнулся и отошел от обеденного стола. В дальнем углу зала на курительном столике лежало что-то завернутое в плотную красную ткань. Дитриш развернул предмет и торжественно показал мне:
– Вот. Оружие Людей-над-людьми.
– Да… жадность солдата обуяла… – признал я, хоть и был слегка разочарован. В руках у Дитриша был автомат – точно такой же, как утопленный мной в море.
– Только патронов нет, – с сожалением добавил Дитриш. – Видишь, в это отверстие вставляется специальный контейнер, в нем хранятся патроны. Отец пытался сделать замену, но так и не сумел.
– Магазин есть у меня в сумке, – сказал я. – Но там всего четырнадцать патронов. Лучше, чем ничего, конечно…
– Держи. – Дитриш протянул мне оружие. – Тогда он твой.
– Жемчужина, – сказал я. – Немыслимой красоты и цены. А?
– Вот жемчужину я бы пожадничал отдать, – признался Дитриш. – А оружие… я не умею из него стрелять. У меня нет от него важной части и патронов. И вообще тебе оно нужнее.
– Спасибо, – сказал я. – А я свой автомат утопил. В море. Когда спускался со скалы по веревке. У меня была очень прочная, но тонкая веревка. Как нитка на вид. Я ее обмотал вокруг автомата…
– А, знаю, – просиял Дитриш. – Солдат показывал отцу, тот рассказал мне. Вот, приклад откидывается, так… Тут в прикладе специальная рамка, в которую пропускается нить, и зажим, который контролирует спуск. Держишься за ствол и приклад, а пальцем легонько регулируешь скорость… Ты очень умный, Кирилл, если сам до этого дошел!
– Ты даже не подозреваешь, какой же я идиот, – глядя на автомат, сказал я. – Я… в общем, я все делал иначе. Совсем иначе. И чуть не разбился.
– Тогда тебе просто везет, – сказал Дитриш. – Знаешь, это, может, даже и лучше, чем быть умным, но невезучим.
18
Мы почему-то склонны считать, что люди, которые нам нравятся и даже вызывают зависть, все эти успешные спортсмены, популярные артисты, знаменитые музыканты, удачливые бизнесмены – они всегда счастливы. Вся «желтая» пресса, по сути, тем и кормится, что разубеждает нас в этом – «она развелась», «он запил», «эти подрались», «тот изменил». И мы читаем, кто-то брезгливо, а кто-то с радостным любопытством. Читаем не потому, что грешки и беды знаменитостей так уж велики. А потому, что только эта размазанная по газетной бумаге грязь способна нас утешить. Они такие же, как и мы. Они пьют шампанское за тысячу долларов, а мы – чилийское вино. Они едут в Австрию на горнолыжный курорт, а мы – к теще на дачу. Им рукоплещут стадионы, а нас жена похвалила за то, что мусор вынесли. Но все это не имеет значения, если у них та же самая тоска, та же самая печаль, та же ревность и те же обиды.
И мы не замечаем, как сами накручиваем ту пружину, что заставляет их пить коллекционные вина, когда они в них ничего не понимают, а хотят пива, что заставляет их буянить в Куршавеле и драться с журналистами. Потому что чем упорнее макать человека в его проблемы и кричать «Ты такая же скотина, как и мы!», тем сильнее ему захочется ответить: «Нет, нет, не такая, а куда большая!»
Я смотрел на молодого, красивого, умного парня, которого уважает едва ли не все население его маленького мирка, и понимал, что он не слишком-то счастлив. Что пусть в меньшей мере, чем у нас, но незримый пресс ответственности, зависти, неравенства существует и тут. И это может быть удача, а может быть и целиком его заслуга, что он вопреки всему остается хорошим парнем.
– Не сказал бы, что ты невезучий.
Дитриш усмехнулся.
– Я всю жизнь занимаюсь не тем, чем хочу. Семейная преемственность. Если твой прадед в голодные дни раздал все запасы продовольствия и спас город, если твой дед первым построил водохранилище, если твой отец сорок лет был мировым судьей – то и от тебя все ждут… – Он помедлил.
– Подвигов? – подсказал я.
– Да нет… Если бы подвигов! Знаешь, как мне хочется вместе с тобой пойти к этой башне? Но я не пойду. От меня ждут работы. Того, что буду таким же предприимчивым, щедрым, терпеливым, находчивым, как мои предки. Что есть такой вот уважаемый человек Аль Дитриш, к которому и город, и каждый человек может обратиться, если нужда возникнет. Даже жениться, к примеру, я просто обязан на умной, бедной и некрасивой девушке.
Я засмеялся.
– Тебе смешно. А это тоже как традиция. Как легенды проституток про влюбившегося солдата. Только тут все по-честному, Дитриши всегда брали жен умных, но из простых семей. И некрасивых.
– Та девушка в библиотеке, она красивая, – сказал я небрежно.
Дитриш покраснел.
– Ты вино пьешь?
– А то!
Он откупорил бутылку, разлил темное красное вино по бокалам. Пробормотал:
– Красивая… Она еще из богатой семьи. В родстве с правящей династией.
– Зато она умная. Хоть одно условие соблюдено.
– Дурак ты, хоть и из другого мира, – пробормотал Дитриш.
У меня вдруг возникло ощущение, что мы знакомы много лет. И я легко ответил:
– Да ты сам дурак. Ты на своем месте, верно. И подвиги твои вовсе не в том, чтобы с ружьем наперевес карабкаться в гору. Тем более что тебе-то ничего плохого Люди-над-людьми не сделали… Ты на своем месте, тебя уважают. Правильно. Так и делай то, что должно делать. Расти свои апельсины, построй какой-нибудь завод, изобрети чего-нибудь. У вас тут есть чем заняться. Снаряди экспедицию. Не на берег материка руины грабить. А дальше. Нормальные карты составьте. Может быть, вы не одни в этом мире. Если даже все материки погибли, островов-то много. Хоть узнаешь наконец, где вы живете… в Гренландии или в Японии.
Мне показалось, что у Дитриша загорелись глаза. Неужели то, что я предложил, никогда не приходило ему в голову?