— Прохорович! — не удержался я от вскрика. Тень возле фонаря удлинилась — дед, кряхтя, поднялся, посветил фонарем над головой, делая круги.
— Ты живой?!
— А, что со мной будет? Только на ногу встать не могу, видно лодыжку подвернул. Уверен, что это комната отдыха? — Капрал стал водить фонарем вокруг. — На помойку больше похоже: мусор кругом и вонь невыносимая.
— По схеме: она.
— Мать честная, что это? — пробормотал капрал, освещая серо-коричневый холм. Я тоже не мог увязать картинки комнаты отдыха: тут стол, койки должны быть, нища с продуктами — все для временного отдыха ремонтников и хранителей маяка. Где лампы вечного света?
Старик неуверенно шагнул к холму.
— Что там? — тревожно прошептал Сережка и стукнул меня по лодыжке. Я обернулся — парень протягивал тюбик клея. В глазах читалось: возьми, пригодится. Я отрицательно мотнул головой, резко поворачиваясь к щели и в этот момент, мне показалось, что холм вздрогнул.
— Стой, — прошептал я, чувствуя, как голос сразу охрип и потерял силу. Капрал меня не услышал. Неразборчиво бубня, он осторожно делал маленькие шаги вперед.
— Не пойму, что это? — Старик и посмотрел в щель на нас. Раздраженное лицо пылало справедливым гневом — злился на меня — куда я команду завел. Желтый фонарь делал лицо воскового цвета, а заостренный нос, казалось, протыкая, доставал до самой глубины души.
Я не ответил. Холм задрожал, и я уже не сводил с него глаз. Медленно, не торопясь длинная шея распрямлялась и вскоре над Прохоровичем неподвижно замерла голова водяного червя.
— Ты чего, лейтенант? Пугаешь меня что ли? — спросил капрал, сердито сводя кустистые брови на переносице. — Нашел время дурковать!
— Беги, — прошептал я одними губами. — Беги!
— Что? — Капрал резко склонился к полу, привлеченный блестящим предметом на полу. Мощные челюсти дракона щелкнули, перекусывая воздух над седой головой. Старый солдат тут же упал и попытался сделать перекат, только червь был быстрее — резко пришел в движение и, зацепив добычу хвостом, сильно швырнул ее в стену. Прохорович затих, обмякая кулем.
Червь стал вытягиваться вертикально, зависая над телом. В голове замелькали быстро сменяющие друг друга картинки: мальчик в длинной белой рубашке до пят, смеётся и бежит по зеленому лугу, его преследуют толстые тетки в странных чепцах, и впереди сопящий и сердитый дядька, похожий на Прохоровича, как две капли воды; юноша полуодетый в военную форму и читающий с выражением томик стихов Прохоровичу — старик одобрительно хекает в усы, машет головой и знай надраивает сапоги с высокими ботфортами до зеркального блеска; молодой военный перед строем получает саблю, целует гарду с красным пятном ордена и смотрит не на военноначальника, а поверх него, туда, где стоит черный от копоти улыбающийся и довольный Прохорович, ни как не соответствующий парадному виду остальных — мертвый среди живых; лихой ямщик, зычно покрикивающий на лошадей и искоса поглядывающий на странного барина, оживленно болтающего самим с собой, но на самом деле с невидимым Прохоровичем — мчатся на новое место службы; слуги в большом доме, похожие на Прохоровича. Везде мне мерещится старик. Я промаргиваюсь и шепчу:
— Прохор!
— Да, Ваня, — старик у стены вздрагивает и открывает глаза полные боли, когда чешуйчатая лапа дракона смыкается на нем и поднимает вверх к разинутой клыкастой пасти.
— Я нашел тебя, — шепчу я, чувствуя, как мышцы судорожно сжимаются и, непроизвольно дергаю руками и ногами.
— Чтобы потерять, — усмехается старик, кривя кровавые губы, и отвертка в руке его начинает жужжать, набирая обороты.
— Нет, нет, нет, — протестую я в ужасе.
— Мама! Это мои любимые пирожки?! — восклицает восторженно Сережка. Я оборачиваюсь назад, думая, что за мама нас посетила, атакуя сзади, и вижу, блаженное лицо парня, с затуманенными от счастья глазами — пех находится в мире грез, в своем видении, подаренным червём, и не собирается из него выходить.
— Давай мне два, — бормочет рядовой и я вываливаюсь из щели в потолке на дракона, в тот момент, когда он рвет Прохоровича по полам.
Наступает миг, когда время замирает. Я зависаю под потолком в свободном падении космонавта. В зажатом кулаке нож активируется и клинок начинает наливаться неоновым цветом. Полумрак рассеивается, темень отступает, и я вижу облако крови капрала — Прохоровича — Прохора. Густые капли крохотными рубинами обволакивают драконью морду. Из складки носоглотки торчит отвертка, всаженная по самую оранжевую рукоять, а глаза хищника смотрят вверх и полны удивления и непонимания, что там за муха у потолка.
Вот и сошлись пазлы.
Вот и глаз, преследующий меня постоянно в видениях. Наконец-то мы нашли друг друга. Телепатическая связь восстанавливается, и дракон в ужасе дергается, зная, что произойдет дальше, и видя этот момент уже тысячу раз. Мне даже жаль его на секунду: сколько раз он переживал в видениях картину своей смерти, но такие чувства всегда возникают, перед роковым ударом. Как яркая неоновая вспышка в фиолетовом зрачке червя она быстро проходит. Раз, и погасла: нет больше глаза. Два, и лазерное лезвие легко прошивает непробиваемый череп. Три, и в шею. В фонтане брызжущий из новой раны крови я скатываюсь вниз, нанося удар за ударом и не могу остановиться: режу, кромсаю, изворачиваюсь, не желая понимать агония это большого тела или преднамеренная атака.
С потолка падает пех. С хлюпаньем солдат уходит с головой в кровавое жижу. Выныривает, чтобы снова утонуть. Кричит и захлебывается, булькая в крови.
Я замираю возле когтистой лапы и смотрю на него, начиная дышать.
Нечем. Легкие жгет.
Дракон давно мертв. Возможно, удар в голову с самого начала решил исход побоища, но я не смог остановиться. Сгибаюсь, кашляю и пытаюсь втянуть в себя воздух. Может так легче станет и потеряется вязкость кислорода, наполненного звериной кровью? Рядовой не сдается и наконец поднимается: там всего — то по колено. Парня шатает, но он бредет к неподвижной туши и бьет ее кулаками: толку мало, чешуйчатое тело даже не вздрагивает. На последнем ударе пех замирает и не может оторвать кулаки от крутого бока. Прижимается лбом к зверю и тяжело шепчет, срывающимся голосом:
— Мы его победили.
— Да, — протягиваю я, кряхтя: сил нет разогнуться. Спина отзывается острой болью: наверное, что-то сорвал с непривычки.
— Оно съело Прохоровича? — спрашивает солдат и плечи его начинают мелко дрожать. Транс затягивается. Я могу смотреть на это вечно.
— Да, — отвечаю я, и парень сильно вздрагивает, вытягиваясь струной. А я вдруг понимаю, что вместе со смертью капрала потерял, гораздо больше. Словно кусок прошлого обвалился во внутрь меня и скрылся навсегда в бездне памяти. Ну, и ладно. Ну, и пусть. Потом разберусь, что плохо, а что хорошо.
— Я, кажется, вовремя пришел.
— Да, — и с этим я соглашаюсь. Мне удается распрямиться. Я оценивающе смотрю на замершего у туши рядового: парень по-прежнему не отрывает лба и кулаков от крутого бока, хмурюсь и лаконично спрашиваю:
— Ты чего замер? Всё кончилось. Хватит страдать.
— Я не страдаю, — сопит последний рейнджер. — Я приклеился! — И в голосе его столько горячи, что я вздыхаю и иду к нему на помощь.
16.2
От такой ювелирной работы я устаю окончательно. Серега не благодарит. Он полон обид на меня и со злостью срывает с костяшек кожу дракона. Пытался и со лба, но больно. Я киваю, предупреждал же: не приклейся ни к чему. Тоже мне нашел место. Рядовой тихонько бормочет, проклиная меня и звездный десант. А я киваю: в десанте плохо, надо было во флот проситься. У нас служба спокойнее и, если гибнем, то практически сразу, всем экипажем, без всяких нелепых шансов. Рассуждаю, чувствуя вязкость мыслей, и смотрю по сторонам: где комната отдыха персонала, где капсулы-лежаки, где холодные напитки и горячая еда? Проклятый червь — завалил инфраструктуру, теперь и не поспать, а как хочется отдохнуть. Не мог где-нибудь в другом месте выбрать схрон для логова. Надо порыться, может найдутся припасы. Я смотрю по сторонам и слышу подозрительные шорохи.
Рядовой прекращает терзать кулак и медленно подбирается ко мне, прячась за спину.
— Слышишь? — спрашивает он.
Я киваю, не отвечая.
— Это за нами?
Я не отвечаю.
— Спасатели? — настаивает рядовой в своем вопросе.
Мы ждем. Меня словно кто-то выталкивает из уставшего тела, и я снова полон энергии, сил и готов к схватке. Удивительное состояние. Откуда резервы? Из темного угла к нам выползает еще один дракон.
— Не спасатели, — сам себе отвечает рейнджер.
— Вижу, — зловещи говорю я и делаю первый шаг навстречу червю.
— Не тронь! — пронзительно кричит Сережка.
Я вздрогнул, выходя из режима, и медленно повернулся на голос. Возбужденный паренек в мольбе вытягивал руки ко мне. Губы его кривились в гримасе отчаяния, а глаза наполняли слезы. «В смысле не тронь?» — хотел спросить я, но от пережитого страха и ужаса, еще не мог выдавить из себя слова. Проворчал вопросительно:
— Ммм? — замирая на миг. Мне совсем не хотелось выпускать тварь из вида, какого бы размера она не была — опасности меньше не становилось.
— Не тронь! — Неприятные высокие нотки резали слух. Дать бы ему в ухо и покончить с истерией. Тяжело дыша, я ждал продолжения, не понимания, что меня могло остановить. Сережка и сам не поверил в силу своего голоса, стушевался, захотел спрятаться, чтобы не остаться один на один со мной. Да, только место не позволяло разыграться фантазии и найти укромный уголок — кругом раскиданы фосфорические палки фонари и драконьи куски.
Новобранец заволновался, попытался отойти назад, уперся в стену, погладил руками, смахивая слизь и густую звериную кровь, и стал, заикаясь говорить:
— Это маленький. Не тронь маленького. Он же крохотный. Смотри, у него даже глазок нет.
Я вздохнул, выпуская из себя вместе с воздухом негодование. Покачнулся в приступе бешенства.