— Еще бутылочку коньяка, — попросил официанта.
Шесть тостов — насколько хватило бутылки, поднял за Зиту…
6
Насчет того, посылать Андрея на охрану богатых людишек или нет, Кот думал недолго. Андрей тоже не сомневался, что это не станет решаться неделями: у этих ребят уж если разговор зашел, то решение, считай, принято. Интересно только, кто эти «мы», которые думали о нем, предлагая новый паспорт. Выходит, нужен он кому-то. Ладно, посмотрим, куда ветер дует, чьи паруса наполняет. Майор вызвал его дня через два. В кабинете уже сидела Нина, как всегда, демонстративно отвернувшаяся и равнодушная. Ну-ну, давай, целомудренно смотришься…
— Сегодня вечером сходишь с Ниной отдохнуть, — не обращая внимания на секретаршу, сообщил Кот. — И доведешь обратно до дома.
— Есть.
Нина, словно ожидавшая услышать иной ответ, фыркнула, резко встала и вышла из кабинета.
— Не обращай внимания на ее капризы, — вернул к себе внимание начальник. — Она неплохо получает за свою работу, поэтому не позволит себе большего, чем просто на секунду взбрыкнуть. Удачного вечера.
— Я свою задачу пойму там?
— Это было бы неплохо. До встречи.
— Разрешите идти? — вытянулся Андрей.
Не надо было быть психологом, чтобы видеть, как майору нравится армейский порядок: в эти мгновения он словно возвращался в былые времена, в свою армейскую молодость. С Сергеем ясно, почему он ушел из армии, а почему Кот снял погоны, если так влюблен в нее?
Майор отрешенно, не возвращаясь из своих воспоминаний, покачал головой, и Тарасевич вышел.
Нина ждала его у окна. Точнее, она курила у окна, пуская дым в мелкий, ситечком, дождик в приоткрытой створке. На него не обернулась, но пальчик, стряхивающий пепел, замер над тонкой коричневой сигареткой.
— Мне где вас ждать? — подчеркивая, что сегодня они только деловые партнеры, спросил официально Андрей. Пальчик постучал по коричневой ножке сигареты:
— В девять часов вечера я буду проходить мимо офиса.
Посчитав деловую часть их отношений решенной, Нина, не посмотрев в его сторону, вышла.
«И что же нам уготовил товарищ Кот?» — Андрея больше занимало задание начальника охраны, чем поведение Нины. Между ними ничего не было и, даст Бог, не будет. А нравится ей глядеть волком — пусть смотрит, от него не убудет. Интересно — что вечер ожидает их впереди? Куда их пригласили? Что и кто там будет? И кто станет наблюдать за ним? Да-да, наблюдать. Было бы наивно полагать, что его оставят в покое, да еще на новом витке доверия. Помнить надо об этом, а не о поведении Нины. С ней, в конечном счете, легче. Коту же он открыл все, кроме души и своего отношения к делам, которые крутятся вокруг «Стрельца». Поэтому ни в коем случае не сорваться, не выдать себя. Словом, так: что бы ни происходило на этой вечеринке — его ничто не касается. Он только охраняет Нину, как и предписано Котом.
Она не опоздала — ровно в девять показалась на углу улицы. Убедившись, что ее заметили, пошла дальше, и Андрею пришлось догонять ее. Пристроившись радом, прошел несколько метров молча, но потом не выдержал:
— Если можно, в двух словах о сегодняшнем вечере.
Нина долго, целый квартал, ничего не отвечала, потом с затаенным сожалением и неохотой махнула рукой:
— Что говорить, сами все увидите.
Снова, как при первой встрече, от нее дохнуло безысходностью. Подтвердилась догадка, что вся эта ее показная независимость и бравада — от невозможности что-либо изменить в своей жизни. Андрей давно это распознал, но вот утвердиться в предположении мешала обида на выходки Нины. Господи, как мальчишка. На нее не обижаться надо, а попытаться понять. Может, в чем-то помочь. Или хотя бы морально поддержать…
— Сегодня я во всем буду слушаться тебя, — Андрей впервые и твердо, а не ошибившись, назвал ее на «ты». Нина это уловила, чуть склонила голову, но шаг не уменьшила.
— Я не знаю, что там будет, — продолжил Андрей, — но что бы ни было — я пойму ситуацию. Пойму как надо. А ты верь мне.
— Почему это я должна верить… вам?
— Потому что я искренен. А ты беззащитна. Одинока. Ты одна в «Стрельце», несмотря на всю массу народа.
— Я боюсь вас, — после некоторого молчания призналась, наконец, Нина. — Я все время боялась вас, и не зря. Вы заглядываете в душу, лезете в нее, бередите, хотя никто вас не просит об этом. Будьте со мной как все, прошу вас. Мне так легче.
— Ты боишься не меня, а себя, — не согласился Андрей. — Вернее, ты боишься оглянуться и посмотреть на себя моими глазами. Ты и сейчас просишь одно, а мысленно желала бы другого. Я не прав?
Никогда прежде Андрей не позволял себе обнажать вслух души других людей, хотя видел иных насквозь. Но сегодня… сегодня помощь нужна Нине. Ей надо услышать правду о себе. А потом пусть решает, как быть.
— Давайте больше не будем об этом, — попросила она почти с мольбой.
— Давайте больше не будем об этом сегодня, — уточнил Андрей, нажимая на последнее слово.
Замолчали. Андрей не мог не видеть, что разговор состоялся неприятный для его спутницы — Нина летит, не обходя луж, еще более замкнувшаяся и ощетинившаяся. Еще бы с ее-то характером увидеть себя беззащитной. Но ведь придет однажды день, минута, когда от одиночества, тоски и сознания того, что рядом нет никого настоящего и верного, захочется завыть, полезть на стену или в петлю. Вот как раз ради этой минуты разговор. Больно и неприятно сейчас, но авось скажется «спасибо» в будущем…
После двух остановок на метро и пятиминутной давки в автобусе оказались перед дверьми полуподвального кафе с табличкой «Просим не беспокоить. Мест нет». У входа покуривали спортивного вида парни — кажется, он видел их однажды в спортзале. Они узнали гостей тоже, кивком головы разрешили поднырнуть под запретную табличку.
В увешанном зеркалами холле в глубоких креслах, попивая «фанту», сидели еще трое охранников, которые опять-таки узнаваемо и дружелюбно подняли в приветствии бутылки. Нина, глянув на себя в зеркало, торопливо объяснила:
— Вы проходите в зал, — она указала на зашторенную бамбуковой занавеской арку, — а мне сюда.
Она скрылась в узенькой двери рядом с туалетной комнатой так быстро, что Андрей не успел спросить, ждать ее в зале или нет. Зато один из охранников уже раздвинул позвякивающую штору, приглашая гостя в зал, и он ступил на мягкий ковер.
На маленькой, словно подиум, сценке настраивали свои инструменты саксофонист, пианист и гитарист. А пока меж столиков уютно обставленного, притемненного кафе ходил скрипач, нося с собой легкую, нежную мелодию. Он не позволил себе пройти мимо ни одного столика, он даже подплыл, душечка, со своей музыкой к стоявшему в раздумье Андрею. «Все хорошо, все прекрасно, все спокойно, ты расслабься», — уговаривала скрипка, и, послушавшись ее, Андрей прошел к одному из пустующих столиков. На нем уже стояли спиртное, закуски, но все равно появилась официантка в коротенькой — короче некуда — юбчонке и блузке, застегнутой всего на одну пуговичку. Из крохотного, словно снятого с куклы фартучка достала блокнотик, приготовилась слушать.
— Спасибо, немного позже, — отпустил ее Андрей.
Публика сплошь состояла из мужчин — вальяжных, даже в какой-то степени жеманных и кокетливых. Скорее всего тут вершились какие-то дела: мелькали списки, их размашисто и великодушно подписывали, тут же поднимая бокалы. Считали что-то, привычно и безошибочно тыкая толстыми пьяненькими пальцами в маленькие кнопочки калькуляторов. Рисовали планы и схемы, заранее довольно улыбаясь предстоящим выгодам. Просто пили, полуприкрыв глаза под теплый наплыв скрипичного напева. «Все хорошо, все прекрасно, все спокойно…»
Но уже через минуту, перебрав кнопки, потребовал к себе внимания короткими громкими звуками саксофонист. Его поддержали напарники по сцене. Видимо, для присутствующих это оказалось знакомым сигналом — они захлопали в ладоши, начали грузно, с шумом поворачиваться к сцене. А на нее, по-цыгански рьяно размахивая длинной темно-зеленой юбкой, стремительно вышла… Нина. Андрей даже головой мотнул — она, точно она. Отчаянно застучавшая каблучками, изгибающаяся во все убыстряющемся ритме — она, секретарша из их «Стрельца».
Музыка вдруг резко оборвалась, Нина застыла с возведенными вверх руками, и кто-то по-казачьи авторитетно воскликнул:
— Любо!
«Сюрприз», — приятно восхитился мастерству Нины и Тарасевич, хотя и приготовившийся ничему не удивляться.
Опять тихо зазвучали аккорды, сплетаясь в мелодию и раскручивая новый танец. Нина плавно и медленно вошла в музыку, и, то ли по сюжету танца, то ли просто по своему состоянию вдруг обреченно начала расстегивать блузку. В зале раздались ободряющие хлопки, музыканты убыстрили темп, и Нина, повинуясь общему настрою похотливых посетителей, торопливо докончила работу: блузка, взмахнув цветными рукавами-крыльями, подстреленно упала на сцену. Танцовщица стыдливо отвернулась — по интриге или все-таки от совестливости? — танцуя только плечами, а в зале нарастал гул, умоляющий ее повернуться.
Повернулась — стыдливо-лукаво, раздражающе медленно. Как хорошая актриса, выждала наивысшего накала томительности и отбросила от груди руки.
— Любо! — поддержат все тот же голос.
Андрей сорвал пробку с бутылки водки. Вроде готов был ко всему, но чтобы Нина вот так… А впрочем, ему-то что? Холодно, жарко? Она ему жена, сестра или подруга? Пусть хоть догола раздевается.
— Любо! — заходился сексуально озабоченный «казак», отметив еще какое-то действо.
Сбросила юбку?
Сбросила. Зеленовато-темным озером замерла она рядом с подстреленной птицей-кофтой. А Нина, в блестящих полосках лифчика и трусиков, гибкая, стройная, но сама похожая на подраненную лебедь, словно пыталась оторваться и улететь с гиблого места. Ее тело притягивало взгляд, но Андрей все же пересилил желание и отвернулся. Танцуйте, господа хорошие. Раздевайтесь. Веселитесь. К счастью, он никогда не станет вашего поля ягодой. А Нина — дура. Неужели не могла заработать на кусок хлеба другим способом? Или страстно захотелось еще и масла с икрой? Даже такой ценой?