Говорил он серьезно, но вот в уголке губ пряталась улыбка.
– К вящей славе и радости? – уточнил я.
– Так было решено Святым Конклавом после тридцатилетнего обсуждения вопроса. Созданный по образу и подобию Божьему человек хоть и тварь дрожащая, но, однако, может служить инструментом в руках Господа. Биология и генетика в Тверди развивались семимильными шагами. Труды святого Дарвина и святого Менделя продолжил великий русский подвижник, тоже после смерти причисленный к святым…
– Мичурин, – мрачно сказал я.
– Правильно! – Андрей захохотал. – Иван Мичурин.
– Как погиб? – спросил я. – Полез на яблоню за арбузом, тут-то его вишней и придавило?
– Какой ужас! – Андрей не понял юмора. – Нет, сын красноречия! Мичурин погиб во время эксперимента вместе с персоналом своей лаборатории, виварием и опытной делянкой. Эксперименты с геномом – они, знаешь ли, опасны…
Я не знал. Но верил на слово.
Подождав несколько мгновений, Андрей вздохнул. Видимо, он был бы не прочь еще поговорить – о демократии, религии, геноме и святом Дарвине.
– У меня очень удачный выход на Твердь. Большая часть выходов закрыта их властями, некоторые расположены в глухих местах. А мой, так уж сложилось, используется для контактов. Дело в том, что он выходит прямо во двор Конклава в Ватикане.
– Конклава?
Андрей вздохнул.
– Ты в курсе, что там христианство, внук просвещенности? Так вот христианство это не такое, как у вас или у нас. Никакого Папы Римского, да к тому же непогрешимого, у них нет. Есть Конклав Кардиналов – шесть кардиналов… Пойдем, друг мой!
Вслед за ним я прошел за прилавок, Андрей открыл узенькую дверку в стене и бочком туда протиснулся.
Вот это уже больше походило на жилище функционала, причем старого, обжившегося и обустроившегося. Большая зала с витражными, как в соборе, окнами на все четыре стороны. Сразу в два противоположных друг другу окна било солнце. Точнее – солнца двух миров веера…
– Ага, – сказал Андрей, заметив мой взгляд. – Там – Твердь. А там – Янус.
– Бывал, – кивнул я. – Знаешь таких таможенниц – Василису и Марту?
– Из вашего мира?
– Да. Их двери выходят на Янус… я прошел от Василисы к Марте.
– В какое время года?
– Недавно. Там ранняя весна была.
– Значит, их выходы далеко от моего. Там, куда выходит моя дверь, сейчас лето… глянь.
Я с любопытством последовал за ним. Янус оставил у меня не только самые отвратительные впечатления, но и гордость: я все-таки выжил в этом негостеприимном мире.
Под витражным окном, бросавшим на пол блики оранжевого и зеленого света, была простая деревянная дверь с мощным засовом. Похоже, открывался засов нечасто – Андрей крякнул, отодвигая его. Потом распахнул дверь и отошел в сторону, предлагая мне полюбоваться результатом.
Я молча остановился на пороге.
За дверью расстилалось желтое песчаное море. Дул горячий сухой ветер, выглаживая равнину, не было ни барханов, ни камешка на песке. Единственное, что радовало взгляд, – небо. Ослепительно синее, чистое, ясное, с сияющим солнечным диском.
– Можно? – спросил я.
– Конечно. Загляни.
Я осторожно вышел за порог, огляделся. Жара мгновенно навалилась на меня. Я обернулся – здесь таможня выглядела старым зданием из обветрившегося песчаника с совершенно неуместным витражным окном наверху. Чуть в сторонке стояли два вкопанных в песок столба, между которыми болталась на ветру веревка.
– Поначалу пытался тут белье сушить, – сказал из дверей Андрей. – Но пересыхает, да и песком пахнет. А вот мясо вялить тут удобно. Мух нет, погода летом всегда ясная. Такой хамон получается – пальчики оближешь!
Кивнув, я вернулся в таможню.
– Ну что, пошли в Твердь, – запирая дверь, сказал Андрей. – С Божьей помощью… – Он перекрестился.
Я, на всякий случай, тоже. Спрашивать про другие миры я не стал.
Дверь в Твердь явно использовалась чаще. Андрей приоткрыл ее. Постоял. Потом начал открывать – медленно, с опаской. Сказал:
– Сам понимаешь… это, по сути, единственный открытый проход в их мир. Все остальные они замуровывают наглухо. А мой – под наблюдением…
За дверью оказался маленький дворик, обнесенный высокой белой стеной. Земля была выложена брусчаткой. В стене – еще одна дверь. И – множество крошечных отверстий, не то амбразур, не то бойниц. Сразу возникло неприятное ощущение, что в отверстия смотрит множество недоброжелательных глаз. И не просто смотрит, но и нацеливает какое-то оружие.
– Добрый день! – громко выкрикнул Андрей. – С миром, во славу Господа!
Дверь в стене открылась. Хорошая охрана, постоянно настороже…
А дальше во дворик вышла самая необычная процессия, которую я мог себе представить.
Я знал, что на нашей Земле Папу Римского охраняют швейцарские гвардейцы в ярких, как клоунские одежды, мундирах – в синие, оранжевые, красные, желтые полосы, идущие с головы до ног. Многие думают, что эти мундиры придумал Микеланджело, другие уверяют, что мундирам всего сто лет, а их автор – капитан швейцарских гвардейцев. На самом деле правы и те, и другие – вояка с задатками модельера опирался на старые эскизы Микеланджело, в свое время отвергнутые консервативными католиками. И когда в дверях замелькали яркие разноцветные костюмы – я не удивился.
Вот только надеты мундиры были не на крепких швейцарских парней, пренебрегших изготовлением часов, шоколада и перочинных ножиков ради чести охранять Папу Римского… ну ладно, в данном случае – Конклав.
Во двор стремительной легкой походкой вбежали молодые девушки – в той самой полосатой форме, в цветных беретиках на голове, с легкими пиками в руках. А у ноги каждой девушки бежала маленькая собачка с длинной шелковистой шерсткой и бантиком на голове!
– Йоркширские терьеры? – воскликнул я.
Гламурная стража остановилась, окружив нас четким полукругом.
– Да, – напряженным голосом ответил Андрей. – Йоркширские терьеры, верные псы кардиналов, собаки-убийцы…
Я захохотал. Представить йорка в виде собаки-охранника было просто невозможно. Любимцы богемной публики, карманные собачки светских дам с Рублевки и подчеркнуто маскулинных актеров вроде Бельмондо – и это собаки-убийцы?
Девушки продолжали смотреть на нас с каменным выражением на лицах. Собаки виляли коротенькими хвостиками.
– Мне нужно поговорить с парламентером! – сказал Андрей, выходя из дверей.
Девушки молчали. Впрочем, обращался Андрей явно не к ним, а к кому-то, оставшемуся за стеной. Прошло с полминуты. Я переминался с ноги на ногу, не переступая на всякий случай порога. Часовщик-таможенник всем своим видом выражал готовность ждать хоть до морковкина заговенья.
Из дверей вышел еще один человек. На сей раз мужчина, и одетый вовсе не в клоунский костюм. Средних лет, немногим старше меня, аккуратный, в цивильной одежде – темные брюки, светлая рубашка, серый шерстяной джемпер. В общем-то его можно было представить хоть на улицах Москвы, хоть в Кимгиме, хоть в Орысултане – он бы нигде и ничем не выделялся.
– Андрей… – Мужчина с дружелюбной улыбкой двинулся к таможеннику.
Похоже, Андрей тоже расслабился. Шагнул навстречу, они пожали друг другу руки и обнялись.
– Рад тебя видеть, мой бедный заблудший друг. – Мужчина засмеялся, как бы призывая не принимать его слова совсем уж всерьез. – Что-то случилось?
– И я рад тебя видеть, Марко. Меня попросили организовать встречу с тобой.
– Кто попросил?
– Знакомый с Демоса. Видимо, уважаемый там человек.
Марко посмотрел на меня, дружелюбно улыбнулся:
– Вы и есть тот уважаемый человек с Демоса?
– Нет, я посланник, – торопливо ответил я. – Меня попросили провести переговоры.
– Переговоры – это хорошее дело, – сказал Марко серьезно. – Слово способно остановить вражду, укрепить дружбу, породить любовь. Слова даны нам, чтобы мы понимали друг друга – даже если это очень трудно… Как вас зовут, юноша?
Я поморщился. Вообще-то меня давно уже не называли юношей.
– Кирилл.
– Очень хорошо. Вы христианин?
– Да.
– Еще лучше. И… вы бывший функционал? – Марко улыбнулся.
Как он это понял?
– Да.
– Очень, очень занятно… Андрей, от имени Конклава я гарантирую посланнику Кириллу безопасность и радушный прием в нашем мире. Как только он выскажет пожелание вернуться, его проводят к вашим дверям.
– Спасибо, Марко, – с явным облегчением сказал Андрей. – Проходи, Кирилл. Успеха тебе в твоих делах, конечно, если они законны и богоугодны!
Он быстренько юркнул за мою спину, что, если честно, не прибавило уверенности в моей безопасности на Тверди.
– А как я их буду понимать? – спросил я, не оборачиваясь.
– Ну, ты же сейчас их понимаешь?
– Сейчас – да, а когда выйду из таможни? Они по-итальянски говорят?
– Никогда не задумывался. – Андрей нахмурился. – Странные вещи говоришь, пасынок предусмотрительности! Проходя через таможню в новый мир, ты получаешь знание языка, это всем известно.
– Ага. – Теперь я понял, что имел в виду Цебриков, говоря, что я «иду через таможню». Так может быть, и в Орысултане в ходу вовсе не русский язык? – Спасибо. Что-то я растерялся…
– Давай, давай, отец отваги! – Андрей подтолкнул меня к дверям. – Не мешкай, неудобно заставлять людей ждать.
Я вышел из таможни, и дверь за моей спиной тут же захлопнулась. Тяжело лязгнул засов.
Девушки в полосатой форме строго смотрели на меня. Песики игриво крутили хвостиками. Марко улыбался.
– Здравствуйте, – сказал я. – Скажите, а эти собаки – йоркширские терьеры?
– Отчасти, – кивнул Марко. – Считаете их несерьезными охранниками?
– Ну… если только от мышей…
Марко посмотрел на одну из девушек:
– Капрал, покажите гостю, как работают наши милые пушистые крошки.
Девушка кивнула. Отдала свою смешную (конечно, если не обращать внимания на острый листовидный наконечник) пику подруге. Шагнула ко мне, протянула руку:
– Дайте вашу куртку, пожалуйста.