Оказалось ни много, ни мало, а двустволка с вертикальными стволами. Аккуратно переломил ее — патроны уже в стволе. Небось, и жаканами заряжены, как на дикого зверя? Но командир ОМОНа вам не зверь, и все, что готовилось для него, вернется бумерангом своим хозяевам. Крути колеса, Данилыч, делай вид. Чуть-чуть осталось. Остальных он трогать не станет, хотя это и одна шайка. Ими потом Щеглов займется, а он же дал слово отомстить только за Зиту. Первый готов. Нет, это уже второй, Гера давно заждался своих сотоварищей, надо помочь ему ускорить встречу. На том свете. Сейчас — Данилыч, потом — Мотя. На него выведет Эллочка, им все же придется познакомиться не только по телефону. Но пока испробуем ружьишко, посмотрим, с чем вышли на него.
Лег тут же, на крыше. Данилыч, слабо освещенный подфарниками, в самом деле крутился около передних колес, изредка постукивая ключами: я здесь, я здесь.
— А я здесь, — прошептал Андрей и, словно на тренировке, изготовился к выстрелу: ноги вразброс, щеку плотнее к прикладу, левую ладонь под цевье. Холодная сталь курка. Не рвануть, быть готовым, что пружина может оказаться тугой. Стрелять лучше из одного ствола, второй надо приберечь, на случай промаха или, в случае чего, чтобы отстреливаться. И подождем поезд, опять какой-то гремит на перегоне. Ну что ж, Данилыч, получай заработанное.
Выстрел перекрыл шум поезда, вырвался из него в темноту, в лес, к небу. Не распрямившись, но, что-то вскрикнув, ткнулся головой под капот своей машины Данилыч. Подождав целую секунду и убедившись, что выстрел оказался точен, Тарасевич выстрелил из второго ствола по машине и спрыгнул с крыши. Теперь — к станции. Пока те, двое, придут в себя, пока сообразят, что произошло, он должен лететь к Эллочке. Эллочке-людоедочке. Неужели все-таки имена даются людям не случайно?
На дорогу не выбежал, мчался между деревьями, поминутно оглядываясь. Вроде никого. Да и не должны оставшиеся в живых тронуться с места. Страх за собственную жизнь заставит замереть, долго вслушиваться и всматриваться в темноту, перебирать тысячи вариантов. Но это — их дело. А ему — срочно к Эллочке. Четвертной — в город, еще один — за скорость: забыл дома билет на поезд. Жми, дядя. Кто жалеет деньги, начав крутить лотерею, тот никогда не выиграет.
У знакомых уже дверей Тенгиза перевел дух, затем задергал ручкой, стал всовывать в замок свои ключи, потом позвонил и опять задергал ручкой: мы вернулись, быстрее, торопимся, помогай открывать. Ну же, людоедочка, ты же сама маешься неизвестностью и ждешь результата. Мы их принесли, открывай.
Подбежала, открыла. И сразу ее — за горло. Длинное, белое, удобное для таких захватов. Упредил: не пикнула. Прижал к стене:
— Адрес Моти в Москве. Раз…
Эллочка скосила глаза на руки и тут же вздернула их вверх: рука Андрея была в крови.
— Два, — нажал сильнее Андрей.
— Метро… метро «Новослободская»… Адрес… в сумочке…
Тарасевич сорвал с вешалки сумочку, вытряхнул на пол вещи, подал записную книжку. Эллочка дрожащими пальцами пролистала страницы, нашла неряшливую запись карандашом.
— Передай всем: станете дергаться — доберусь до каждого, — отпустив горло, спокойно проговорил хватающей ртом воздух девице Андрей. — А сейчас… — он вырвал телефонный провод из трубки, — ты тихо сидишь и ждешь, когда за тобой придут. Пикнешь что в дверь или окно — вернусь и отрежу твой каркающий язычок, мне терять нечего. И последнее: вздумаешь предупредить Мотю — за него расквитаешься сама. Думай и садись.
Эллочка плюхнулась под его рукой на пол.
7
И вновь Москва — кем только не клятая и как только не проклятая. Но что делать, коли в ней находится метро «Новослободская». А потому вынужден был опять ступить на заплеванный, в окурках и грязных листьях столичный асфальт Андрей Тарасевич.
Добирался до Москвы на попутках и электричках, поэтому сразу направился на квартиру Багрянцева. Отмыться, отоспаться, теперь уже сбрить ненавистную бороду — и к Моте. Что дальше — до сих пор еще не решил. Настоящее и прошлое перебивали все мысли, к тому же, если откровенно, Андрей и не желал их. Сначала надо оставить за спиной настоящее. Доиграть лотерею. Докрутить офицерскую рулетку.
Вставил ключ в замок, но дверь под его напором отворилась, и Андрей обрадованно толкнул ее: Мишка вернулся?
Однако увиденное заставило отшатнуться. Сорванные обои, поваленная вешалка, залитая краской одежда — это только в прихожей. Далее — вспоротая мебель, разгромленная стенка, сорванная люстра, располосованные шторы. Прямо посреди комнаты — битая посуда. Дыра вместо экрана телевизора. В столе торчал нож, и, подойдя к нему, Андрей увидел, что воткнут он в Мишкино офицерское удостоверение.
Так вот зачем ездили в Москву Данилыч с Тенгизом! Сумели-таки по удостоверению отыскать адрес. И теперь неизвестно, надо ли благодарить Бога, что разогнали спецназ и Мишка попал в ЗакВО. Будь он дома, этот нож, надо думать, торчал бы не в удостоверении. Или нет бы им приехать на сутки раньше, когда они с Багрянцевым были вдвоем…
Присел, стал собирать розовые осколки от китайской чашки. Попытался соединить их. У скольких людей вот так же разлетелась жизнь после августа? Собирай, склеивай — бесполезно. В квартире разгром — в стране подобное же. Но, если сюда вошли убийцы и грабители, то, как назвать тех, кто перевернул вверх дном, подпалил со всех сторон Родину? Здесь нож в удостоверении офицера, а какой удар, если и дальше идти по аналогии, ожидает страну? Дано ли ей будет выдержать? Ведь все подобное происходит подло, предательски.
А чашка… Точно такая же лежит в камере хранения для Раи. Значит, не все в этой квартире пошло на слом, уцелела, может быть, самая дорогая теперь для Михаила вещь. Она сможет возродить эту квартиру. Надо срочно заказать переговоры с Раей. Соединение дали только на семь вечера.
— Алло, Миша, — услышал Андрей взволнованный голос соседки, как только на линии все защелкнулось и соединилось.
— Рая, это я, Андрей. Ты одна?
— Андрей? Это ты, Андрей? — не поверила Рая.
— Я, я. Можешь говорить?
— Могу.
— Я был в городе.
— Я знаю. Здесь только о тебе и говорят. Ну, про гаражи. Говорят, что это ты.
— Пусть говорят.
— Нет-нет, практически все оправдывают тебя.
— Ты сама-то как? Достался тебе сосед…
— Перестань, я вчера как раз ходила к Зите, убралась там.
— Спасибо. Спасибо, Рая. Если не трудно, приглядывай за ней.
— А ты? Как теперь ты?
— Ничего не знаю… Да, чтобы опять не забыл: Мишка передавал тебе подарок, но я так и не смог заехать к тебе. Нельзя было…
— Я понимаю.
— Зайди на вокзал, в камеру хранения. Есть чем записать? Ячейка номер: квартира Щегла плюс три. Понимаешь? Шифр: буква — начало имени твоей сестры, что приезжала на Новый год. Далее: твой месяц и день рождения. Разберешься?
— Разберусь. Спасибо. А… Миша где?
— Получил назначение в Тбилиси. Думаю, что скоро даст о себе знать. Береги подарок — он теперь у вас один на двоих.
— Не поняла.
— Ваше время истекло, — вошел в разговор голос телефонистки.
— Все нормально, Рая. Присматривай, пожалуйста, за Зитой.
— Береги себя. А Мише скажи, что… что его ждут его звезды. Он поймет9.
— Прощай, — в уже гудящую трубку проговорил Андрей.
И только тут почувствовал, что его глаза полны слез, что если моргнет сейчас, то прорвутся, побегут они. Вот никогда не думал, что они так близко у него находятся. Это после смерти Зиты. И сейчас он, кажется, прощался с ней. Видимо, надолго. И не только с ней. С прошлой жизнью тоже — не очень сладкой и не очень спокойной, но честной и нужной другим людям. А что теперь…
Андрей опять споткнулся о свое будущее. Жизнь же имела пока смысл до того момента, как он найдет Мотю. Дальше — пропасть и черная дыра. Зато долг свой на земле можно будет считать выполненным. Вчера такое признание было бы страшным, сегодня — нет. Лишать жизни других — не страшно! Страшно пусть будет стране, что ее люди — не воры, не преступники, не нахлебники, а государственные люди, стоявшие на страже ее интересов, сегодня низводятся на эту роль. Страшно, что Мишка, ювелир-профессионал в военной разведке, становится не нужен, и засылается в дыру «латать валенки». Кому от этого выгода? Только не Родине и не армии. А он, «черный берет», ходивший под заточки, пули, ножи преступников, — во что превращен он? Кому польза, что он сам стал убийцей? Что ушел из ОМОНа — преданный и проданный? От этого уменьшится количество преступлений? Спокойнее станет вечерами на улицах наших городов? На его место толпами ломанутся брокеры, маклеры? Неужели в Кремле и Белом доме до сих пор верят, что Запад хочет видеть Советский Союз или Россию сильной державой? Неужели те же Соединенные Штаты радуются конкуренции со стороны Германии, Японии, Южной Кореи? И ждут, не дождутся, когда еще и Советский Союз наступит на пятки?..
«Опять политика», — тряхнул головой Андрей. Если будет жив и вдруг, если спросят лет через пятьдесят пионеры, — какое было время, о чем думали советские люди в начале девяностых годов? О политике! К несчастью, только о ней. Хотя, если посмотреть, она здесь ни при чем. Политику делают люди. К тому же конкретные люди. Лично он готов стать рядом с ними и исповедаться: я сделал то-то и то-то потому-то. Казните или милуйте. Но станут ли перед историей другие? Что они, кроме общих слов о свободе и гласности, смогут сказать? Кому нужна такая цена их — в слезах, крови, обнищании, распрях, выстрелах, переделах? Будто только и ждали мы такого освобождения, каждый день молились… Кому же стало легче, лучше и спокойнее жить в этом мире? Где те счастливцы, покажите. Или опять ждать светлого будущего, но уже в новой грязи, поломав ради принципов даже то, что построено ранее. Но даже если произойдет невероятное чудо и это самое счастье опустится на землю, то все равно оно уже изначально замешано на крови и слезах. Такое вот счастье у нас впереди…