— Какой комиссар? Ах… да!.. черт!
Я сразу все вспомнил: и гулянку, и людей в капюшонах, и Мирона Павличко. И утро было окончательно испорчено. Сразу заболела правая рука, которую ночью парализовал человек в капюшоне, затылок налился тяжестью, а содранная кожа на костяшках правой кисти стала кровоточить. К тому же меня почему-то беспокоила левая бровь. — У нас есть кофе?
— На кухне, — мотнула она головой, все еще испытывая ко мне раздражение. — Остальное ты все сожрал! — Она фыркнула и ушла, оставив мне шлейф своего странного, возбуждающего запаха.
И тут я еще кое-что вспомнил и с опаской отправился на кухню, полагая увидеть полный разгром. Но к моему удивлению кухня имела свой обычный вид. Мало того, диск-юла, которым вчера пугал меня Мирон Павличко, лежал, как обычно на столе, а на нем стояла турка. Я с замиранием сердца заглянул в шкаф: моя черная кружка с золотым знаком скорпиона стояла, как и положено, на месте. Теперь я был уверен, что и чайная червленая ложка не пропала, а мне просто все приснилось. Бывает же такое.
— Кстати, — крикнула Лаврова, — я нашла нож в коридоре. Ты что швырялся им в дверь?
Я окончательно запутался. Мне не хватало воображения. Значит, Мирон Павличко все же был. Или не был? А этот диск-юла? Бред какой-то. Идиотизм. Раздвоение личности. Приснится с перепою. Я взял диск и бросил его в мусорное ведро и решил больше на эту тему не думать. Бог с ним, с Мироном. Потом решу, подумал я.
Кофе мне пришлось молоть самому. День только начинался, а дышать уже было нечем. Вместо привычных туч, на небе сиял голубой простор, и в кухню даже сквозь шторы вползала жара. Месяц май — начало сухого сезона и новых мучений.
Я взглянул на себя в зеркало — морда перекошенная, справа вся синяя, слева — добавилось рассечение над бровью — торчали ниточки швов, сквозь которые проступала запекшаяся кровь, а на губе неизвестно откуда взялась свежая болячка. Оказывается, меня вчера еще и зашивали. Но это были не самые яркие воспоминания. Помню только, что в кабинете врача мы выпили весь медицинский спирт и раздавили какой-то столик, на который уселся Леха. Ну да, чего ему еще делать, этому Лехе?
Я был собою недоволен и не мог понять причину недовольства. Обычно после пьянки я не испытывал ни душевных, ни физических мук. Жизнь казалась такой, какой она есть. Подумаешь какой-то стеклянный столик. Так чего же волноваться? Лаврова уселась смотреть телевизор. А я полез в ванну — слава богу, вода оказалась немного теплее обычного. В этот момент в дверь забарабанили.
— Открой! — крикнул я. — Видишь, я в мыле!
Даже не ухом не повела. Неужели я вчера себя плохо вел? Нет, не помню. Обычно я очень культурен. Пришлось вылезти из ванны и обвернуться полотенцем.
— Он что, звонка не видит? — удивился я, направляясь в прихожую и оставляя за собой клочья пены и мокрые следы.
Росс уже стоял перед дверью, навострив уши и готовый защищать свой новый дом.
— Скажи, что мы никого не принимаем! — крикнула она мне вслед.
Пионов ворвался, как метеор. Вид у него был такой, словно его всю ночь черти гоняли: большое черно-серое лицо было растерянным, длинные волосы торчали во все стороны, седые пряди в медной бороде позеленели, ноги были вымазаны глиной, а на правой ноге (штанина была оторвана) красовалась повязка с запекшейся кровью.
— Вы что в канале купались? — спросил я, намекая на Обводной канал, который уже лет сто никто не чистил.
— Люся пропала! — выдавил он из себя и, не дожидаясь приглашения, поперся в комнату. Плюхнулся на диван, который чуть не развалился под ним.
Таким я его еще не видел. На него было жалко смотреть. Мне показалось, что он даже стал меньше ростом, а огромный живот опал. Взгляд у него был, как у бездомной собаки, и даже вечная перхоть на плечах приобрела какой-то подозрительный зеленовато-бурый цвет из-за мелкой ряски. К тому же от него скверно пахло, и мои дрессированные муравьи старательно обходили его ноги. Однако Пионов все еще был таким массивным, что комната съежилась, а все предметы в ней стали миниатюрными.
— Вы должны мне все объяснить! — потребовал он, нависая надо мной, как Кавказ над Прометеем.
— Должен? — удивился я, стоя перед ним с полотенцем на бедрах.
Почему-то я думал, что у этого слова другое понятие. У меня вдруг мелькнула совершенно дикая мысль о Мироне Павличко. Неужели комиссар спрашивает меня и о нем?
— Пожалуйста… — попросил он чуть ли не со слезами, — мне не до этикетов.
Лаврова возмущенно поднялась и, вильнув задом, ушла в другую комнату. У нее под передником действительно ничего не было. Хорошо еще, что Пионов в этот момент страдальчески смотрел на меня.
— Ладно… — согласился я и пошел в ванную, чтобы надеть халат. — Что случилось? — Я вернулся и присел напротив.
К этому моменту Росс уже успокоился и молча грыз собственную лапу, улегшись в углу на подстилке.
— На Витебском у нас была рядовая операция — ловили очередного маньяка. Вашего мы, кстати, поймали.
— И кто же он? — не удержался я.
По тому, как он поморщился, я понял, что это несущественно.
— Какой-то совсем дикий хлыст…
— Не может быть… — произнес я, но сразу замолчал, видя, что Пионов заводится.
— В общем, она с напарником стояла у мужских туалетов. И все, больше ничего! — произнес он с отчаянием и уставился на меня, словно я был должен ему что-то объяснить.
— Что значит, все? — спросил тогда я.
Для полицейского в ранге комиссара он оказался страшно бестолковым. Похоже, дело дошло до мистики.
— А то, что Акиндин больше ее не видел!
Шрам на голове налился багровым цветом. Казалось, Пионова хватит апоплексический удар.
— Но должно было произойти еще что-то? — стал выпытывать я у него.
— Ты знаешь его, заставь дурака богу молиться…
— Дальше… — терпеливо потребовал я.
— Дальше? Дальше ее не нашли. Обыскали район, прилегающий к кварталу, и даже канал…
— Но так не бывает, — заметил я.
— Бывает, — произнес он с отчаянием.
Видать, Пионова действительно переклинило, раз он лишился способности логически рассуждать.
— А что сделал Акиндин?
— Он на пять минут отошел отлить.
— Во сколько это было? — спросил я.
Я почему-то подумал, что Акиндин тоже пропал, но не успел об этом спросить.
— Без четверти час, — ответил он.
— Ба! — воскликнул я, и он с надеждой посмотрел на меня.
Я быстро прикинул время начала редакционной пьянки, время наступления второго дыхания и время последней Лехиной драки. Когда он выбрался из трюма фрегата, в Петропавловской ударил полночный выстрел. Потом мы с Лехой философствовали, потом я сам дрался с каким-то странными грабителями, от которых пахло навозом и которых принял за инопланетян, а потом на трезвую голову решил, что ошибся. Мне понадобилось еще часа два, чтобы добраться домой, где я беседовал с человеком, который пропал год назад — Мироном Павличко.
— Кто-нибудь видел людей в капюшонах? — спросил я.
— В капюшонах? — С минуту он с изумлением смотрел на меня и тупо моргал ресницами. — Точно! — Он с такой силой ударил кулаком по журнальному столику, что одна ножка подломилась.
Лаврова заглянула к нас и истерическим жестом прижала кончики пальцев к вискам, словно у нее заболела голова. Я так посмотрел на нее, она предпочла убраться от греха подальше. Кстати, она так и не переоделась. Впрочем, на ее зад можно было любоваться часами и в любых ракурсах.
— Было донесение! Собака постовой! Сгною! Я его с напарником поставил блокировать выход через багажную. Он упомянул о человеке в плаще.
— Но мало ли людей ходят в плащах? — многозначительно возразил я.
— Да, но не во время облавы! Таких совпадений не бывает!
— Допросите постового с напарником еще раз. Похоже, 'они' его отключили, а он боится сознаться.
— Кто 'они'? — спросил он с напряжением, очевидно, сам зная ответ, но боясь в нем удостовериться.
Я вкратце рассказал ему о своих ночных злоключениях, опустив подробности редакционной пьянки, и снова почувствовал недовольство. Похоже было, что я пропустил что-то важное, но не мог понять что именно. Но это 'что-то' каким-то образом было связано с людьми в плащах и, возможно, даже имело отношение к Мирону Павличко.
— Бред сив кэйбл! — Он не поверил, потому что был в плену общественного мнения. — Напарник вообще пропал, до сих про не можем найти…
— Акиндин? — спросил я.
— Не вышел на работу… — в его тоне прозвучало пренебрежение.
— Думаю, что часть похищений в городе связана с людьми в черных плащах, то есть с черными ангелами, — сказал я.
— Люди в черном по нашей терминологии — это спецгруппа, — возразил Пионов.
— Выходит, я дрался не с вашими людьми из группы 'кальпы', а с инопланетянами.
— И вы туда же! — воскликнул он. — Впрочем, если бы вы столкнулись с настоящей 'кальпой', то сейчас мы бы не разговаривали.
Мне его речь показалась неубедительной. У меня снова заныла правая рука — боль убедительно отдавалась в плечо и в кисть. Возможно, он прав, подумал я.
— Послушайте, что-то происходит: исчезают люди, убили летчика, пропала Люся, эта блондинка, Берёзин зарезан… Кстати, я вчера здесь разговаривал с Павличко. Все связано.
— Вы находите? — спросил он с надеждой.
Мне бы его сомнения. Я был бы самым счастливым человеком. Ведь главным для меня было улететь на Марс. Но похоже, что счастливое возвращение откладывалось.
— Вне всякого сомнения! Мы должны были с ней утром встретиться, — признался я. — Что у вас вчера произошло?
— Она ездила с Акиндиным на задание и вернулась только к началу операции. Мы с ней толком даже не успели поговорить.
— Она что-то узнала, — сказал я. — Она мне вчера звонила и намекала.
— Это был странный вызов: в трансформаторной будке нашли голого человека. Мертвого. Возможно, его убили ваши черные ангелы. Но вот, что они у него искали?!
— Что? — спросил я, почти зная ответ.