— Конечно, несерьезно. Имитация. Я думаю, что за всем этим стоят черные ангелы, а за ними еще кто-то. Только вот как до них добраться?
— Всего лишь надо смотаться в Девяткино, — напомнил я.
Но в Девяткино мы так и не попали, хотя стремились туда всей душой и всевозможными путями.
— Да… — согласился Лука даже как-то равнодушно и вдруг закричал: — Эй!.. брось… Брось, говорю!
Грабили больницу на Лиговском. Мы как раз проходили мимо. Из центрального входа появились два мужика, которые тащили большой ящик. Невдалеке стояла грузовая машина, и еще двое наклонились через бортом, чтобы подхватить ящик. Мы застали их врасплох. Размахивая автоматом Лука кинулся к машине. Я за ним.
Двое бросили ящик на асфальт и прыгнули в машину, а те, что были в кузове, спрятались за награбленным оборудованием. Машина резко взяла с места и, ломая молодые деревья и проломив ветхую ограду, скрылась в переулке.
— Фу… — произнес Лука, вытирая со лба пот, — власть ослабла и все полезли, как тараканы… — Куда?! Куда?! — снова закричал он и побежал за человеком, который вышел на крыльцо с большим мешком на плечах. Увидев нас, он пустился бежать вдоль корпуса, явно намеревался свернуть за угол.
Мы — следом. За углом стояли трое: тот, что с мешком, и еще двое, и у всех в руках было оружие. Даже у того, с мешком.
Не знаю, кто кого напугал. Мы застали их в тот момент, когда они грабили грабителя. Один бил его прикладом допотопной берданки по голове, а второй стаскивали с него мешок. Грабитель же отмахивался от них бандитским обрезом. У высокого апоплексического типа старика, который отбирал мешок, в руках был полицейская дубинка.
— Стой! — закричал Лука. — Руки!.. Руки вверх!
Мешок упал на землю. В нем явно что-то подозрительно звякнуло. Все замерли. Грабитель воспользовался тем, что старик апоплексического типа отвлекся на нас, и так его ударил по голове, что тот упал, а сам пустился наутек. Второй, раздосадованный этим обстоятельством наставил на нас свое оружие и закричал:
— Разорву гадов!
— Кирилл Васильевич! — крикнул я, — мы свои!..
Должно быть, они сидели в засаде. Ждали грабителя с мешком, а тут мы к ним, как снег на голову.
— Не знаю никаких своих, — буйствовал сторож. — Я своих за сто метров узнаю. Бросай оружие и руки в гору!
Лука передернул затвор.
— Не стреляй! — крикнул я ему.
— А-а-а!!! — заходясь в гневе, орал сторож.
— Кирилл Васильевич, ты что, не узнаешь меня? Я к Бондарю с Лехой Кругловым часто приходил.
Я знал его. Он подрабатывал — служил сторожем в медицинской академии, пил горькую и отличался вспыльчивым нравом особенно, когда был под мухой или когда ему надо было опохмелиться. А пьян Кирилл Васильевич был всегда. Однажды они с Лехой употребили спирт, который Бондарь обтирал руки после своих манипуляций с трупами. Возник скандал. Оказывается, Бондарю выдавали спирт раз в три месяца, и он его отчаянно экономил, сливая обмывки назад в бутыль. Леха расстроился и ушел в редакцию, где мы с ним и с Забирковичусом в тот день здорово врезали, а Кирилл Васильевич обиделся — вытащил все предохранители из всех холодильников и подался домой. К вечеру стало пованивать. К нему пришли полицейские. Кирилл Васильевич с ними подрался. Учитывая его возраст и плохое здоровье, ему дали только пятнадцать суток. Но, похоже, воспитательные меры на него совершено не подействовали.
— Не знаю никакого Леху! — кричал он. — И тебя тоже!
— Смотрите!.. — крикнул Лука. — Стой!.. Я кладу автомат на землю.
— Это правильно, — одобрительно произнес Кирилл Васильевич, сверля нас глазами, но берданку свою не убрал. Ее круглое отверстие маячило перед моим носом. — Вы холуи аль нет?
— Какие холуи? — спросил я, боясь только одного, что у Кирилла Васильевича не выдержат нервы.
— Как какие? — с подозрением переспросил он. — Известно, какие — те, что на нашу земную власть руку подняли.
— Да никакие мы не холуи… — хотел обидеться Лука, но Кирилл Васильевич аж побледнел от гнева.
Таким я его еще не лицезрел. Видно было, что власть над беззащитным человеком придавала ему силы. Глаза его побелели, а губы затряслись от беженства.
— Я вас сейчас застрелю! — пообещал он, — а потом буду разбираться.
Старик апоплексического типа, который до этого лежал без движения, зашевелился.
— Генка, вставай! — Кирилл Васильевич пнул его. — Обыщи этих голубчиков, и их сведем в комендатуру.
Дело принимало плохой оборот. Я знал, что если Кирилл Васильевич представит нас грабителями, то нам даже наши редакционные удостоверения не помогут. В лучшем случае просидим в обезьяннике до конца восстания, а в худшем — и гадать не хотелось.
Дед Генка подошел и поднял с земли автомат. Потом обыскал нас. Личные вещи его не интересовали. Он заставил Луку снять жилет с магазинами и важно влез в него. Лицо его стало просветленным. Такие лица бывают у людей в храмах. Но он не знал, как обращаться с автоматом. Взял его под мышку и придерживал рукой. Потом он связал нам руки. Веревку он снял с мешка.
— Кругом! — скомандовал Кирилл Васильевич.
— Ты что, не узнаешь меня? — предпринял я последнюю попытку.
— Много вас здесь ходят, — ответил он с насмешкой.
— Мы журналисты, — напомнил ему я.
— А мне без разницы! — многозначительно произнес Кирилл Васильевич. — Хоть и журналисты. Перед законом все равны. Шагом марш!
Что нам оставалось делать? Мы направились по 4-й Советской к выходу из парка, в котором стояла больница.
— Они думаю, — говорил он деду Генке, шагая вслед за нами, — что журналисты не бывают мародерами. Еще как бывают, — и в сердцах ударил меня прикладом по спине.
— Слушай! — остановился я. — Сейчас отберу ружье и накостыляю.
— Иди! Иди! Там разберемся! — потыкал он меня еще раз, но уже не так агрессивно.
— Может, он не врет? — предположил дед Генка.
— Как это не врет?! — удивился Кирилл Васильевич. — Ты же видел, они хотели отбить своего.
— Видел… — признался дед Генка. — Только что-то здесь не то.
— Сведем в кутузку, а там разберутся.
— Нет, неправильно это… — не очень убежденно возразил дед Генка. — В кутузке сам знаешь, что делают.
Мы проходили мимо известного бара, у которого было подпольное название 'Рыбий глаз', хотя официально он назывался 'Невская волна'. Обычно здесь собирались местные алкаши, потому что пиво и водка в баре были дешевле, чем в других местах. Праздный посетитель, сидящий на крыльце и дымящий сигаретой, окликнул:
— Ты куда их ведешь, Кирюха?
Кирилл Васильевич обрадовался возможности поупражняться в красноречии.
— Вот поймали мародеров… — Он остановился. Лицо его сияло праведным гневом. — Растаскивали муниципальную собственность…
Оправдываться было бессмысленно. Я понял, что в его глазах мы настоящие грабители.
На крыльцо вышли еще несколько человек. Печать ежедневных возлияний лежала на их лицах.
— С уловом тебя, Яковлев, — поздравили они его. — Может, зайдешь?
— Я бы зашел, да грошей нема.
— А у них? — они кивнули на меня с Лукой.
— Правильно! — обрадовался кто-то. — Все равно расстреляют.
— За что?! — удивленно воскликнул Лука.
— А по закону военного времени, — убежденно ответил человек, который сидел на крыльце и дымил сигаретой.
На самом деле, я разглядел, у него была не сигарета, а настоящая самокрутка толщиной в палец. Тамошняя публика предпочитала биди — мелкие сигареты, пришедшие к нам из Цейлона. Такие сигареты скручивали вручную пожилые женщины и продавали сотню за десять рублей.
— По какому закону? — удивился Лука.
— Полчаса назад по радио объявили… — сообщил кто-то, — по военному.
— Ну что, будем пить, что ли?
— Будем! — согласился Кирилл Васильевич и подтолкнул нас в бар.
— Только что передали: в Москве тоже хлысты бузят, — сказал бармен, когда мы вошли внутрь. — Яковлев, ты кого привел?
Кирилл Васильевич снова повторил свою историю. Теперь он выглядел в ней исключительно мужественной личностью. Он пересказал диалоги, в которых мы с Лукой предстали ничтожными людишками, по которым веревка плачет.
— Знал бы, я б тебя пристрелил, — сказал ему Лука в сердцах.
Все возмущенно закричали.
— Это хорошо! — заявил бармен. — Теперь за каждого мародера премию дают.
— Не может быть?! — удивился кто-то.
— Может! — обрадовался Кирилл Васильевич.
Глаза его загорелись. Он оглядел нас и даже поправил на Луке его американскую майку.
— А по сколька? — спросил Кирилл Васильевич, обращаясь к бармену.
— По сто тысяч за брата, — заверил его бармен.
Кирилл Васильевич на мгновение перестал дышать. Он пытался сообразить, какая это сумма, но не мог этого представить.
У меня из кармана грубо вытащили портмоне и нашли несчастные полторы сотни, которые остались после завтрака. Бармен тут же всем налил по кружке.
— Ну что, пойдем? — спросил Кирилл Васильевич, снимая с плеча берданку, когда все выпили.
— Давай еще по одной? — предложил дед Генка.
Выпили еще по одной.
— А чего? Давай уж допьем? Все равно полиция деньги конфискует, — предложил кто-то.
Компания расселась за длинным столом. Нас с Лукой затолкали в угол к окну. Бармен стал носить подносы с бокалами.
— Может, и им налить? — предложил кто-то. — Может, они в последний раз пиво пьют.
Это оказался действительно серьезный аргумент для русского человека. На нас стали поглядывать жалостливо: все-таки свои, не хлысты, не буржуи и не новые русские с Марса.
— Руки вначале развяжите, — попросил я.
— Ты смотри, не сбеги, — предупредил Кирилл Васильевич. — Я двести тысяч в жизни не видел.
— Будем ноги уносить, — прошептал мне на ухо Лука.
Можно было, конечно, перевернуть стол и раскидать компанию, которая уже заметно охмелела. С моими девяносто двумя и с шестьюдесятью семью килограммами Луки мы были непобедимы. Но я боялся кого-нибудь зашибить ненароком. Надо было ждать удобного момента. И такой момент представился. Кирилл Васильевич так разошелся, что на оставшиеся деньги взял водки. Даже нам с Лукой досталось по рюмке. Кстати, водка пахла ацетоном и явно была разбавлена, но в сочетании с пивом действовала убийственно. Все стали вздыхать. Русская душа размякла. Завели соответствующие раз