в исполнение приговор?
— Я! — сказал Ямпец.
— И я! — Стефан поднял руку.
Геза умоляющими глазами посмотрел на атамана.
— Байтарш, дайте его мне. Я нашел его, я и «выстригу».
— Твои руки вполне надежны, но… Ты свое дело сделал, Геза. Благодарю. Эй, Антал! На твою долю выпала честь отправить желтоногого на тот свет. Посади его в машину, вывези на бульвар Ленина, выбрось на грязный булыжник, вырви сердце и растопчи.
— Я… Я… — залепетал Антал.
— Заикаешься? — засмеялся Киш. — Ты же не имеешь на своем счету ни одного авоша.
— Я… Я…
«Хорошо, что это случится там, на бульваре Ленина, — подумал раненый. — Мне еще повезло».
— Ладно, я сам это сделаю, — сказал Киш. — Раздобуду еще двух авошей, заарканю всех, прилажу на буксир — и айда, тройка! Венгры, кто хочет прокатиться на русской тройке?
— Я! — взвился Ямпец. Он всегда и всюду был первым. Первого его настигнет и возмездие.
— И я, — солидно пробасил начальник штаба Стефан. Он не ревновал Ямпеца к атаману, не мешал ему выдвигаться. Пусть старается парень, набирается мудрости. Кровь врага — добрая наука.
Все «национал-гвардейцы» ринулись за своим главарем. Раненого потащили Геза и Ямпец.
Покидая «Колизей», Ласло Киш кивнул радисту:
— Михай, остаешься за старшего. Приглядывай за стариком и его кралей.
Антала атаман не взял с собой. Поставил часовым на лестничной площадке охранять штаб.
Никого! В первый раз за столько дней Михай остался один в логове мятежников. Дышать стало вольнее, легче. Глаза лучше видят. Он теперь слышит и шорох волн Дуная, плеск его вод у гранитной набережной.
Михай повернул до конца регулятор громкости радиоприемника. Звуки вальса, предшествующего очередному сеансу передачи «Свободной Европы», заполнили «Колизей». Пусть Антал караулит штаб и слушает Штрауса. Парень заслужил награду.
Михай тихонько постучал в дверь Жужанны. Она сразу же откликнулась и вышла.
— Что?
— Все хорошо.
— Ты один?
— Как видишь. Все уехали.
— Знаю. Слышала. — Жужанна посмотрела на стену, где висел портрет брата. — Они убили и нашего Мартона. Теперь это так ясно.
— Они убили Мартона, а мы с тобой… Ах, Арпад, дорогой мой товарищ, сынок… Эх! Сколько ни соли Дунай, он все равно не станет Черным морем.
Жужанна оглянулась. Отец стоял на пороге своей комнаты. Не в пижаме, не в шлепанцах, как все эти дни. Одет, обут, словно собрался идти работать. Пахнет от него оружейным маслом и чуть-чуть порохом. Подтянут, выбрит. Поздоровел. Посветлел. Распрямился.
Благодарность и нежность наполнили сердце Жужанны. Она подошла к отцу, молча обняла его, подумала: «Вот, стоило ему стать самим собой, прежним мастером Шандором бачи, умным витязем Чепеля, его совестью, и к нему вернулось душевное здоровье, сила, ясность взгляда».
— Уйдем отсюда, Жужа, — сказал отец. — Самое подходящее время. Радист нас не задержит. Посмотри, какие у него глаза!
— Куда ты хочешь уходить, папа?
— К Арпаду.
— Как ты его найдешь? — Жужанна искоса взглянула на Михая. — Где он?
— Найдем!.. Он был на Чепеле, в горкоме партии… на Московской площади… всюду, где сражались коммунисты. Уйдем, Жужа!
— Нет, папа, я никуда не уйду. Самое неподходящее время для ухода.
— Почему?
Вальс Штрауса сменился голосом диктора:
— Говорит радиостанция «Свободная Европа». Свобода или смерть!.. Слушайте последние сообщения из Будапешта… Правительство обратилось с призывом к бывшим работникам АВХ о добровольной явке в новые органы полиции и комендатуры, возглавляемые Белой Кираи и Шандором Копачи. В противном случае, говорится в призыве, правительство не гарантирует служащим АВХ их неприкосновенность. Этот правительственный призыв был весьма характерен для создавшейся в Будапеште обстановки… Это уже не только капитуляция перед повстанцами. Это едва-едва замаскированное разрешение на суд Линча. Венгерские националисты охотно откликнулись на призыв Имре Надя и начали массовую охоту за работниками АВХ и за приверженцами коммунистического режима.
Венгры! Желаем вам успеха в этом истинно рыцарском деле. Не возвращайтесь домой до тех пор, пока не истребите всех, кто способен помешать вам закрепить завоеванную власть!.. Говорит радиостанция «Свободная Европа!» В связи с венгерской революцией мы работаем днем и ночью, на всех волнах, коротких, средних и длинных. Через каждые пять минут мы передаем последние известия из Венгрии. Слушайте нас через пять минут. Свобода или смерть!
Жужанна кивнула на радиоприемник.
— Вот почему мы должны остаться здесь!.. Михай, можно мне сказать отцу?
— Говори. И дай ему это. — Михай бросил Жужанне автомат, который она ловко подхватила и передала отцу.
— Папа, тебе не надо искать Арпада. Он сам придет сюда. Пойдем, я все тебе расскажу.
Радисты народ молчаливый. Сила привычки. Есть у них и другая привычка — думать вслух, когда остаются одни на один с совестью. Михай посмотрел на широкую, выпрямленную спину уходящего мастера и сам себе улыбнулся.
— Ну, господа, теперь все, ваша песня спета. Одолеем! Смерть — ваша, свобода — наша.
Часовой Антал приоткрыл дверь, ведущую на лестничную площадку, доложил Михаю:
— Эй ты, временный начальник. Гость к нам пожаловал. В юбке. Девушка.
— Ты уверен, что это так?
— Все данные налицо: румяная, тихоголосая и мужского взгляда не выдерживает.
— Твоего?
— Думаешь, я не мужчина?
— Что ты, Антал! Ты полный мужчина, чересчур мужчина.
— Как это — чересчур? Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать… Как ты сюда попал?
— Как и все, наверно…. от памятника Петефи прямо в переулок Тимот, к оружейным складам.
— А почему?
— Сказали, что около Дома радио госбезопасность убивает людей. Студенты хотели выступить по радио, а их за это — из пулемета.
— Ты видел, как стреляла госбезопасность?
— Другие видели.
— Кто?
— Начальник штаба, комендант Киш.
— Американский корреспондент?
— И он видел.
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Слыхал такую пословицу?
— Ты к чему это?
— К тому… Давно я за тобой наблюдаю. Не пьешь лишнего. Не вешаешь людей. Не грабишь магазины. Коммунистов не проклинаешь через каждые два слова.
— Ну! — Антал испуганно оглянулся на дверь. — Так что ж из этого? Ты вот тоже… Не больно прыткий на это самое… на грабеж и прочее.
— Но я твердо держу автомат в руках. И знаю, куда надо стрелять.
— Куда?
— Раз взялся за оружие, то бей без промаха, а не то тебе самому чуб собьют.
— Кто?
— Они… те, кто против твоих коренных интересов.
— В этом, брат, вся и закавыка. С позавчерашнего дня все перепуталось в моей голове. Не вижу тех, кто против моих интересов. Революционеры мы, а сжигаем и расстреливаем красные звезды. Боремся за справедливость, поносим госбезопасность за беззаконие, а сами выкалываем живым людям живые глаза, рвем живое сердце в живой груди.
— Все ясно, Антал. Договорились!
— О чем?
— Обо всем. Такое сейчас время. В одну минуту человек с человеком договаривается. Понял я, что ты мой боевой товарищ.
— А я вот ничего не понял. Скажи!
— Поймешь! Теперь я твой командир. Это тебе ясно?
— Ясно.
— Согласен?
— Всей душой, но только…
— Командиру вопросов не задают. Беспрекословно выполняют приказания. Гранат сколько у тебя?
— Одна.
— Возьми еще две. Тяжелые. И патронами для автомата запасись.
— Полный карманы припас. Что ты задумал, Михай?
— Хочу вытащить тебя из этой ямы, набитой смердящими трупами.
— Ну, если так… приказывай!
— С той минуты, когда вернется шайка Киша, жди грома и молнии. Мы отсюда, изнутри, подорвем «Колизей» гранатами. Всех, конечно, не уложим, кое-кто уцелеет, рванется на лестничную площадку. Добивай каждого из автомата. В случае необходимости мечи и гранату. Ясен приказ?
— Ясен.
— Теперь зови эту… девушку. Где она?
— Внизу, на площадке пятого этажа. Приказал пока не подниматься выше.
— Кто такая?
— Понятия не имею. Документам, сам знаешь, сейчас верит только тот, кто хочет верить.
— Что ей надо?
— Подругу свою, Жужанну, рвется повидать.
— Подругу? Зови ее сюда. Скорее.
Минуты через две Антал вернулся с Юлией. Она сильно похудела, возмужала, стала гораздо старше той девочки, которая бегала с Мартоном по улице Будапешта днем 23 октября. Глаза ее ввалились, черные, с огненным блеском гордой ненависти. На смуглых впалых щеках то гаснет, то снова разгорается румянец. Губы бледные, суровые. Юлия знает, как сильна ненависть в ее взгляде. Боясь выдать себя, она почти не поднимает глаз.
Одета и обута Юлия по-походному: спортивные шерстяные брюки, грубые, на толстой подошве, подкованные ботинки, свитер, куртка с большими карманами и просторный дождевик. Волосы не покрыты, не скреплены заколкой, не связаны ленточкой. Все так же вольно брошены на плечи, мягкие, светятся, как и в те дни, когда был жив Мартон.
Юлия медленно озирается. Изменился «Колизей». Все, что при Мартоне было прекрасным, изгажено, исковеркано: окна, диван, кресла, камин, книжные полки, столы, пол.
— Ну, что скажете? — спросил Михай.
— Говори! — потребовал Антал. — Зачем явилась?
Юлия не позволила «гвардейцу» заглянуть ей в глаза, отвела взгляд.
— Вот вы какие!
В этих словах незнакомой девушки Михай почувствовал, угадал что-то близкое, свое, родное. Да и сама девушка ему сразу понравилась. Сильная, гордая.
Михай кивком головы приказал Анталу выйти, занять свое место часового. Тот немедленно выполнил приказание.
— Значит, мы вам не нравимся? Так, да? — спросил Михай.
— А разве ты себе нравишься? — Девушка подняла глаза и в упор, смело и властно посмотрела на радиста.
— Лично я себе, по правде сказать, нравлюсь.
— Ты имеешь на это право, а вот другие…
— А почему я имею право?