В романе «Свобода под снегом, или Зеленая книга» (вышел сокращенный русский перевод в 1881 году под названием «В стране снегов») описывается Россия двадцатых годов прошлого века, его герои — Пушкин и декабристы. «Зеленая книга» — это конституция будущей республики, за которую борются декабристы и их духовный единомышленник А. С. Пушкин. В изложении Йокаи она несколько напоминает знаменитые «Двенадцать пунктов». И хотя многие герои романа арестованы и их ждет суровая кара, конец романа звучит символически: «Под самым глубоким снегом и теперь зеленеют ростки свободы — ведь корни ее не вымерзают никогда».
Роман Йокаи «Черные алмазы» начал публиковаться в декабре 1869 года журналом «Хон», а в 1870 году вышел в свет отдельной книгой. Этот роман, отразивший философские и нравственные искания Йокаи, в значительно большей степени, чем другие его произведения, насыщен политической проблематикой того времени, в нем воплотились мечты и надежды лучших людей современной писателю Венгрии.
Соглашение 1867 года, несмотря на сохранившийся монархический строй, зависимость от Австрии, привилегии дворянства и бесправие крестьян, привело к значительным социально-экономическим сдвигам и создало условия для капиталистического развития.
Строились фабрики, заводы, расширялись и перестраивались шахты и рудники. Только за четыре года (с 1869 по 1873 г.) протяженность железнодорожной сети увеличилась втрое. С участием иностранных капиталовложений создавались акционерные общества, основывались банки, игравшие все большую роль в экономике страны. Правда, иностранные, и в первую очередь австрийские, капиталисты, используя экономическую отсталость Венгрии, старались прибрать к рукам наиболее прибыльные предприятия, а подчас и целые отрасли промышленности. Особенно охотно субсидировалось строительство частных железных дорог и каменноугольная промышленность. Таким образом, Вена подчиняла экономику Венгрии своим интересам.
Бурный рост буржуазного предпринимательства, охвативший в эти годы всю страну, укрепил наивную веру Йокаи в возможность «национального капитализма» без эксплуатации и порабощения парода. Однако сочувствие Йокаи различным формам прогресса и цивилизации, которые несла с собой нарождающаяся буржуазия, сочеталось у него с жестоким осуждением эгоистической морали и социальной практики капиталистов.
Он надеялся, что положение народа можно облегчить реформами па основе конституции 1848 года — надо лишь добиться проведения ее в жизнь. Эти иллюзии Йокаи были характерны для многих его современников. В первую очередь здесь сказались особенности исторической обстановки конца шестидесятых годов; капитализм в Венгрии еще только нарождался, он был еще совсем молодым, торжествующим и прочным. Не удивительно, что Йокаи создаст утопическую теорию «прогрессивного капитализма», который перестроит общество па началах справедливости. В те годы Йокаи искренне верит в мирное угасание общественных противоречий. В техническом прогрессе и модернизации промышленности он видит чуть ли не панацею от всех зол. Писатель готов боготворить «черные алмазы» — каменный уголь, который для него не только источник прогресса, света и тепла, но и самой жизни. Поэтому ему особенно больно сознавать, что большая часть добычи угля в руках иностранных концессий, хищнически разграбляющих природные ресурсы Венгрии и проглатывающих одно за другим венгерские предприятия.
С трибуны парламента и со страниц журнала «Хон» Йокаи выступает против экономической экспансии чужестранцев, превращающей страну в полуколонию Австрии. В 1866 году ему стало известно, что крупнейший бельгийский банкир Ланган-Дюмансо с благословения папы и молчаливого согласия Вены стремится прибрать к рукам часть венгерских церковных земель. Разумеется, все эти переговоры держались в строжайшем секрете и, возможно, увенчались бы успехом, если бы не вмешательство Йокаи. В журнале «Хон» появились статьи, разоблачающие бельгийского банкира и венгерского епископа Даниэлика, действующего в его интересах. После этого Даниэлику не оставалось ничего другого, как уйти с политической арены и удовольствоваться скромным уделом настоятеля небольшого монастыря.
По мнению венгерских литературоведов, нашумевшее дело епископа Даниэлика, тщательно изученное Йокаи, послужило канвой
для романа «Черные алмазы». Разумеется, аббат Шамуэль — не литературный двойник пресловутого епископа-афериста. Но, пожалуй, в творчестве Йокаи трудно найти другой персонаж, который был бы ближе к своему прототипу, чем аббат Шамуэль. По полноте художественного воплощения этот образ знаменует новую ступень в творчестве Йокаи: писатель-романтик создал характер не только реалистический, но и глубоко типический для венгерской действительности тех лет. Он несравнимо шире и пластичнее ранних героев Йокаи — «людей одного качества», по справедливому замечанию венгерского реалиста Жигмонда Морица.
Образ Шамуэля дается в развитии; в начале романа аббат ничем не напоминает обычных для Йокаи отрицательных героев; он не чудище порока, не демон и не романтический злодей, окутанный легкой дымкой таинственности. Это яркая, сильная, одаренная личность, поданная без каких бы то ни было романтических преувеличений. Незаурядный дипломат, он умеет стать полезным безвестному ученому и влиятельной графине, умеет казаться искренним, добрым, бескорыстным и даже бравировать своим вольнодумством. Йокаи подчас любуется умом и находчивостью Шамуэля. Тем самым он ставит перед собой как перед художником задачу особенно трудную. Словно доверившись герою, ведущему большую политическую игру, Йокаи вкладывает в его уста свое недовольство окружающим, свою заветную мечту о национальном единстве. И тем очевиднее становится ее иллюзорность, когда писатель одним рывком сдергивает со своего лжегероя личину показного патриотизма. Ведь твердя о национальном единстве, аббат Шамуэль ради честолюбивого стремления стать епископом, а там, чем черт не шутит, и самим папой, со спокойным цинизмом потакает грязным махинациям французского банкира, который пытается передать венгерские каменноугольные копи в руки иностранной концессии. «Человеколюбие» и напускное благородство аббата полностью себя разоблачают в стремлении превратить юную и доверчивую деревенскую девушку в послушную его воле куртизанку, красота которой в его умелых руках- стала бы одной из ступеней крутой и скользкой лестницы, ведущей Шамуэля к заветным вершинам власти.
Так вот, оказывается, каков он — этот пастырь душ, сладкоречиво разглагольствующий о сплочении общества, разъединенного взаимной враждой и непониманием… И все же крушение аббата Шамуэля вызывает у писателя двоякое чувство: он словно сожалеет о громадных возможностях этого незаурядного человека, который пошел совсем не по тому пути, о котором мечтал Йокаи.
Писатель, депутат парламента, сам не раз выступавший с призывами к национальному сплочению, развенчивает образ государственного мужа, якобы радеющего о благе своей страны. Салон графини Теуделинды, который должен был, по замыслу Шамузля, стать «созвездием талантов», своего рода центром аристократии духа, выглядит совсем «не так, как этого хотелось бы Йокаи-либералу. Он с горечью констатирует взаимное непонимание, отсутствие общих интересов. И хотя обязательному в салоне Теуделинды венгерскому национальному костюму он придает еще определенное принципиальное значение, потуги графа Эммануеля, на старости лет впервые заговорившего на родном языке, он уже не может описывать без снисходительной усмешки. Но если Эммануель и изнывающая от праздности Теуделинда, несмотря на сочувствие к ним, не могут не вызвать у писателя ироническую улыбку, то в обрисовке других представителей высшего общества он, за редким исключением, поистине безжалостен.
Тупой и самодовольный маркиз Салиста ему не менее омерзителен, чем буржуазные дельцы всех мастей — от напомаженного изящного банкира Феликса Каульмана, готового торговать собственной женой, до министра, цинично вымогающего взятки. Их образы, выхваченные из самой жизни, реалистически достоверны и убедительны.
В новой для Йокаи реалистической манере написана и трагикомическая фигура Ференца Чанты — венгерского собрата Плюшкина и Гобсека. На собственном опыте Чанта постигает непреложный закон капитализма: большая рыба съедает маленькую. Неглупый человек, казалось бы, в совершенстве овладевший низменными методами обогащения, оказывается беспомощным в схватке с биржевыми китами и неожиданно для самого себя превращается в маленькую рыбешку, плывущую но течению навстречу собственной гибели.
С редкой прозорливостью Йокаи вскрывает антигуманную сущность новых капиталистических институтов. Ему отвратительна биржа, «этот рынок позора и стыда», где крупные и мелкие хищники соревнуются в умении обжуливать и проглатывать друг друга, ненавистны иностранные концессии и акционерные общества, равнодушные к судьбе народа.
Жизнь десятков людей, заживо погребенных под землей, не волнует членов акционерного общества: их страшит лишь падение курса акций. А австрийскому князю Вальдемару Зоннергейму пожар в шахте, грозящий уничтожить богатейшие каменноугольные залежи, далее наруку.
С отвращением созерцая уродливую изнанку буржуазной действительности, Йокаи вместе с тем мечтает о некоем «прогрессивном капитализме», который, как он надеется, излечит общественные недуги и обеспечит справедливое распределение жизненных благ. Но «капитализм» Йокаи был значительно ближе утопическому социализму Оуэна и Фурье, чем буржуазной действительности тех лет.
Записные книжки Йокаи убеждают нас в том, что, помимо Оуэна, Сен-Симона, Томаса Мора и Фурье, еще в юности оказавших значительное влияние на его мировоззрение, писатель, работая над «Черными алмазами», специально штудировал вышедшие в 1850-1860 годах труды по утопическому социализму, в частности, сборник с многообещающим п сенсационным для того времени заглавием «Социалистический п коммунистический строй» (1862).
Первоначально роман «Черные алмазы» назывался «Что нужно для обогащения?». В центре его стояла фигура образцового капиталиста- Ивана Беренда. Позже, в конце 1869 года, были написаны главы о счастливой стране Магнетизма, жители которой не знают, что такое частная собственность, сословные привилегии, вражда и неравенство. Незадолго до выхода в свет романа писатель, подобно Ивану Беренду, выступил перед большой аудиторией с чтением этой главы, встретившей самый восторженный прием. Записные книжки Йокаи подтверждают, что сам он придавал этой главе большое зн