— Я вижу дракона, которому рыбы оказалась мало.
— Ну, что ты. Это же Пальмочка.
— «Пальмочка», — пробормотал я. — Пойдем. Надо подниматься. Ты первым. Стану тебя страховать. Хватит мне вас терять.
— Сейчас. Только с Пальмой попрощаюсь. — Парень подполз к краю и вытянул руки. — Я так хотел тебя забрать! Я так хотел, чтобы мы были вместе. Мы были бы отличными друзьями: вместе плавали и ловили рыбу.
Червь жалобно запищал.
— Не могу! — Сережка посмотрел на меня. — Хочу забрать её с собой. Ей же здесь страшно будет и одиноко.
В подтверждении дракон усиленно забился в волнах. Я посмотрел назад на узкие ступени и покачал головой.
— Нет. Пусть остается в своем мире.
Не думаю, что червь понял мои слова — время настало. Дракон кинулся в атаку, широко разевая пасть. И хоть перед нами был детеныш, я машинально схватил Серегу за воротник и оттащил его от воды.
— Пальма! — закричал он. — Это же я!
Червь захлебнулся в атаке, сводя ее в ноль и с шумом ушел под воду. Я вытащил нож и ждал продолжение. Никому я не верил. Тем более в дружбу человека и водного дракона.
— Ты напугал ее! — плакал рейнджер. — С ней надо по-доброму. Она же чувствует все. Пальма!
— Пойдем. Надо подниматься. Ты ведь хотел к маме, вспомни.
— Ты все испортил. Ты во всем виноват. — Серега с ненавистью посмотрел на меня и медленно побрел к каменной лестнице.
— Извини. — Я не чувствовал за собой чувства вины и не знал, почему должен оправдываться. Мне точно не хотелось обижать чувствительного новобранца. И поэтому я снова сказал:
— Извини.
Серега промолчал. Плечи его опустились. Он сделал первый шаг, поднимаясь. Нашел в себе силы обернуться.
— Лучше перед Пальмой извинись — она тут из-за тебя одна останется.
Я кивнул: извинюсь, конечно.
— Мы вернемся за ней. Позже. Через год. Она, как раз подрастет. Смышленей станет.
— А с ней точно ничего не случится? Ее никто не обидит?
Я представил взрослого дракона, почему-то вспомнилось мертвое озеро с одинокой несъедобной медузой, и уверенно ответил:
— С ней, точно ничего не случится.
18
Я думал мы никогда не дойдем до карниза. Сережка сразу распластался на нем тяжело дыша, а я перевел дыхание, и посмотрел в коридор технического отсека, где недавно работал титан. Что мог создать техник, рубя камень под правильные прямоугольники будущих комнат? Убежище, центр управления, сердце будущей колонии? Любой вопрос мог стать правильным, но меня пугал ответ. Я разломал последнею фосфорическую палочку и закинул фонарь в темноту.
Мой напарник проследил дугу искрящегося полета и, как и я, ничего необычного не увидел, кроме вырубленных в камне комнат.
— Что это?
— Титаническое созидание.
— Для чего?
Я нашел в себе силы пожать плечом.
— Чтобы управлять миром.
— Колонией?
Я не ответил. И так понятно.
И я даже знать не хотел, что титаны придумают, чтобы подчинить себе новый мир. Для каждой планеты свое решение. Так было с нашей, так станет и с непокорной колонией.
Силы утекали из организма в холодный камень, отдавая последнее тепло. Я начал дрожать. Руки и ноги одеревенели от усталости. Поясницу ломило, но я, сначала на четвереньках, а потом согнувшись и кряхтя от боли, побрел к фонарю. Серега молчал, наблюдая за мной. Я постарался долго не задерживаться, постоянно ощущая давление мрака. Все мы обладаем магией. У титанов она была технологической: слишком правильные стены пугали меня до икоты, и я хотел только одного — поскорее убраться из этого тайного места.
Вернувшись обратно на карниз. Я не обнаружил новобранца. Заметался, освещая бездну под собой. Неужели парнишка решил вернуться к червю? Ведь до верха оставалось меньше половины пути.
— Ты же к маме хотел, — прошептал я, глуша в себе слезы, борясь с приступом паники. — Как же так?
Я все светил вниз.
— И сейчас хочу, — голос зазвучал выше. От неожиданности я резко дернулся и сам чуть не свалился в бездну. Сердце стало бешено колотиться. Я осветил подъем каменной лестницы и увидел грязные сбитые в кровь ноги товарища. Он ждал меня. Стоял неподвижно, не двигался с места и ждал.
Я не один. Тьма больше не казалась живой и плотной. Вместе мы ее победим и выберемся.
— Пойдем, — сказал пехотинец и начал медленно поднимать ногу для очередного шага. Я завороженный повторил монотонное движение.
Там на верху, нас ждут не оконченные дела.
И у каждого они свои.
Я не помнил подъем. Мне показалось, что прошла жизнь. Что-то точно изменилось, и я постарел вместе со вселенной.
Сережка вылез из колодца первым и радостно засмеялся.
— Мы дошли, — крикнул он. Парень стал выплясывать, изгибаясь грязным т худым телом, как самый настоящий дикарь. Я улыбнулся, размазывая кровь по лицу. Бедная моя голова, никогда ей так не доставалось. Обычно в барокамере неделями лежал, книжки читал, а тут в пехоте, каждый день, как последний. Сплошной самый настоящий драйв. Устал от него сильно. Посмотрел на дрожащие пальцы и покачал головой. Адреналин выходил из меня последними каплями и каждый последующий шаг вверх давался с неимоверным трудом.
— А я не верил! — кричал молодой рядовой. — Я ведь не верил, представляешь? — он упал на коленки, помогая мне подняться и выбраться. Пальцы скользили по краю колодца. Силы иссякли: фаланги не гнулись.
Что говорить, я и сам не верил. Сомнения появились после гибели Прохоровича. Вспоминая о старике, я поплотнее сжал дрожащие губы.
Стоило мне перекинуть ногу на край плоского камня, как Сережка вскочил и полный возбуждения, начал приплясывать.
— Спасибо тебе, мой морячок. Ты не представляешь, как я рад!
— Представляю, — улыбнулся я. Силы мои исчезли, но видеть я не перестал. Сережка засмеялся и неожиданно захлебнулся на высокой ноте. Я замер. Рейнджер попятился назад. Я инстинктивно, попытался схватить парня за ногу и остановить, но не смог дотянуться. Рядовой упал в бездну. И последнее, что я увидел, это полированное и потемневшее от времени и частого использования древко копья, торчащего из живота солдата. Из темноты колодца раздался сдавленный всхлип падающего рейнджера.
Обзор открылся, в метре от меня стоял надменно, усмехаясь, мальчик Рота. Губы, выродка, растянулись в презрительной ухмылке червя-переростка. Синий балахон, расшитый золотыми рунами своей чистотой, резал глаз и не вписывался в зловещую картину.
— Я же говорил, они здесь выйдут. — Мальчик обращался назад, чуть повернув голову. Голос его торжественно и победоносно звенел. — Тупые инопланетники! Не могут ходить сквозь время! Подумать только! — Рота засмеялся. — Видел, как я его копьем ударил? А говорили, что я не смогу, что сил не хватит. Хватило! Теперь я — мужчина! Я убил оружием и начну бриться! Ничего сложного. Этот твой, как договаривались. А может, — мальчик задумался, — отдашь звёздного мне? Я, как и ты, тоже очень хочу его убить.
Я не знаю откуда у меня открылось второе дыхание. Только резко распрямился пружиной и цепко ухватил паренька за загривок, ощущая под пальцами цыплячью шею. Рота тоненько заверещал, превращаясь в маленького мальчика, и, теряя свою наигранную спесь.
Я вздрогнул от неожиданности, замер перед броском хрупкого тельца в бездну и, конечно же, услышал знакомый голос:
— Решил ребенка обидеть? Сильный, да? Попробуй меня обидеть!
Я отшвырнул от себя мальчика и, тот упав на камень, быстро засеменил на коленках под защиту огромной фигуры.
Я смахнул кровь с открытой раны на лбу и криво усмехнулся Фальгусу. Рано или поздно, мы должны были встретиться. Как они говорят? Карма! Неизбежность! Каждый шаг предсказуем и рассчитан родом. Рад, что стечение обстоятельств, выпало именно на данный момент, потому что вчера бы чувствовал вину и угрызения совести, а сегодня только злобу и ненависть.
— Дети в школах учатся. Родителей радуют. С мамой торт пекут, с папой в поход ходят. А ваш ребенок — монстр. Малолетний убийца! Кого он радует?
Фальгус покачал головой, мол, не так быстро, чужак. Мои слова входили в его крепкий череп туго. Он даже повторял каждое слово за мной: шевелил губами, чтобы лучше понять и запомнить.
После долгой паузы, когда я закончил, великан перестал качать головой. Слова наконец-то дошли и громко постучались в двери разума. Лицо туземца окаменело.
— Не бывает плохих детей, — забормотал здоровяк, медленно доставая топор.
Я вздохнул: ну, что с ним поделать и вытащил из-за спины нож. С таким и не поспоришь, будет после каждой моей фразы надолго пропадать — уходить в себя, обдумывая ответ. Всё желание драться пропадет.
— Нож, — пробормотал Фальгус и вздрогнул, посерел лицом и сник сразу. Я кивнул. Прекрасно понимаю дикаря, это раньше у него был эффект неожиданности и преимущества: появления из воздуха перед атакой; признание Айны — такое кого хочешь может ошеломить. Теперь — нет. Я этим ножом дракона завалил. Такое могут детям в сказках рассказывать. Приплетут, конечно, принцесс и шаманов, но истинна не исчезнет, и, подвиг мой останется легендарным и умчится в века. С клинка поползла густая капля крови водяного дракона — никак не засыхала. Ртутная что ли, живет своей жизнью. Лишь бы клинок не разъела раньше времени.
— Кровь саама, — в экстазе прошептал дикарь. Надо отдать ему должное, топор из рук не выронил. В атаку пошел, кривляясь, гримасничая, меняясь до неузнаваемости в лицах. А я не испугался. Почему-то вспомнил, что никогда не любил рыжих и, активировав нож, встретил удар.
Лазер спокойно перерубил грубый металл. Кусок топора с глухим стуком упал сначала на пальцы ноги Фальгуса, а потом съехал на каменный пол. Великан не сразу почувствовал боль. Стоял с расширенными от ужаса глазами, и я подумал, что передо мной дикарь, у которого самый низкий порог боли. Кивнул ему, делая шаг вперед, начиная атаковать. Фальгус отшатнулся. И запрыгал на одной ноге, кривясь от боли. Дошла значит. Зря я переживал.