— Для тебя это уже не важно, — горько сказал он.
И выбросил руку, сжимая ее на моем горле. Одну лишь правую руку — вот только хватка была словно меня кузнечными клещами схватили. В глазах потемнело, и мир закружился в прощальном вальсе.
— Как мне жаль… — донесся из ватной пустоты голос Коти.
Последним усилием, в котором не было ничего от разума, слепо и беспомощно я ударил его правой рукой, целясь не то в голову, не то в шею. Котя сделал небрежный жест, будто отмахиваясь от мухи, — и я понял, что это легкое движение должно сломать мне все кости в руке…
Не сломало.
Это был тяжелый, мощный блок, но я его пробил. И мой неловко сжатый кулак угодил Коте в подбородок.
Выглядело все так, словно по машине пролетела чугунная баба, которой вместо стены идущего под снос здания засадили Константину Чагину по морде. Его руку с моей шеи просто сдуло. В веере кровавых брызг Котя вылетел из машины вместе с дверцей. Стекло разлетелось, и смятая дверца жестяным жабо окутало его шею. В полете он зацепил ногой руль и выдрал его вместе с колонкой. Руль отлетел метров на десять, в полете сработала подушка безопасности, и на снег ни в чем не повинная деталь приземлилась на надувном мешке, будто межпланетный зонд.
Костя лежал и мотал головой. Из дверцы разлетались осколки стекла. Очень похоже отряхивается от воды белый медведь.
Ничего не понимая, я выбрался из машины. Где-то в железных потрохах искореженного «ниссана» пискнула сигнализация — и затихла, будто пришла к правильному выводу о своем полном бессилии изменить ситуацию.
— Ты соврал! — закричал Котя. Голос его был хриплым до неузнаваемости, похоже, горло пострадало, когда голова увлекла за собой все тело. Впрочем, обычному человеку голову бы оторвало начисто.
— А ты на меня за это обидься, — сказал я.
— Как ты… почему… — Котя встал, пошатываясь. С испугом выставил вперед руку: — Стой! Поговорим!
Я шел к нему. Я еще не понял, почему у меня получился такой достойный полицейского функционала удар. И уж тем более не знал, получится ли повторить фокус.
Но останавливаться сейчас было нельзя. Никак нельзя показать, что у тебя на руках был один-единственный козырный туз, а все остальное — ничего не стоящие карты.
— Мы же были друзьями… — начал Котя и тут же замолчал. Понял, что разговор у нас сейчас не получится.
И тогда он плавным жестом, будто дирижируя невидимым оркестром, начертил в воздухе волнистую линию. Именно начертил — воздух вспыхивал за его пальцами, складываясь в диковинные письмена.
Котя, как был с дверцей от машины на шее, шагнул вперед, в пылающую надпись — и бесследно пропал.
Огонь помутнел и разошелся в воздухе белым, сернисто пахнущим дымом.
Я сел на корточки, привалился к грязному колесу. Потер шею. Как я устал…
Никелированное колечко поблескивало на пальце.
— Спасибо, Настя, — сказал я зачем-то. Это было патетично и ненужно, но мне требовалось это сказать.
Захотелось курить. Мои сигареты сгинули где-то в башне. Пришлось встать, порыться в «бардачке» «ниссана». Сигареты действительно нашлись — простецкий «LM», который всегда курил Котя, и неизвестные мне «Treasure» в красивой квадратной пачке серебристого цвета. Дорогие, наверное. Я не стал скромничать, открыл и закурил.
Ничего так сигареты… Если не дороже полтинника стоят, буду иногда брать…
И тут в моем кармане зазвенел мобильник.
Несколько звонков я пропустил, затягиваясь ароматным дымом. Потом достал трубку и, не глядя на дисплей, сказал:
— Алло…
— Кирилл, ты где пропадаешь?
У меня в груди что-то ёкнуло.
— Папа? — не веря своим ушам, сказал я.
— Да уж не мама! Мать обижается, что не звонишь. И цветы, бедные, все поникли. Ты когда их последний раз поливал?
— А?
— Когда последний раз поливал цветы?
— Дней… пять?
— Кирилл, ты там куришь? — подозрительно спросил отец.
— Да.
— Никогда не думал, что скажу такое, но — очень надеюсь, что табак! — отчеканил отец. — Где ты мотаешься?
— Ну… то здесь, то там… Последнее время на «Алексеевской» все больше. В Кимгиме, в Заповеднике… в Аркан заглядывал разок.
— Мне казалось, что ты уже перерос ночные клубы, — вздохнул отец. — Ну так что? Мать готовит вкусности, я турецкую ракию в холодильник поставил. Приедешь — рюмку налью.
— Приеду, — сказал я. — Прямо сейчас приеду. Я вас очень ждал. Я вас очень люблю. Только по пути на Рижский заскочу. Как ты думаешь, можно на Рижском вокзале взять билеты в Харьков?
— Можно, — растерявшись от моей нежданной сентиментальности, сказал папа. — А что тебе делать в Харькове?
— Ну… дела… — туманно сказал я, посмотрел на ноги в раскисших тонких ботинках. — Хотя… ладно, потом заскочу. А у вас ключ от моей квартиры сохранился?
— Что с ним сделается, в труху, что ли, рассыплется?
— И впрямь, — согласился я. В трубке предупреждающе пикнуло, и я затушил сигарету в снегу. — Папа, телефон садится. Я еду.
Поймать машину оказалось непросто. Никто не хотел останавливаться перед мостом да еще ради грязного молодого парня в летней одежде и куртке с чужого плеча. Наконец притормозила раздолбанная «шестерка», типичное московское «шахид-такси».
— Мне в Перово… — открывая дверь, сказал я.
— А! Садись, дорогой! — Водитель вдруг заулыбался мне. И я вспомнил, что именно с ним меньше недели назад мотался по городу, пытаясь найти хоть какие-то свидетельства своего существования.
— Спасибо. — Я сел. И крепко задумался. Мои подъемные тоже остались не в этом мире. — Слушай… такие дела…
— Денег нет?
— Угу, — пробормотал я. — Нет, как доедем, я у родителей возьму…
— Не надо у родителей, нехорошо это — взрослому человеку у родителей деньги просить, — ответил кавказец. — Когда будут — отдашь.
— Как отдам?
— Два раза вместе ехали, поедешь и в третий.
Я откинулся на продавленное сиденье и тупо, безучастно смотрел, как водитель, нахально перестраиваясь из крайнего ряда, заворачивает на третье кольцо. Потом спрятал руки в карманы Котиной куртки.
В левом нашелся бумажник, который я беззастенчиво открыл, после чего сказал водителю:
— Тревога была ложная. Деньги есть.
Если он что-то и заподозрил, то озвучивать свои мысли не стал.
А в другом кармане я нашел Котин мобильник.
С любопытством пролистал адресную книгу — некоторые имена были мне знакомы, другие — нет. На фамилии Мельников я остановился. Поразмыслил — и набрал номер.
— Слушаю, — вежливым, но нетерпеливым голосом серьезного, занятого человека отозвался писатель-фантаст.
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, — сказал я. — Это вам звонит Кирилл Максимов, приятель Кот… Константина Чагина. Помните, мы заходили к вам неделю назад? Я с его телефона звоню.
— Э… да, да, помню. — Голос писателя чуть утратил официозность. — Вы тот молодой человек, что рассказал историю… хм… И как сейчас ваши дела? Вас узнают?
— Вы правильно поняли, это сюжет фантастического романа, который я хочу написать, — быстро сказал я. — Извините, что я это так представил, как реальную историю. Мне сразу стало ясно, что вы меня раскусили.
— Ну, молодой человек, если бы вы с мое посочиняли историй… — довольно рассмеялся писатель. — Что ж, пишите! Мне любопытно, как вы выкрутитесь. А скажите, вот с паспортом…
— Химикалии, — сказал я. — Я химией в школе увлекался.
— Ага, — с глубочайшим удовлетворением произнес Мельников. — И это я понял правильно. Вам урок! Не считайте писателей-фантастов склонными к мистике!
— Если можно, то секундный вопрос! — попросил я. — Только один. Скажите, как обычно в фантастике называют мир, параллельный Земле?
— Что вы имеете в виду? — не понял писатель.
— Ну, вот нашли планету — почти как Земля. Как ее назовут? Земля-два?
— Очень вероятно, — согласился Мельников. — К примеру, у замечательного писателя, классика американской…
— А вот если находят сразу десяток похожих на Землю планет?
Мельников замолчал. Подозрительно спросил:
— Ну… нашли? И что?
— Их тоже назовут Земля-два, Земля-три и так далее?
— Я полагаю, что в таком случае нумерация пойдет с единицы, — ответил Мельников не колеблясь. — Название «Земля-два» подчеркивает уникальность нашей планеты. Если же численный ряд длинный, то уникальность «оригинальной Земли» лучше подчеркивается отсутствием всяческого номера.
— Спасибо большое, — сказал я с чувством. — Вот у меня тоже такая мысль возникла. Спасибо!
Я прервал связь. Посмотрел на водителя.
— Что-то не так, да? — спросил он.
— Всегда что-то не так.
— Верно. У меня вот резина совсем лысая. А дорога — стекло! Что мэр думает? Такой большой город, столица… машин много, денег много…
Я сидел, прикрыв глаза, и слушал его неторопливую жалобу.
— Все на свете люди придумали, а какой с того толк? Где воюют, где ссорятся. Мир один, а поделить не можем. Счастья как не было, так и нет…
— Ничего, — ответил я. — Вы мне поверьте. Все еще будет.
Машину потряхивало на разбитой трассе и временами вело из стороны в сторону. Надо заехать к родителям. Купить билеты. Разыскать Кешью. Если настало время злых чудес — надо найти в себе мужество остаться добрым. Я погладил большим пальцем холодное металлическое кольцо и повторил:
— Все еще будет.